Новая жизнь Димки Шустрова - Владимир Добряков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, ты заметил, что там написано?
— Ну и зачем это?
— Как зачем? Чтоб интересней было. Это я придумала. Сама!
— И ничего хорошего.
— Тебе, правда, не нравится?
— Правда.
— А может, опять ершики-иголочки показываешь?
— Ничего я не показываю! Ни у кого так не написано.
— А папа меня похвалил. Сказал, что остроумно.
— Мне не понравилось, — упрямо сказал Димка.
— А знаешь, Дима, ты на Яго похож.
— Какой еще Яго! — поморщился Димка.
— Петух у нас был. Папа так прозвал его. Ужасно коварный. Идешь, а он сзади крадется. Если засмотришься, не убежишь — в ногу клювом как долбанет! И ничего не боялся. Я рассердилась раз, палку взяла, иду, а он — ни с места. Я даже испугалась, палку бросила. Все равно, думаю, подстережет и отомстит. Лучше не связываться.
Хоть Алена и назвала Димку этим странным именем, но сам петух Димке понравился. И он обижаться не стал.
— А где этот Яго? Посмотреть бы.
— Убил кто-то. Прямо в голову попал. Наверно, из рогатки.
— Ого, такого Яго из рогатки! Кто же это? Силен!
— Да есть тут один, — Алена нахмурила строгие, длинные брови.
— Вы и кур держите?
— Конечно. Куры — такие интересные! И я ухаживаю, и папа. Новый насест им соорудил. И этот аквариум папа сам сделал…
— И ящик почтовый?
— Конечно! А кто же еще?
— Что ты все — папа да папа!
— Опять обиделся. Смешной! Он же и твой теперь папа.
— У меня есть отец, — сказал Димка. — Родной.
Алена вздохнула, сняла соринку с рукава, затянула потуже ленточку на толстой русой косе.
— Ты есть хочешь?
— Меня бабушка кормила.
Она посмотрела за окно.
— Тогда обождем, когда папа и тетя Надя придут… Скоро уже. Работа у папы раньше кончается, и он за тетей Надей в редакцию заходит.
СОМОВ
Мама и Владимир Иванович пришли вместе. Димка еще на улице их увидел — Алена показала. Сомову мама была чуть повыше плеча. Она держала его под руку и, улыбаясь, оживленно что-то говорила. Сомов в ответ кивал и с тревогой поглядывал на дом. В коричневом костюме, темноволосый, он не понравился Димке, показался похожим на медведя. Во дворе Димка совсем хорошо разглядел его: брови, как у Алены, длинные и прямые, широкий подбородок с ямочкой. И у Алены такая же ямочка.
Может, еще и оттого Сомов не понравился Димке, что он сразу же сравнил его с мамой. Мама — легкая, стройная, кудрявые волосы на плечах. А как улыбается, глаза какие красивые! Да нет никого лучше мамы!
Алена, словно маленького, взяла Димку за руку и повела на крыльцо — встречать. А Сомов будто и не удивился. Протянул Димке широкую, твердую руку:
— Приехал? Ну молодец! Давно бы нам познакомиться надо. А то по телефону — разве это знакомство? Наденька, а я таким и представлял его. Услышал голос по телефону и подумал: степенный человек, основательный.
— Он-то степенный? — Надежда Сергеевна приплюснула Димке нос. — Обожди, он тебе на руках тут будет ходить! Димка, будешь на руках ходить?
— Я пока не научился, — буркнул он.
— Поглядите, какой скромник! — засмеялась мама. — Не верьте. Это маска. Он делает сто кругов на велосипеде, забивает двадцать головокружительных голов, выпивает две кружки воды и снова бежит во двор, чтобы двадцать раз подтянуться на турнике!
В комнате, улыбнувшись, как и на большом портрете, мама спросила:
— Диковинный стол видел?
— Нет, — замотала косой Алена, — целиком еще не видел.
— Володя, покажи ему, пожалуйста, — попросила Надежда Сергеевна.
— Один момент, Наденька! — Сняв коричневый пиджак, Сомов остался в красной рубахе. — Фокус простой, — сказал он Димке. — Видишь стол?
— С деревом? Конечно.
— Отвернись на десять секунд.
Димка повернулся к маминому портрету, и от ее глаз, сахарных, сверкающих зубов ему стало весело.
— Готово!
И правда, стол диковинный — вдвое длинней сделался. Хоть десять человек садись.
— Еще раз отвернись.
Димка подмигнул маме на фотографии: чего это Сомов еще придумает? А тот, и верно, придумал — стол буквой «Т» выстроил.
Понравилось Димке:
— А еще можете?
— Запросто!
Теперь стол крестом развернулся. А потом из креста в огромный восьмиугольник превратился.
— Где вы такой взяли? — Димка с уважением посмотрел на стол и даже руками потрогал. Крепкий, не шелохнется.
