По ту сторону свободы и достоинства - Беррес Фредерик Скиннер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для специалиста по поведению было бы ошибкой согласиться. Как люди относятся к фактам или что значит чувствовать что-либо – это вопросы, на которые должна дать ответ наука о поведении. Факт, несомненно, отличается от чувств человека по отношению к нему, но последнее тоже является фактом. В данном случае, как и в других, причиной проблем является обращение к ощущениям. Более полезная форма вопроса такова: если научный анализ способен сказать, как изменить поведение, сможет ли он сказать, какие изменения нужны? Это вопрос о поведении тех, кто на самом деле предлагает и осуществляет изменения. Люди действуют для улучшения мира и продвижения к лучшему образу жизни по веским причинам, и среди них есть определенные последствия их поведения, а среди этих последствий есть то, что люди ценят и называют «хорошим».
Начать можно с простых примеров. Есть вещи, которые почти все называют хорошими. Что-то приятно на вкус, на ощупь или на вид. Мы говорим это так же уверенно, как и то, что они сладкие на вкус, шершавые на ощупь или красные на вид. Есть ли физическое свойство, которым обладают хорошие вещи? Почти наверняка нет. Не существует и общего свойства, которым обладают все сладкие, грубые или красные вещи. Серая поверхность выглядит красной, если мы смотрели на сине-зеленую; обычная бумага кажется гладкой, если мы трогали наждачную, или шершавой, если трогали стекло; водопроводная вода сладкая на вкус, если мы ели артишоки. Поэтому часть того, что мы называем красным, гладким или сладким, должна находиться в глазах смотрящего, на кончиках пальцев ощущающего или языке дегустирующего. То, что мы приписываем объекту, называя его «красным», «шершавым» или «сладким», отчасти является состоянием нашего собственного тела, возникшим (в данных примерах) в результате недавней стимуляции. Гораздо важнее состояние тела, когда мы называем что-то хорошим, и по другим причинам.
Хорошие вещи позитивно подкрепляют нас. Еда, приятная на вкус, подкрепляет нас, когда мы ее пробуем. Вещи, приятные на ощупь, подкрепляют, когда мы их чувствуем. Хорошо выглядящие вещи подкрепляют нас, когда мы смотрим на них. Когда мы говорим, что «ведемся» на подобное, мы определяем тип поведения, который часто подкрепляется ими. (Вещи, которые мы называем «плохими», не обладают общим свойством. Все они являются негативными подкрепляющими факторами, и мы получаем подкрепление, спасаясь от них или избегая.)
Говоря, что ценностное суждение – это вопрос не факта, а отношения к факту, мы проводим различие между вещью и ее подкрепляющим эффектом. Сами вещи изучаются физикой и биологией, обычно без ссылки на их ценность. Однако подкрепляющие эффекты – это удел науки о поведении, которая, в той мере, в какой занимается оперантным подкреплением, является наукой о ценностях.
Вещи хорошие (позитивно подкрепляющие) или плохие (негативно подкрепляющие) предположительно, из-за условий выживания, в которых эволюционировал вид. То, что определенные продукты питания являются подкрепляющими, имеет очевидную ценность для выживания – люди быстрее научились находить, выращивать или ловить их. Восприимчивость к негативному подкреплению не менее важна: те, кто получал наибольшее подкрепление, убегая или избегая потенциально опасных условий, зарабатывали очевидные преимущества. В результате быть подкрепленным определенными вещами определенным образом – часть генетического набора, называемого «человеческой природой». (Также частью данной способности служит то, что новые стимулы становятся подкрепляющими через «респондентное» обусловливание – например, вид фруктов превращается в подкрепляющий, если, посмотрев на них, мы откусываем кусочек и находим их вкусными. Возможность респондентного обусловливания не меняет того, что все подкрепляющие стимулы в итоге получают силу в результате эволюционного отбора.)
Выносить ценностное суждение, называя что-то «хорошим» или «плохим», – значит классифицировать его с точки зрения его подкрепляющего эффекта. Как мы скоро увидим, классификация важна, когда подкрепляющие средства начинают использоваться другими людьми (например, вербальные реакции «Хорошо!» и «Плохо!» начинают функционировать как подкрепляющие средства). Однако вещи подкреплялись задолго до того, как их назвали хорошими или плохими. Они по-прежнему подкрепляют животных, не называющих их хорошими или плохими, младенцев и других людей, которые не могут этого сделать. Эффект подкрепления – важная вещь, но что подразумевается под «отношением людей к вещам»? Разве вещи не подкрепляют, потому что они ощущаются как хорошие или плохие?
Чувства, как известно, часть арсенала автономного человека, и здесь уместны дополнительные комментарии. Человек ощущает внутри тела так же, как и снаружи. Он ощущает боль в мышцах, как и пощечину, он чувствует депрессию, как и холодный ветер. Два важных различия возникают из-за разницы в местоположении. Во-первых, он может ощущать вещи вне кожи в активном смысле; может ощущать поверхность, проводя по ней пальцами, чтобы обогатить стимуляцию, получаемую от нее. Хотя есть способы, с помощью которых можно «повысить осведомленность» о вещах внутри тела, он не ощущает их активно таким же образом.
Более существенное различие в том, как человек учится чувствовать вещи. Ребенок учится различать цвета, тоны, запахи, вкусы, температуры и так далее тогда, когда они попадают в условия подкрепления. Если красные конфеты имеют подкрепляющий вкус, а зеленые – нет, ребенок ест красные. Некоторые важные условия являются вербальными. Родители учат ребенка называть цвета, подкрепляя правильные ответы. Если ребенок говорит «Синий», а предмет перед ним синий, родитель говорит «Хорошо!» или «Правильно!» Если предмет красный, родитель говорит «Неправильно!» Такое невозможно, когда ребенок учится реагировать на вещи внутри тела. Человек, обучающий ребенка различать чувства, немного похож на дальтоника, который учит ребенка называть цвета. Учитель не может быть уверен в наличии или отсутствии условия, определяющего, будет ли реакция подкреплена или нет.
В целом вербальное сообщество не может организовать тонкие условия, необходимые для обучения точному различию между стимулами, которые ему недоступны. Оно должно полагаться на видимые доказательства наличия или отсутствия приватного состояния. Родитель может научить ребенка говорить «я голоден» не потому, что чувствует то же, что и ребенок, а потому, что видит, как тот жадно ест или ведет себя каким-то другим образом, связанным с лишением пищи или подкреплением ею. Доказательства могут быть вескими, и ребенок может научиться «описывать чувства» с некоторой точностью, но далеко не всегда, ведь многие чувства имеют незаметные поведенческие проявления. В результате язык эмоций не является точным. Мы склонны описывать их терминами, усвоенными в связи с другими видами вещей; почти все слова, которые
