У свободы цвет неба (СИ) - Аусиньш Эгерт

   Дейвин, еле дыша от накативших эмоций, перевел взгляд, полный отчаяния, на Глюка. Она в ответ усмехнулась и отвернулась к окну.

   - Что было дальше, Георгий? - сдавленно спросил граф.

   - А дальше все было закономерно, - Белый пожал плечами, разворачивая тезис. - В восемьдесят втором году господам аргентинским офицерам наваляли британцы. По вполне очевидной причине: доблестная армия, расслабившись на войне с безоружными, попыталась протянуть ручонки к чужой земле. У Британии рядом с Аргентиной были территории... Ну как территории - небольшие острова. За них Британия цапалась еще с Испанией, когда Аргентины не было, а были испанские земли - даже не в Америках, а в новых Индиях, как Америки называли до переименования. То есть острова эти - собственность доминиона давно и привычно. Ну и когда бравые вояки решили, что им не слабо отгрызть чужой кусок себе, Британия им быстро объяснила, всего-то за два с половиной месяца, чьи в лесу шишки. Счет убитыми со стороны доминиона оказался меньше раза в три, не считая тысячи пленными, потерянными тоже Аргентиной. В общем, позорище вышло то еще. Хунта обгадилась по полной. Следующей весной после начала позорного цирка на Фолклендах президенту, поставленному генералами, пришлось объявлять отставку и новые выборы. А новый президент, - что характерно, выбранный свободно, - объявил расследование преступлений военной диктатуры, что до него никто не делал, потому что это ворон ворону, как известно, глаз не выклюет. А президент не диктатор, ему можно и по закону жить и править.

   - И что по закону? - безжизненным голосом осведомился граф.

   Белый, глядя в окно, скучно сказал:

   - После смены правительства по поручению президента Рауля Альфонсина создали национальную комиссию по делу о массовом исчезновении людей, которую возглавил не простой рядовой штатский, а известный аргентинский писатель. Сабато. Вроде бы он Эрнесто, но точно не скажу. Расследование шло два года, насчитали тридцать тысяч только доказанно убитых без суда и следствия. По итогам Сабато опубликовал доклад под названием "Никогда больше" - и все затихло. На гребаных двадцать лет. В две тысячи десятом году начались наконец судебные процессы. В июле две тысячи двенадцатого года бывшие правители страны Видела и Биньоне были признаны виновными в организации похищения детей у женщин-политзаключенных. Установили, что по их приказу десятки матерей были насильственно лишены детей. Их потом отдавали в другие семьи, чаще всего офицерские, а матерей убивали. Таких потерянных детей по данным на две тысячи двадцатый год было около пятиста, что ли. Видела и Биньоне в возрасте за восемьдесят годиков получили совокупные сроки соответственно пятьдесят и тридцать лет, но, ясен пень, не досидели. Видела умер в тюрьме в тринадцатом году. Непосредственный организатор "Ночи карандашей", полицейский генерал, имя не упомню, извини, получил свои двадцать пять лет строгого режима еще в восьмидесятые, по свежим следам, но был помилован четыре года спустя и умер от рака в девяностых. Вот и вся история грязной войны.

   - Мы для вас этим выглядели, да? - вздохнул Дейвин.

   - Примерно этим, да, - откомментировал Перец. - Только, как тебе объяснить... Ну как если бы хунта и монтаньерос, так называлась оппозиция, решили выяснять отношения на чужой территории, репрессируя не своих, а чужое население.

   - Чужое? - удивленно переспросил Дейвин.

   - Со своими так себя не ведут. Хотя-а-а-а... - Перец почесал бровь, - ну да, Испания, инквизиционные процессы и прочее. Но и там больше доставалось евреям и морискам, старых христиан не трогали, если только в доносе не писали совсем уж явную приверженность ереси. По вашему уровню, извини, развития, это вроде и логично, но все равно отношение видно. Мы стали полем боя ваших политических партий. Алиса была права, говоря, что вам нужны в основном торговые пути, а остальное - так, нечаянный бонус. Хотя и очень полезный.

   - Можно подумать, она вам своя, - хмыкнул Дейвин. - Воспитанница сайхов, маг с послужным списком, от которого мне не по себе, гражданка трех миров...

   - И что? - резко спросила Глюк.

   Дейвин осекся.