— А вот. — Владимир Иванович поднял растопыренные пальцы рук.
— Сами сделали? — удивился Димка.
— Алена, — спросил Сомов, — с рыбками познакомила?
— Да. Мы сказали им «здравствуйте!», а они хвостиками помахали.
— Неужели в большом аквариуме сорок ведер воды помещается? — спросил Димка.
— На пятьсот литров рассчитан, — уточнил Сомов. — Но там кое-что еще доделать надо. Потом покажу тебе, на бумажке нарисую… А с Колей тоже познакомился? — Владимир Иванович пощелкал ногтем по прутикам клетки. — Кенар. Заслуженный артист улицы Топольной! По утрам поет свои арии.
Теперь Сомов уже не казался Димке похожим на медведя. Верно мама сказала — веселый, изобретатель. Только не совсем приятно было, что Владимир Иванович то и дело называет маму «Наденькой», будто она маленькая девочка: «Наденька, что у нас к чаю есть?..», «Наденька, сядь сюда, будет удобней». А маме нравится. Смотрит на него ласково, улыбается, до его большой руки дотронулась.
А сама — то на кухню, то на веранду. Все уже знает, привыкла, будто всегда тут жила. И Алена на месте не сидит. Вперед мамы старается.
За чаем, за разговорами и время как-то быстро пролетело, уже и вечер. Стали думать, где постелить Димке. Можно в комнате с аквариумами, можно и на веранде. Веранда застеклённая, просторная. У стены — верстак с тисками, но места все равно много.
Димка был на все согласен.
Пока обсуждали, вошла Алена и объявила, что поставила раскладушку на веранде.
— Утром солнце не мешает, — сказала она. — И не жарко.
— Вот это человек дела! — одобрила Надежда Сергеевна и легонько приобняла Алену. Та зарделась от смущения и побежала за простынями.
МАЛЬКИ
Пока вели разговоры, пили чай, Димку и на сон потянуло. Видно, от впечатлений устал, от дороги, да еще садовым воздухом надышался. А лег на шуршащую, накрахмаленную простыню, одеялом укрылся — самое бы время и глаза сладко закрыть, только они почему-то не закрываются. Смотрел на еле видимые переплетения широких рам, на далекую звездочку, мерцавшую длинными ресничками. Вспомнилась Марина, и Димка подумал, что его письмо полетело в Крым самолетом. Конверт он давно купил в киоске «Союзпечати», самый красивый выбрал, и на нем было написано: «Авиа». Может, завтра и прочтет?.. Про бабушку тоже вспомнил: лежит с Дымочком на своей кушетке. А то и плачет… Про Алену подумал: вот не ждал, не гадал — сестра появилась. Но Алена хорошая, заботливая. Плохо, что нет петуха Яго. «Наверно, и меня бы стал клевать, — улыбнулся Димка. — Кто же его зашиб? Видно, есть у них тут враги. Рыжий грозился даже стекла побить».
И думалось о маме. Когда лег на раскладушку, она погладила его по щеке и шепнула:
— Я еще зайду. Если не уснешь.
Нет забыла… Своему дяде Володе улыбается. И Алену обняла, похвалила…
И вдруг посветлело на веранде — дверь открылась. Скрипнула половица. Он повернул голову — мама.
— Не спишь? — Она присела на раскладушку. — Представляю: в голове, наверно, крутятся, крутятся мысли. О чем думаешь?
— Обо всем.
— И обо мне?
— Ага.
— Как думаешь?.. Плохо? Что примолк?
— Почему? Хорошо думаю… Бабушку жалко. Одна там… Она мне рассказывала, как ты ангиной болела. Совсем маленькая. Чуть не умерла…
Мама вздохнула:
— Видишь, как настроена. А тоже могла бы жить у нас. Места достаточно. Три комнаты, веранда. Здесь и батареи поставлены. Владимир Иванович все приспособил. Газ. И ванная. Тебе нравится тут?
— Ничего… А он… все время тебя так называет?
— Наденька? — Голос мамы потеплел. — Тебе обидно, да?
— Будто ты маленькая.
— Так я маленькая и есть. Он же, видел, какой большой. И на шесть лет старше меня. Потому и зовет так. Не сердись, мой хороший, привыкнешь.
— А в лагерь я поеду?
— В лагерь захотелось?
— Ты же говорила.
— Да, путевка есть. Там тоже хорошо тебе будет. Мы все в гости приедем.
— Мама, а ты кого больше любишь — дядю Володю, меня или Алену?
— Ох, и глупыш ты, Димка! Всех вас люблю. И тебя люблю, губошлепик мой, ревнивец сердитенький! Закрывай глаза. Разговорила тебя — теперь не уснешь.
Обдав Димкино лицо теплом своего дыхания, мама поцеловала его и тихонько вышла.
А Димке все равно было обидно. Только одного его всегда любила, а теперь — всех. Даже и Алену. Будто сто лет ее знает…