Жизнь графа Дмитрия Милютина - Виктор Петелин

Второе же письмо Ваше с упреком от Сентября я получил лишь на днях в Петербурге. Все приходило на мою квартиру без пересылки в Ст. Руссу, вследствие ошибочного моего собственного распоряжения (конечно, по недоумению), и я разом получил десятки писем. – С Огоньком я не знаюсь, да и заметьте тоже, что и ни с одной Редакцией не знаюсь. Почти все мне враги – не знаю за что. Мое же положение такое, что я не могу шляться по Редакциям: вчера же меня выбранят, а сегодня я прихожу говорить с тем, кто меня выбранил. Это для меня буквально невозможно. Однако употреблю все усилия, чтобы достать Вашу рукопись из Огонька. Но куда ее пристроить? Всякая шушера, которую я приду просить, чтобы напечатали Ваш роман, будет смотреть на меня как на выпрашивающего страшного одолжения. Да и как я пойду говорить с этими жидами? С другой стороны, ведь эту рукопись надо прочесть предварительно, а у меня нет буквально ни минуты времени для исполнения самых святых и неотложных обязанностей: я все запустил, все бросил, о себе не говорю. Теперь ночь, 6-й час пополуночи, город просыпается, а я еще не ложился. А мне говорят доктора, чтоб я не смел мучить себя работой, спал по ночам и не сидел бы по 10 и 12 часов нагнувшись над письменным столом. Для чего я пишу ночью? А вот только что проснусь в час пополудни, как пойдут звонки за звонками: тот входит одно просить, другой другое, третий требует, четвертый настоятельно требует, чтоб я разрешил какой-нибудь неразрешимый «проклятый» вопрос – иначе-де я доведен до того, что застрелюсь. (А я его в первый раз вижу.) Наконец депутация от Студентов, от Студенток, от гимназий, от Благотвор. Обществ – читать им на публичном вечере. Да когда же думать, когда работать, когда читать, когда жить.

В Редакцию Огонька пошлю и буду требовать выдачи рукописи – но прочесть, поместить – этого и понять не могу, как и когда я сделаю. Ибо буквально не могу, не имею времени и не знаю никуда дорог. Вы думаете, может быть, что я от гордости не хочу ходить? Да помилуйте, как я пойду к Стасюлевичу, али в Голос, али в Молву, али куда бы то ни было, где меня ругают самым недостойным образом. Если я принесу рукопись, и потом она не понравится, скажут: Достоевский надул, мы ему поверили как авторитету, надул, чтоб деньги выманить. Напечатают это, разнесут, сплетни выведут – Вы не знаете литературного мира.

Не дивитесь на меня, что я пускаюсь в такие разговоры. Я так устал, и у меня мучительное нервное расстройство. Стал бы я с другим или с другой об этом говорить! Знаете ли, что у меня лежит несколько десятков рукописей, присланных по почте неизвестными лицами, чтоб я прочел и поместил их с рекомендацией в журналы: вы, дескать, знакомы со всеми редакциями! Да когда же жить, то, когда же свое дело делать, и прилично ли мне обивать пороги редакций! Если Вам сказали везде, что повесть Ваша растянута, – то, конечно, что-нибудь в ней есть неудобное. Решительно не знаю, что сделаю. Если что сделаю – извещу. Когда – не знаю. Если не захотите такой неопределенности, то уполномочьте другого. Но для другой я бы и не двинулся: это для Вас, на память Эмса. Я Вас слишком не забыл. Письмо Ваше (первое) очень читал. Но не пишите мне в письмах об этом. Крепко, по-дружески, жму Вашу руку.

На полях приписано: «Буквально вся литература ко мне враждебна, меня любит до увлечения только вся читающая Россия (Достоевский Ф.М. Статьи и материалы / Под ред. А.С. Долинина. Пг., 1922. С. 461–463).

Глава 4

СИЛА И ПРОЧНОСТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ ВЛАСТИ

С появлением Лорис-Меликова в правительстве и его доклады императору оживили дискуссию среди ответственных лиц в государстве о верховной власти. Дмитрий Милютин еще осенью 1879 года, находясь в Ливадии, набросал своего рода доклад императору «Мысли о необходимых преобразованиях в управлении, в учебной части и в духовенстве», однако полноценный доклад из этих соображений не получился, хотя записка полностью отражает его раздумья о реформе. Не случайно он несколько раз встречался с Лорис-Меликовым, которому, естественно предположить, высказал свои мысли о преобразованиях в государстве. Он мечтал привлечь в Государственный совет представителей земств для решения правительственных задач. Управляет государством не только дворянство, но и выборные представители буржуазии, духовенства, крестьянства, своего рода законодательное собрание, как в европейских странах. «Государственный совет, – писал в записке Милютин, – мог бы обратиться в чисто Законодательное собрание… Мне кажется, что без всякого опасения какого-либо переворота или ослабления власти можно было бы образовать Совет наполовину из членов по назначению и членов по выбору от губернских земств… Все министры должны составлять одно целое; председатель Совета министров должен получить значение первого министра… Само собой разумеется, что предметом занятий Совета должны быть не награды и медали, не пенсии, не уставы всяких обществ, – а все дела исполнительной власти, по которым необходимо единство действий, общее направление и по которым ответственность лежит коллективно на всем Совете министров…»

Милютин предлагал сократить комитеты по делам Кавказа, царства Польского, по Лифляндии, передав управление этими областями Комитету министров, Сенат должен стать чисто судебным учреждением, реорганизована должна быть и собственная Его Величества канцелярия, устаревшая для нынешних требований.

Здесь же Милютин предлагал реорганизовать и работу местных органов власти: «Устройство нашего губернского и уездного управлений представляется в виде мозаики или, лучше сказать, пестрых фигур калейдоскопа, образующихся из случайного совокупления большого числа разноцветных камушек, без всякой основной идеи какой-либо системы. Устройство – это есть результат постепенных в течение долгого времени преобразований и изменений, совершенных по разным ведомствам без взаимного соглашения…» Губернатор должен подчиняться верховной власти, а не только Министерству внутренних дел, все губернские учреждения должны быть слиты в единую палату: «Рядом с областной палатой должны быть поставлены земские учреждения, не как что-то особое, враждующее с администрацией, а, напротив того, разделяющее с нею управление губернией. Мне кажется, что не следовало бы резко разделять хозяйственные интересы местного населения от интересов правительственных. Земскому собранию можно бы предоставить обсуждение всех вообще дел, касающихся экономических условий края и местных ее нужд… Надобно иметь одну полицию, а не разные сорта полиции…» (см.: Зайончковский П. Д.А. Милютин. Биографический очерк // Дневник Д.А. Милютина. 1873–1875. Т. 1. М., 1947. С. 57–58).