Охота на пиранью - Александр Бушков

Мазур, обогнув дуэлянтов, запрыгнул на нары и быстрым взглядом оценил обстановку. Одна пластиковая бутылка так и лежала на нарах неоткупоренной — хороши гуси, это они после первой моментально пошли вразнос…

Закурил, созерцая потасовку. Поймал себя на том, что искренне презирает этих людей, а это плохо, это в нем что-то новое прорезалось — с каких таких пор начал с презрением относиться к другим только оттого, что они оказались слабее в нелегких жизненных испытаниях, ибо не прошли кое-какую суровую школу? Положительно, в этом узилище на поверхность души поднимается довольно грязная пена, о наличии которой в глубинах подсознания вроде бы и не подозревал…

— Да помогите же! — отчаянно закричала Виктория, повернув к нему заплаканное лицо.

Мазур вздохнул, неторопливо слез с нар, постоял над звенящей грудой буйной человеческой плоти, набрал в грудь побольше воздуха и боцманским голосом заорал:

— Пр-рекратить! Поубиваю, суки!

Груда не сразу, но распалась — на двух встрепанных и перемазанных кровью мужиков. С угрожающим видом Мазур стоял над ними, пока не остыли, но цепи все еще соединяли их, будто сюрреалистических сиамских близнецов.

— Ну-ка, распутались помаленьку, — сказал он уже мирно. — Вот так… рученьку сюда, доктор, а вы, мсье Чугунков, сделайте пируэт вправо, цепочка-то и размотается… Чует мое сердце, толстый, что ты опять в зачинщиках…

— Я бы вас попросил! — рявкнул толстяк. — Я кандидат наук…

— Люблю интеллигенцию, — сказал Мазур, похлопал его по плечу. — Но если вы, господа интеллигенты, разброд и шатание вносить будете в спаянные ряды заключенных, я на ваши степени и дипломы не посмотрю… Вика, с чего это они так развеселились?

— Он ко мне полез, — угрюмо сказала Вика, кивая на толстяка. — А Алексей…

— А Алексей вознегодовал, — понятливо кивнул Мазур. — Ну, ясно. Толстый, у тебя определенно эротическое буйство началось, и перманентное, как революция у проститутки Троцкого… Смотри у меня.

— Ты у меня сам смотри! — заорал толстяк, дыша перегаром и смахивая кровь со щек. — Вы почему оба без цепей? ты, вообще, кто такой? Почему распорядок не для вас писан? Вы кто такие оба?

Истерия — штука заразительная. Мазур видел, что у бедолажной четы Егоршиных лица мгновенно стали злыми и подозрительными. И прикрикнул:

— Ну-ка, без митингов! Нашли крайнего, все тут в одинаковом положении… Унялись, а то уйму!

Они унялись, успели уже выработать здесь условный рефлекс на командирское рыканье. Но Виктория, поправляя волосы закованными руками, все же спросила не без надрыва:

— А в самом деле, почему вам такие вольности?

— Как себя поставишь, — отрезал Мазур. Увидел, что потные, раскрасневшиеся дуэлянты жадно поглядывают на нетронутую бутылку водки, подобрал ее и кинул в угол, к своему месту. — Нет уж, хватит с вас, голубки, всем скоро силы понадобятся, а от похмельных от вас толку чуть…

— Вы хоть знаете, что нам тут готовят? — спросила Виктория.

— Знаю, — сказал он мрачно. — Тем более, не водку надо жрать, а вспоминать навыки бега…

Бывает хуже, мог бы он добавить. Когда под тобой нет глубины, а низко над волнами несется вертолет с подвесным гидролокатором, и вслед широкой цепью идут мотоботы, а с них спиной вперед рушатся в воду чужие аквалангисты. Или когда твои парни в отчаянной спешке подрывают портовые арсеналы и секретное оборудование, которое никак нельзя оставлять противнику, а «Саладины» полковника Касема уже рычат моторами совсем рядом, так, что их пулеметы лупят прямой наводкой по ожидающему твою группу, последнему эсминцу, а тебе еще нужно поднять на воздух три пакгауза, собрать всех, погрузиться и выйти из залива. После этих веселых передряг бескрайняя тайга, пусть даже с идущей по пятам погоней, покажется землей обетованной…

— Знаю, — повторил он мягче. — Но главное, без соплей…

— Думаете, есть шанс? — Она смотрела на Мазура с пугливой надеждой.

— Он всегда есть, — буркнул Мазур, отвернулся и полез на нары.

— Наговорит он тебе, — бормотал толстяк. — Лично мне эти два индивидуума крайне подозрительны, да и прецедент есть…

— Цыц! — рявкнул Мазур, и кандидат неизвестных наук покорно умолк.

