Око силы. Четвертая трилогия (СИ) - Андрей Валентинов

— Судопроизводства, — подсказала Зотова.

— Ага… Вспомнила! Я же сам на «ремингтоне» набивала, Ким Петрович никому не доверил. «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик». Это, подруга, ночь темная. Следствие в три дня, никаких адвокатов, приговора только два — лагерь или «стенка». И никаких помилований, даже если сам Калинин вступится. А еще списки на арест. Их я, правда, не видела, но страниц там не меньше полусотни. Если пакет вскроют — пойдет губерния писать, за сто лет не отпишется.

Ольга встала, папиросу в рот бросила, подавилась первой затяжкой. Откашлявшись, бросила хрипло:

— Зачем рассказала? Что переворот, мне и так ясно. И что не в Париже его задумали, тоже.

Климова отвернулась, пальцем по стенке провела.

— Зачем рассказала? А затем, подруга, что не могу я тебя спасти. И даже Ким уже не может. Сейчас по всей стране агентов «Треста» арестовывать будут. А ты, Олька, чуть ли не главная заговорщица. И еще террористка, покушения готовила — на товарища Зиновьева, и на товарища Каменева…

Зотова лишь головой покачала:

— Чего-то у них с фантазией плохо совсем. Товарища Зиновьева в Питере убили…

— Хорошо у них с фантазией. Ты с Захарченко знакома, шпионкой белогвардейской. Документы и деньги ей передавала. Мария Владиславовна Захарченко, племянница Кутепова…

Ольга почувствовала, как холодеют пальцы. «Мария Владиславовна. Фамилию называть не буду, у меня их слишком много…»

— …Ее муж, Георгий Радкович, товарища Зиновьева и застрелил. Пробрался в Смольный с поддельным партбилетом, подождал, пока Григорий Евсеевич по лестнице спускаться будет. Он на парад спешил, охрана отстала на минуту…

«Прошу любить и жаловать! Георгий Николаевич, мой супруг». «Гоша. Очень приятно, сударыня…»

— Значит, амба, — шевельнула губами Зотова. — И на том свете не оправдаюсь, а главное, спрашивать не станут…

Врезала кулаком по штукатурке — раз, другой, третий…

— Так мне и надо! Не захотела с ребятами помирать, выжила, дура, в начальство выперлась. Вот и получила по полной. Заслужила!

Маруся рядом встала, на дверь посмотрела, зашептала, под ноги глядя.

— Нет, Олька, не заслужила. Добрая ты, честная, и людям веришь. Мне верила… Я тебя, подруга, с первого дня возненавидела — и сейчас ненавижу. Сперва ревновала, думала, парня моего себе забираешь. Потом поняла, что не в нем дело, а в тебе самой. Все у тебя, Олька, есть, чего у меня нет — и не будет никогда. Сколько раз убить тебя хотела, в спину целилась. А теперь стрельнут тебя, а и дальше завидовать буду, ночами не спать. Будь ты проклята, подруга! Плохо мне дышится, пока ты жива ты, а помрешь — и так вовсе задохнусь… Извини, что о таком говорю, но если бы смолчала, сама бы подохла. Вот такая у нас с тобой дружба случилась, товарищ Зотова.

Ольга дослушала, не возразив. Обняла Мурку за плечи, щекой к щеке прижалась.

— Прости!

Климова вырвалась, к двери отбежала. Вздохнула глубоко, ладонью по мокрым глазам провела:

— Не прощу. И ты меня, подруга, не прощай. А напоследок вот что скажу. Был у тебя друг — Вырыпаев Виктор. Убили его, Ким Петрович приказал. Хоронить не стали, бросили в яму и камнями привалили. Я договорилась — похоронят твоего Виктора. Сама прослежу, чтобы по-людски все было.

Ольга закрыла глаза, горькую слюну сглотнула.

— Спасибо…

Мурка подошла ближе, к руке прикоснулась:

— Пистолет оставить?

— С одним патроном? — бывший замкомэск хрипло рассмеялась. — Так вот зачем ты, подруга, приходила! Нет, не стану стреляться, пусть сами убивают. Так своему Киму и передай!

Климова шевельнула губами, но слов так не нашла. Вышла — и дверь закрыла.

* * *

Была ночь, был древний город, много веков назад брошенный и забытый. Сухая трава по колено, пустые провалы окон, рухнувшие колонны, полустертые надписи на треснувшем мраморе. Зотова шла по пустой улице, а в самом зените белым огнем горела равнодушная Луна — Солнце мертвых. Не повернуть, и в сторону не отойти. Вперед, вперед, вперед… Луна не торопила, она уже все видела и ничему не удивлялась. Ольга слушала негромкий шорох травы, вдыхала недвижный тяжелый воздух. Идти было легко, улица становилась все шире, ледяной свет Луны заливал тихие руины, вдали уже слышался тихий плеск невидимой реки.

Легко, легко идти!..

— Говори, сука! Говори!..

