Мир Приключений 1965 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов) - В Травинский

— Нет, нет, не думайте о нем ничего плохого! — торопливо перебивает подполковника Нефедов. — Азаров замечательный парень. Он давно бы сбежал отсюда, но одному это просто невозможно. А остальные…

И он лишь сокрушенно машет рукой. Помолчав немного, продолжает:

— Ну, а Фогту он понравился потому, что капитан, видно, фаталист. Не понимаете? Сейчас поясню. Был тут у нас такой случай. Установили мы противопехотное минное поле для тренировки немецких саперов и послали Азарова доложить об этом тогдашнему помощнику Фогта фельдфебелю Ханке. А был этот Ханке таким мерзавцем, которого даже сам Фогт побаивался. Нас же всякий раз нервная дрожь пробирала, как только он останавливал на ком-нибудь свой неподвижный взгляд. Один только Азаров его не боялся.

— Зато фельдфебель прямо-таки ненавидел Азарова! — замечает сидящий рядом с Нефедовым худой седоволосый майор Коростылев.

— Это верно, ненавидел он Азарова люто, — подтверждает Нефедов. — А в тот день был особенно не в духе: повздорил из-за чего-то с капитаном Фогтом. Ну, а когда предстал перед ним Азаров с докладом, он, ни слова не говоря, — бац его по физиономии. Но и лейтенант наш не смолчал на сей раз. Развернулся да как влепит ему, в свою очередь, по роже. И бежать, да прямо через то самое поле, которое мы установили. Перемахнул его все и не подорвался. Нам это просто чудом показалось. А фельдфебель уже выхватил свой парабеллум и целится в него. Но тут Фогт подоспел. “В чем дело?” — спрашивает. Фельдфебель ему сочиняет, будто усомнился он в качестве установки минного поля и велел Азарову перебежать его. “И вот, говорит, действительно так оно, значит, и есть — не подорвался ведь лейтенант. Потому и хотел я его немедленно пристрелить”.

— А мы сидим ни живы ни мертвы, — добавляет Коростылев. — Понимаем, что добром это не кончится.

— Кончилось же все это самым неожиданным образом, — продолжает Нефедов. — Фогт, выслушав фельдфебеля, крикнул Азарову: “А ну, быстро назад!” И Азаров снова бегом через все минное поле и опять остался невредимым. “Сами теперь видите, господин капитан, как они нас надувают”, — ухмыльнулся Ханке. “А я не верю, чтобы они могли меня надуть, — отвечает Фогт. — Никто не посмеет сделать этого. А если вы так уверены, что никакого минного поля не установлено, то шагом марш через него! И если не подорветесь, собственноручно этого лейтенанта тут же расстреляю”.

— Это он все по-немецки, — поясняет Коростылев, — но мы хорошо все понимали и ждали затаив дыхание, что же дальше будет?

— А дальше разъяренный фельдфебель, будучи совершенно уверенным, что Азаров его дурачит, смело шагнул на минное поле и сразу же подорвался, да так основательно, что в тот же день и умер не только к нашей радости, но и к явному удовольствию капитана Фогта. Кажется, этот Ханке доносил на своего начальника в гестапо. С тех пор и стал лейтенант Азаров фаворитом у Фогта.

— А как же все-таки сам Азаров не подорвался? — спрашивает Бурсов.

— Не любит он на эту тему распространяться, но тут либо действительно фатальный случай, либо он знал все-таки, где именно мины стояли. Минер ведь он отличный, и глаз у него молодой, приметливый. А в общем-то, конечно, все это на чудо похоже. Суеверный Фогт и воспринял, видимо, все это как настоящее чудо.

Когда после завтрака лейтенант Азаров появляется в блоке старших офицеров, подполковник смотрит на него с невольным уважением.

Несколько минут спустя лейтенант выводит Бурсова с Огинским через проходную арку и ведет к небольшому домику под черепичной крышей, в котором находится канцелярия капитана Фогта. Часовой, хорошо знающий Азарова, беспрепятственно пропускает их.

— О, доброе утро! — весело приветствует их капитан Фогт. — Познакомьтесь с нашим специалистом по взрывчатке, господином Штрейтом.

Из-за стола встает очень тощий немец с морщинистой шеей. с большим кадыком и небрежно представляется:

— Гюнтер Штрейт, доктор технических наук. Как, однако, будем мы с вами изъясняться — я ведь не владею русским языком, — беспомощно разводит он руками.

— Зато мы знаем немецкий. Я — посредственно, майор — хорошо, — кивает Бурсов на Огинского.

— Тогда все в порядке, — удовлетворенно замечает Штрейт. — Можем мы приступить к делу тотчас же? — обращается он к капитану.

— О да! Пожалуйста! — довольно восклицает Фогт и уходит куда-то, пожелав доктору и советским офицерам успеха.

На докторе Штрейте светло-серый спортивный костюм и тирольская шляпа с пером. На длинном носу с горбинкой старомодное пенсне.

— Ну-с, я слушаю вас, господа, — произносит он, широким жестом предлагая офицерам сесть. — Не скрою от вас — меня интересуют ваши эксперименты потому, что я тоже проделывал нечто подобное. И должен вам признаться — у меня ничего пока не получилось. Поэтому очень любопытно, что же получается у вас?

“С чего же начать?.. — лихорадочно думает Бурсов. — Этот доктор, очевидно, большой знаток взрывного дела, и его не так-то просто провести…”

Но тут на помощь ему приходит Огинский.

— Надо полагать, — степенно начинает он, — детонация конденсированных взрывчатых веществ у вас в Германии столь же мало изучена, как и у нас в Советском Союзе.

— Видимо, так обстоит дело и вообще в мировой науке, — уточняет Штрейт. — Я знаю работы вашего Зельдовича, который сумел теоретически обосновать невозможность сверхзвуковых режимов при распространении детонационной волны. Тем самым с исчерпывающей полнотой вывел он условие Чепмена-Жуге. Но ведь все это относится к детонации газов, а не твердых взрывчатых веществ. Нам же нужно уметь применить такие общие соотношения теории детонации, как условие Чепмена-Жуге, к детонации конденсированных взрывчатых веществ.

“А что такое это условие Чепмена-Жуге? — тревожно проносится в мозгу Бурсова. — Знает ли это Огинский?”

— Вы абсолютно правы, господин доктор Штрейт, — охотно соглашается с ним майор Огинский, и Бурсов сразу же успокаивается. — В условие Чепмена-Жуге, — продолжает Огинский, — входит, как известно, скорость звука в продуктах взрыва. Однако насколько просто определяется скорость эта в неплотных газах, настолько сложно выразить ее теоретически в газах сжатых до плотности твердых тел, молекулы в которых соприкасаются между собой. Некоторые исследователи, пытаясь учесть это обстоятельство, рассматривают молекулы, как твердые шарики. Такая модель удобна, конечно, когда изучаются отдельные столкновения молекул, но разве она в состоянии отразить действительные свойства всего плотного вещества?