Принц и пилигрим - Мэри Стюарт

Когда приедет король, он, Мордред, сын Артура, будет заклеймен предателем на глазах у всех…

— Торопись! — подгонял Гахерис.

Стражники не пришли. Все оказалось на удивление легко. Сводный брат обхватил его за плечи, с другой стороны поддержала любовница; так он вышел, нет, словно по воздуху перенесся на темную улицу, где дожидался с лошадьми Гахерисов слуга, напряженный и молчаливый. Кое-как они усадили Мордреда в седло; кое-как, поддерживая с обеих сторон, выехали из города и поскакали вниз по дороге к Королевским воротам.

Здесь их окликнули. Гахерис не проронил ни слова: он держался чуть позади, закрывая лицо от ветра. Слуга, выехав вперед с Мордредом, нетерпеливо бросил:

— Это принц Мордред. Он, как вы знаете, ранен. Мы везем его в Яблоневый сад. Поторапливайтесь.

Стража уже знала о случившемся: слухи разнеслись вместе с рассветным ветром. Ворота открылись, всадники проехали — свобода!

— Получилось! — возликовал Гахерис. — Мы выбрались! А теперь избавимся поскорее от бесполезного груза!

Дорогу Мордред не запомнил. Он смутно сознавал, что упал, его подхватили, втащили на лошадь слуги и перекинули поперек крупа, а кошмарная тряская скачка все продолжалась. Теплая кровь сочилась сквозь повязки, но вот наконец, спустя целую вечность, пришла долгожданная неподвижность: кони встали.

Потоки дождя струились по его лицу, прохладные, освежающие. Но все тело, плотно закутанное, словно погрузилось в горячую воду. Он снова тонул в тумане. Звуки накатывали и отступали, и в такт пульсировала сочащаяся из раны кровь. Кто-то — верно, Гахерис — говорил:

— Ну вот, сойдет. Да не бойся, ты, приятель. Братья о нем позаботятся. Да, коня тоже. Привяжи прямо здесь. Быстрее. А теперь оставь его.

Мордред прижался щекой к влажному камню. Все тело горело и ныло. Странно: почему, если кони встали, перестук копыт по-прежнему глухо отдается в его венах?

Потянувшись через лежащего, слуга дернул за веревку. Где-то вдали зазвенел колокольчик. Не успел звук затихнуть, как кони уже исчезли. В мире воцарилось безмолвие: лишь струи дождя размеренно барабанили по каменной приступке, на которой оставили раненого.

Едва ли не нагнав собственного гонца, Артур следующим же утром въехал в город, гудящий точно растревоженный улей. И, не успев смыть с себя дорожную грязь, тут же призвал к себе регента.

Когда объявили о приходе Бедуира, Артур сидел за столом в кабинете, а слуга, примостившись у ног короля, стягивал с него истертые, перепачканные сапоги. Ни на кого не оглянувшись, старик забрал сапоги и ушел. Ульфин состоял при Артуре от начала его царствования, сплетен наслушался побольше любого другого, а распространялся о них куда меньше всех прочих. Но даже он, молчаливый, доверенный слуга, переступил порог с облегчением. Есть на свете такое, о чем лучше не говорить вслух, о чем лучше вообще не знать.

Та же самая мысль одолевала обоих мужчин. Во взгляде Артура отчетливо читалась обращенная к другу мольба: «Не вынуждай меня задавать вопросы. Давай как-нибудь, ну хоть как-нибудь, минуем эту западню и вернемся на открытые дороги доверия. От этого молчания зависит больше, чем дружба, больше, чем любовь. Похоже, на нем держится судьба королевства».

Оркнейские принцы и кое-кто из их клики, вне сомнения, изрядно удивились бы, услышав первые слова короля. Но оба — и король, и регент — знали, что если о первой и величайшей из бед говорить невозможно, то со второй дело иметь вскорости придется, и это — Гавейн Оркнейский.

Король засунул ноги в подбитые мехом туфли, резко развернулся в кресле и с яростным раздражением воскликнул:

— Да ради всех богов подземного мира, неужели ты не мог не убивать их?

Жест Бедуира был исполнен отчаяния.

— Что мне оставалось? Пощадить Коллеса я не мог. Я был безоружен, а он бросился на меня с мечом. Пришлось защищаться. Ни времени, ни выбора у меня не было; он бы зарубил меня на месте. Вот Гарета мне искренне жаль. Вся вина на мне. Не верю, что и он замешан в предательстве; просто так вышло, что и он оказался среди этой своры, когда поднялся крик, и, верно, встревожился за Линетгу. Признаюсь, что во всеобщей свалке я его почитай что и не разглядел. С Гахерисом мы и впрямь скрестили мечи, но лишь на мгновение. Кажется, я его задел — царапина, не более, — и потом он исчез. А когда пал Агравейн, думал я только о королеве, ни о чем больше. Гахерис неизменно орал громче всех и все осыпал ее грязными ругательствами. Я вспомнил, как он обошелся с собственной матерью. — Бедуир запнулся, — Дальнейшее — сущий ночной кошмар. Блеск мечей, оскорбительные выкрики, эта свора вокруг королевы, и она, бедняжка, — онемевшая, потрясенная, и лишь несколько кратких мгновений отделяют мир и покой от кровавой бойни. Ты с ней уже виделся, Артур? Как она?

— Мне сообщили, что она вне опасности, но еще не оправилась от пережитого. Когда я послал узнать о ее здоровье, Гвиневера была с Линеггой. Пойду к ней, как только приведу себя в божеский вид. А теперь досказывай остальное. Что с Мордредом? Мне сообщили, что он был ранен и что он уехал — по сути дела, бежал — вместе с Гахерисом. Просто в голове не укладывается. Мордред присоединился к «молодым кельтам» только по моей просьбе, — собственно, вечером накануне моего отъезда из Камелота он пришел ко мне, чтобы предупредить о том, что кельты, возможно, затевают… Ты этого, разумеется, не знал. Вина на мне; наверное, мне следовало рассказать тебе, но все выглядело так, как если бы…

Король не стал договаривать, и Бедуир понимающе кивнул: здесь начиналась спорная территория, и, ступая на нее, оба предпочитали помалкивать. Артур нахмурился, встревоженно вскинул глаза.

— Тебя нельзя винить за то, что поднял на него меч: мог ли ты догадаться? Но королева? Мордред ей беззаветно предан — «мальчишеская влюбленность», говорили мы и улыбались, и она тоже — с какой стати ему нападать на королеву?

— Не поручусь, что он и впрямь нападал. Я плохо понял, что произошло. Когда я скрестил мечи с Мордредом, стычка уже все равно что завершилась. Королева была в безопасности, за моей спиной, и стража к тому времени подоспела. Я предпочел бы разоружить его и побеседовать начистоту либо дождаться твоего приезда, но он слишком сильный противник. Чтобы выбить меч из его руки, мне пришлось его ранить.

— И вот он бежал, — горестно проговорил Артур. — Но почему? И почему именно с Гахерисом, разве что и впрямь продолжает шпионить в моих интересах?

— Ты, разумеется, догадываешься, куда они поехали. И ты не можешь послать Гавейна, это я понимаю. Так когда и куда?