Четыре после полуночи - Стивен Кинг

Кевин вырвался.

— Еще рано, — возразил мальчик. — Еще не… На голос Кевина зверь откликнулся ревом. Полароидный пес рвался неведомо откуда, раздувая пузырь. Внезапно полароидный пес поднялся, высунув уже всю голову в реальный мир. Голова эта напоминала перископ… только вместо линз на Кевина смотрели безумные от ярости глаза.

Пузырь теперь облегал шею. Пес снова заревел, и из пасти вырвался язык красно-желтого пламени.

Джон Дэлевен отступил на шаг, зацепился за столик, на котором лежали пачки старых номеров журнала «Странные истории и фантастические пространства». Столик покачнулся, мистер Дэлевен потерял равновесие и вместе со столиком рухнул на пол. Полароидный пес вновь заревел, потом опустил голову и рванулся. Щель стала шире. Огненный язык вырвался из пасти зверя, превращая ткань в золу. Кевин увидел, что на шнурке-галстуке висит уже не зажим в форме птицы, а похожий на ложку инструмент, с помощью которого Поп Меррилл чистил трубку.

И мальчик окончательно успокоился. За спиной в изумлении и страхе кричал отец, пытающийся освободиться от столика, с которым повалился на пол, но Кевин не обращал на это ни малейшего внимания. Крик доносился откуда-то издалека.

Все нормально, папа, думал он, держа вылезающую из пузыря тварь в квадрате видоискателя. Все в порядке, разве ты не видишь? Все будет хорошо, потому что… амулет, который висит на шее полароидного пса, изменился.

И еще успел подумать, что у зверюги все-таки был хозяин… и этот хозяин наконец-то понял, что натравливать пса надо не на Кевина.

А может, в этом странном городе Полароидсвилле и живет ловец собак? Должен жить, иначе почему вдруг во сне появилась толстая женщина? Именно толстуха сказала Кевину, что он должен делать, то ли потому, что знала сама, то ли ловец собак подпустил ее в сон, чтобы Кевин увидел толстуху и все понял сам: двухмерную толстую женщину с двухмерной тележкой, наполненной двухмерными полароидными камерами. Будь осторожен, мальчик. Собака Попа сорвалась с поводка, и она очень злобная… Очень трудно сфотографировать ее, и уж совсем, невозможно, если у тебя нет камеры. Что-то такое она сказала.

Теперь мальчик приобрел камеру, не так ли? Он не знал, получится ли все, как обещала женщина, но камера у него теперь была.

Пес повертел головой, пока его взгляд не остановился на Кевине Дэлевене. Губы еще шире разошлись, обнажая страшные клыки, пасть открылась, из горла повалил дым, пес грозно зарычал. Матовые шары ламп под потолком магазина разлетелись вдребезги, усыпав пол осколками. Пес рванулся, широкая грудь прорвала ткань, разделявшую два мира.

Палец Кевина лег на кнопку спуска полароидной камеры.

Пес снова рванулся, теперь высвободились передние лапы, со шпорами, которые тут же вонзились в деревянную поверхность верстака, оставив глубокие дыры. Кевин слышал, как вырываются неизвестно откуда задние лапы, и знал, что в его распоряжении остаются считанные секунды. Еще рывок, и пес прыгнет со стола, в мгновение ока покроет разделяющее их расстояние, своим огненным дыханием подожжет брюки и тут же вонзится страшными клыками ему в живот.

— Скажи: «чи-из»,[32] сучье вымя! — приказал Кевин.

И надавил на кнопку.

ГЛАВА 24

Вспышка была такой ослепляющей, что это мгновение чуть ли не полностью выпало из сознания Кевина: потом — когда все кончилось — он эту вспышку так и не вспомнил. Его камера не выросла в размерах, не начала плавиться. Просто в ней три или четыре раза подряд что-то хрустнуло. То ли трескались линзы, то ли лопались какие-то пружины.

В белом зареве он увидел, как полароидный пес застыл. Идеальная черно-белая полароидная фотография: голова отброшена назад, каждая шерстинка стоит торчком. Клыки сияли белизной костей, пролежавших тысячелетия в стерильной пустоте каверн, оставленных водой. Глаза и те стали белыми, как у греческих статуй. Лишь дымок продолжал струиться из ноздрей и открытой пасти.

Эта фотография была совершенно не похожа на все остальные, виденные Кевином: черно-белая, а не цветная, и трехмерная, а не двухмерная. Он словно видел перед собой живое существо, вдруг обратившееся в камень после взгляда, неосторожно брошенного на Медузу.

— Спекся наконец, сукин ты сын! — истерично прокричал Кевин.

И, словно соглашаясь с ним, застывшие передние лапы оторвались от стола; полароидный пес стал исчезать в дыре, из которой появился; сначала медленно, затем все быстрее. С глухим рокочущим звуком, будто сползающая со склона лавина.

Что я увижу, если подбегу и загляну в тоннель, утягивающий полароидного пса? — подумал Кевин. Увижу я тот дом, тот забор, старика с тележкой, вытаращившегося в изумлении на лицо гиганта, не мальчика, а МАЛЬЧИКА, который смотрит на него из дыры в безоблачном небе? Засосет меня эта дыра? Или случится что-то другое?

Но Кевин не побежал, а выронил «Полароид» и закрыл лицо руками.

Только Джон Дэлевен, лежа на полу, увидел завершающий акт: мембрану, образовывавшую пузырь, тоже стало втягивать. Раздался сильный хлопок. Мембрану засосало в дыру, вслед за ней и лежащие на столе полароидные фотографии, сделанные стариком. Поверхность верстака вновь стала ровной и гладкой.

Его сын стоял посреди магазина, закрыв лицо руками, и плакал.

— Кевин! — Мистер Дэлевен поднялся и обнял мальчика за плечи.

— Я должен был сделать фотографию, — говорил Кевин сквозь слезы и ладони. — Только так мы могли избавиться от него. Я должен был сфотографировать это чудовище. Вот что я хочу сказать.

— Да. — Отец крепче прижал мальчика к себе. — Да, и ты сфотографировал.

— Я все равно что застрелил его, папа. Ты понимаешь? — Взгляд Кевина был полон боли и страдания.

— Да, — кивнул мистер Дэлевен и поцеловал сына в горячую щеку. — Понимаю. Пойдем домой.

И повел Кевина к двери, подальше от окровавленного, обожженного тела старика (мистер Дэлевен надеялся, что Кевин не заметил труп, но знал, что обязательно увидит, если они еще какое-то время пробудут в магазине). Кевин уперся.

— А что скажут люди? — спросил Кевин тоном чуть ли не старой девы, и мистер Дэлевен невольно рассмеялся.

— Пусть говорят что хотят. До правды им никогда не докопаться, да и сомневаюсь, что кто-то попытается. — Он помолчал. — Меррилла в городе не любили, знаешь ли.

— Я бы не захотел докапываться до правды, — прошептал Кевин. — Пойдем домой.

— Да. Я люблю тебя, Кевин.

— Я тоже люблю тебя, — ответил Кевин и, взяв отца за руку, вывел его из дыма и затхлости в яркий свет осеннего дня.