Что не понравилось Мазуру в самом себе — так это гаденькое сознание превосходства над собратьями по несчастью. Радость оттого, что других унижают, а с ним, наоборот, обходятся даже уважительно… Нашел чему радоваться, балда. А ведь, когда-то прочитав в исторической книжке, что благосклонный взгляд надсмотрщика был для галерного раба нешуточной наградой, не поверил. Оказалось, так оно и есть…

Пора было обдумать предстоящее. Прохор, конечно, человек психически ненормальный, но от этого не легче. Даже труднее, пожалуй. Масса психических болезней основана на том, что в мозгу поселяется одна-единственная бредовая идея — а дальше субъект действует с несокрушимой логикой, дьявольской изобретательностью и целеустремленностью. Вроде резвящихся годами сексуальных маньяков. Или наполеоновского генерала Мале, который, выбравшись из сумасшедшего дома, ухитрился исключительно силой убеждения поднять солдат, арестовать нескольких министров и на несколько часов стать хозяином Парижа, пока власть предержащие не очухались от шока и не сообразили, что это не военный переворот, а самодеятельность безумца…

Во всяком случае, окружение Прохора состоит отнюдь не из безумцев. И возможности у них по сравнению с Мазуром широчайшие. Прохор вскользь упоминал о двух охотничьих сезонах. Коли уж до сих пор здешние охотничьи забавы остаются тайной для большого мира — логично заключить, что ни один из тех, кому выпала роль дичи, из тайги не выбрался. А это, в свою очередь, подразумевает изощренное мастерство в организации охоты. Что это может быть? И в чем тут подстраховка? Решительно непонятно…

Есть великолепный вариант — захватить вертолет. Худо-бедно водить вертушку Мазур умел, хулиганские фигуры высшего пилотажа проделывать вряд ли сможет, но уйти уйдет. Однако на такой исход рассчитывать всерьез не стоит — аэродром еще нужно искать, и неизвестно, сколько там народу… Значит, выход один: смирнехонько принимать условия игры, десантироваться в тайгу, а уж там усиленно играть в кошки-мышки… Благо тут два варианта: либо посвятить все силы и выдумку примитивному бегству, либо рубить хвост кусками[4] по наработанному обычаю…

— Настроение? — тихонько спросил он Ольгу.

— Паршивое, честно говоря, — ответила она полушепотом. — Бред какой-то…

— Ничего, — сказал Мазур. — Ты, главное, малыш, держи хвост пистолетом, а остальное приложится…

— Дай водки! — дико заорал толстяк. — Водки дай, говорю! Ведь подыхать придется!

— Подыхать лучше всего на трезвую голову, — непреклонно сказал Мазур. — Сиди, доцент…

После полудня в замке проскрипел ключ. Дверь распахнули, и успевший уже надоесть голос Кузьмича объявил:

— Выходите, гости дорогие. Опять по тайге прогуляемся, покажу вам поучительное зрелище…

На сей раз верховых охранников было целых пятеро. Повозка, как быстро определил Мазур, катила в те же места, где совсем недавно им показывали выставленного «на комарики» беднягу штабс-капитана — ну да, так и есть, справа меж деревьев показалась та самая поляна, только деревянная конструкция на сей раз пуста. Пахнуло гниющим мясом, вокруг повозки сразу заклубилось невесомое облачко гнуса, Кузьмич пшикнул из ярко раскрашенного баллончика, и мошки ненадолго отвязались.

Проехав метров пятьдесят, повозка остановилась. Раздался звон цепей — с остальной троицы кандалов так и не сняли, скорее всего, просто по забывчивости, потому что психологическая обработка определенно кончилась.

— Пойдемте, милые, — сказал Кузьмич, держась подальше от Мазура. — Вот тут кое-кто недвусмысленно заявлял, что он, стервец, ни в какой охоте участвовать не намерен ни в каком качестве. Сяду, кричит, под елочку — и режьте меня… Резать никого не будем, нешто это дело — резать ножичком живого человека? А вот что мы сделаем, если кто примется лодырничать и нагло отлынивать, я вам сейчас покажу… Вперед!

Вскоре обнаружилась тропинка, уводящая в чащобу, и конвоиры повернули процессию туда. Закованные едва тащились, обуреваемые похмельем, водка выходила потом, и Мазуру с Ольгой приходилось приноравливаться к их черепашьим темпам. Мазур не без труда подавил в себе желание молниеносно достать оказавшегося ближе других степана, забрать автомат и начать игру прежде времени. Натренированные рефлексы так и рвались наружу…

Тропа расширялась, а тайга чуточку поредела. На полянке Мазур увидел колодец, прикрытый шатровой крышей на четырех столбах — простых, без всяких выкрутасов. Тут же стояли две больших избы, столь же незатейливых, но срубленных на совесть. Из труб поднимался раскаленный воздух, внутри звенела посуда, но встречать прибывших никто не вышел.