Не комнатка-пенал — кабинет с тяжелыми шторами. Сначала спрашивали, бумагами перед лицом трясли. Затем стали орать, кулаки о стол мочалить.

Потом били.

— Где следующее покушение? На кого? Говори, Зотова, колись, сука белогвардейская! Колись!.. К кому ты убийц, гадина, направила? Кого? Фамилии называй! Говори, падла!..

Ольга жалела только об одном — что город вот-вот исчезнет, а она так ничего не увидела. Некогда было — и жить тоже некогда. Сейчас все кончится, она вступит в холодные воды реки, плеснет вода тяжелой лунной волной… Никто не проводит — и не встретит никто.

— Говори, гадина!.. Колись! Все равно заговоришь!..

Река… Ольга хотела оглянуться, попрощаться навеки, но вода внезапно потемнела, стала стеной, ударила в лицо…

— Кончилась, что ли? Врешь, от нас так легко не уходят!..

Снова плеснула вода — теплая, несвежая вода из графина. В ноздри ударил резкий дух нашатыря, по лицу провели полотенцем. А потом она услышала знакомый голос с приметным акцентом:

— С ума сошли? Кретины, дегенераты! На Чукотку захотели? Белым медведям яйца крутить? Она — главный фигурант, без нее дело рассыплется. Слюшай, Зотова, ты хоть жива? Я, понимаешь, поговорить с тобой пришел, апельсины принес…

Ночь ушла, но день не наступил. Вместо лунного света — серый сырой туман.

* * *

— О ваших методах дознания я сегодня же составлю рапорт. Ближайший пленум Центральной Контрольной комиссии рассмотрит вопрос без всякой очереди. Надо будет разогнать ОГПУ — разгоним, можете не сомневаться.

Апельсины лежали прямо под рукой — на знакомом деревянном топчане. Три желтых кругляша, один другого краше. Чуть дальше табуретка, полупустой графин, полотенце мятое…

— Товарищ Лунин, зачем обобщать? Зачем так вопрос ставить? Дураки попались, собаки безголовые, я с ними сам разберусь, каждому горло сломаю… Слюшай, Зотова, ты как? Не молчи, пожалуйста, скажи.

Возле двери два стула. Пустые — гости у топчана стоят. Слева Лунин Николай Андреевич, заместитель председателя ЦКК-РКИ, справа — «меньшевик» в знакомом пенсне и мятом сером костюме.

Ольга осторожно вдохнула, от боли поморщившись, привстала, опираясь на локоть.

— Скажу, если хотите. Здесь даже бить толком не умеют. У меня на фронте пленные беляки за пять минут в полную сознательность впадали.

— Ай, Зотова, молодец!..

«Меньшевик», схватив апельсин, очистил в мгновение ока, уложил на толстую ладонь.

— Скушай! Свежий, прямо из Тифлиса. Очень вкусный!

Бывший замкомэск, не побрезговав, взяла дольку — вкус крови отбить. Прожевала, вытерла ладонью губы.

— За это спасибо. Только, товарищи, без толку все. Хотите бейте, хотите — апельсинами кормите. Не шпонка я и не террористка. Под пытками, наверно, признаюсь, подпишу. А все равно неправда будет, так и знайте.

Гости переглянулись. «Меньшевик» положил золотистые дольки прямо на топчан, пенсне поправил:

— Товарищ Зотова! Мы здесь по поручению Политбюро. Товарищ Каменев лично приказал разобраться. Вы готовы отвечать?

Ольга взглянула на Лунина, тот молча кивнул. Девушка попыталась приподняться, за стену схватилась.

Встала.

— Готова, товарищи. Спрашивайте!..

Думала, «меньшевик» вопросы задавать станет. Ошиблась — Лунин заговорил.

— Товарищ Зотова! Мы исходим из данных, полученных нашей разведкой. Они проверены и сомнений не вызывают. В Центральном Комитете действует белогвардейская агентура. Во главе ее — женщина, дворянка по происхождению, участница войны…

Поглядел в глаза, словно льдом по зрачкам скользнул.

— Эта женщина лично знакома с генералом Кутеповым, встречалась с ним в Париже. Знакома также с его племянницей, Марией Владиславовной Захарченко-Шульц, и ее мужем — Георгием Радковичем. Встреча с Кутеповым произошла в начале этого года. С данными фактами мы спорить не будем.

— Все мы проверили, Зотова, — негромко добавил «меньшевик». — Кутепов не нам про женщину эту говорил, про нее он Николаю Николаевичу, великому князю, писал. И Врангелю писал. Думаешь, врал белогвардеец?

Ответить было нечего, но бывший замкомэск все-таки попыталась.

— С меня портрет писан, не спорю. Для чего — иной разговор. Встречалась я с Кутеповым, был такой эпизод. Не слишком он умен, но и не такой дурак, чтобы про свою агентуру в письмах сообщать. Наверняка даже не шифром, что вам прочесть легче.