   - Ты продолжай, продолжай, - добродушно проговорил Валентин. - Уроженка Петербурга, девочка с Васильевского острова, автор Манифеста Убитого Города - кстати, кем убитого, не напомнишь? Нет? Ну ладно, потом вспомнишь. А еще вдова ликвидатора аварии, тоже питерца. По ходу, между ее первым возвращением из-за звезд и вашим, кхм, творческим подходом к хозяйствованию в крае прошло около пятнадцати лет. И что-то за все это время ей не пришла в голову ни одна идея, похожая на то, что за ней числится как за лидером Сопротивления. Ни на какие мысли не наводит, нет?

   - Я сам знаю, что кроме нас виноватых в случившемся нет, - мрачно ответил Дейвин. - Но она от этого магессой и всем прочим быть не перестает.

   - Ведьмак, остановись, - произнес Валькирыч. - Прекрати говорить и подумай еще раз. Не как сааланец подумай, а как человек дороги.

   Граф насторожился:

   - Я чего-то не вижу?

   - Да, - тяжело уронил сержант клуба. - Ты только что отказал человеку в том, что сам для себя вообще-то считаешь значимым.

   - Не понимаю. Или не замечаю, - признался да Айгит.

   - Мужик, - с терпеливой нежностью сказала Марго. - Погляди в зеркало. Там ты увидишь человека, который попросил своего сюзерена освободить его от клятвы, чтобы оказаться там и с теми, где и с кем он хочет быть. И этот же самый, сука, человек походя назначает другому человеку принадлежность, родство и образ жизни, прикинь? Самому не смешно, а?

   Дейвин почувствовал, как его кожу и грудь начинает жечь.

   - Не смешно, - выдавил он, опуская голову. - Стыдно.

   - Это хорошо, что стыдно, - не спеша сказал Валентин. - Значит, не совсем дурак.

   - Возможно, и так... - вздохнул граф. - Возможно...

   - Доказательство проще стакана, - заметил Белый. - Ты тут сидишь, и это твой собственный выбор.

   - Почему это доказательство? - спросил Дейвин.

   - Потому что тебе на себя не пофиг? - предположил Валькирыч. - И на свою жизнь тоже?

   - Есть такие, кому все равно, как жить? - удивился граф.

   - До хрена, - заверил Перец. - Взять хоть новообращенных в вашу веру. Ведь все до одного.

   - Ты уверен? - прищурился да Айгит.

   - Я тебе лично за каждого реально уверовавшего из здешних по бутылке вискаря поставлю. Если такие и найдутся, ты не сопьешься, а я не разорюсь, не то будет количество.

   И граф пошел искать. Не то чтобы лишняя бутылка виски была ему уж прямо настолько нужна, но по правилам клуба это был вопрос принципа и способ повысить вес своей точки зрения - предъявить аргументы, заказанные оппонентом в споре. И поиск хорошего ответа бодрил не хуже дуэли.

   Пока Дейвин да Айгит искал среди обращенных края истинно уверовавших в Путь, а Алиса с магами - в том числе при его непосредственной, хотя и не слишком активной помощи - делала то, что не подлежало разглашению тогда и осталось секретом по сей день, Димитри да Гридах был занят своими делами. И было их, как обычно, повозка, корзина и горсть. Два новых брачных контракта. Признание отцовства. Имперский протокол усыновления, который для мага раза в три сложнее, чем для смертного. Госсоветы чередой на одну и ту же тему - новый наместник для края. Миссия врачей, работающая в Сагай-ум, охрана для них, продовольствие, химреактивы и все прочее, что нужно не только впихнуть в портал, а для этого как-то вписать в очередь, но и достать оттуда целым, а для этого предварительно упаковать. Биологи, изучающие Кэл-Алар, и все их нужды - опять реактивы, бумага, расходники, тара для образцов, весы и гири, линейки и мягкие метры, лаги, драги, сачки, сетки и Пророк весть что еще. И две личных просьбы государя, причем обе касались непосредственно Полины, а одна еще и сайха, прилипшего к ней, как ракушка к килю корабля. Димитри понимал, что несправедлив, и знал причину несправедливости - постыдную, банальную и непреодолимую для любого сааланца. Он ревновал подругу. Ревновал, прекрасно понимая, что невозможно получить по обязательству то, что дается по выбору, и что на самом деле вопрос, кто из двоих к кому прилип, не так уж очевиден. И если говорить, как на конфиденции, не слишком значим. Значимо было то, что обрадоваться за подругу, как и следовало бы другу, князь не мог. И время от времени, вырывая минуту отдыха между дел, он обращал то к Айдишу, то к Хайшен один и тот же вопрос: "Почему именно он?".