Ксеноугроза: Омнибус - Питер Фехервари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Офель, наверное, умерла бы от первого укола», — подумала медике, изучая татуировку на ладони. Отметины рекрутов немного различались между собой, как будто Омазет следовала каким-то неясным порывам или велениям интуиции. В случае Арикен общая для всех цифра «8» походила на угловатую спираль с расправленными крыльями, символ лекарского искусства.
«Ничего так», — неохотно признала девушка.
Медике сидела на ступенях ветхой казармы, выделенной для новобранцев. Холод и тьма снаружи были приятнее несчастных взглядов её товарищей внутри.
— Значит, теперь ты солдат, — произнёс знакомый голос. Подняв глаза, Арикен увидела мужчину, стоявшего у основания лестницы.
— Я бы тебя не узнала, призрак, если бы не… — она указала на свой правый глаз, имея в виду повязку.
— Сам себя не узнаю, — Крест уныло потёр бритый подбородок. — Думал, выйдет приличнее…
— Рада, что тебя не расстреляли.
— Кажется, они собирались.
Девушка покачала головой.
— Итак, ты был прав насчёт Искупления.
— Лучше бы я ошибся, Арикен.
— По крайней мере, Офель выбралась, — сказала она, — как и большинство остальных. Это уже кое-что.
Капитану явно стало не по себе.
— Крест, ты от меня что-то скрываешь?
Он поднял руку.
— Постой, Арикен, у меня мало времени. Мне здесь не слишком доверяют — пока что. — Крест внимательно посмотрел на неё. — Я хотел сказать, чтобы ты была готова.
— К чему? — осторожно спросила медике.
— К тому, что я найду способ сбежать, — капитан почёсывал руку в перчатке. — До тех пор оставайся настороже и никому не доверяй. Сумеешь?
Она сдержала поток вопросов, готовый хлынуть наружу.
— Да.
— Из тебя выйдет хороший солдат, Арикен Скарт, — Крест повернулся уходить, затем помедлил. — И ещё одно: научись драться.
Показав ему татуированную ладонь, девушка слегка улыбнулась.
— Я же теперь Чёрный Флаг, видишь?
— Нет, — ответил капитан. — И, думаю, никогда им не станешь.
Часть вторая
Искупление в крови
Окружи себя знамениями и чудесами, дабы увидел в тебе Посторонний спасителя своего, но, если поднимет он руку на тебя, сбрось покров доброты и обернись кошмаром его.
Обрати против недруга тьму внутри него, ибо страхи Постороннего бесчисленны и неодолимы.
Из «Апофеоза Спирального Змия»
Глава шестая
— Ты отмечен и станешь орудием божественного гнева, дитя, — нараспев произнесла жрица. — Пройди по моим следам, развернись в Священной Спирали.
Вырожденец не понимал слов женщины, ведь его разум был так же изуродован, как и тело, но ощущения, передаваемые гостьей вместе с речью, блистали в сознании чудовища с неведомой прежде яркостью. Его избрали — выделили из множества других, чтобы он повергнул в ужас врагов братства.
До прихода жрицы вырожденец вёл тусклую жизнь в тенях, скованный с родичами кровными узами, но и отделённый от них. После мучительного появления на свет его бросили в тёмный лабиринт, где дрались между собой такие же создания, и сильные убивали слабых, повинуясь велениям инстинктов. Урод смутно осознавал, что его близкие собратья — отклонения от естественного цикла Спирали, но отклонения благословленные. И в первую очередь это касалось самого чудовища, поскольку его избрали для отмщения.
Однажды женщина вывела своего подопечного из лабиринта и направила по обветшалому мосту через тайные тропы, известные только посвящённым культистам. На той стороне бездны вырожденец утратил самообладание, взбешённый запахом существ, что прятались в твёрдой коробке возле переправы. Он молотил кулаками по их логову, пока госпожа не усмирила его ярость. Затем жрица уничтожила этих всеобщих врагов, против которых не помогла сила, одними лишь ласковыми словами. Тогда же монстр узнал, что её зовут «Зи-фаали».
Много дней и ночей после этого спасительница чудовища молилась вместе с ним в своём храме, вплетая новые узоры в его тело и душу. Зи-фаали вырезала в его плоти спирали и другие, более мрачные и непонятные символы, после чего могучие мышцы создания изменились и обрели удивительную гибкость. Разум вырожденца словно бы прояснился, и коварство хищника вытеснило из него тупую свирепость. Наконец, он был готов получить собственное прозвание.
— Тижерук, — провозгласила жрица, впечатывая слоги в первобытный дух существа, — таково отныне твоё имя и твоя суть, дитя.
«Тижерук…» — повторил монстр, принимая тернистое слово.
— Ужас намного действеннее простого смертоубийства, — продолжила женщина, — поэтому ты должен быть для посторонних кошмаром из крови и теней.
Потом аколиты Спирали втащили металлический цилиндр, от которого воняло неживым огнём, и Зи-Фаали велела вырожденцу забраться внутрь. Чтобы поместиться целиком, Тижеруку пришлось вывихнуть себе конечности и напрячь всё мускулы, но он не ведал боли и потому не медлил. После этого емкость плотно закрыли, и чудовище ждало во мраке, пока его переносили из одного неизвестного места в другое. От затянувшегося неподвижного пребывания во тьме гибрид впал в спячку, грезя ужасами, которые он сотворит во имя Священной Спирали…
«Скверный будет денёк», — решил сержант Алонсо Грихальва, изучая беспокойное небо. Буря набирала силу, поднялся сильный ветер, и хлопья сажи уже залетали под крышу наблюдательной вышки, осыпая бойца чёрным снегом. Во время помрачений стены Кладовки почти не защищали от вихрей, но сержант всё равно предпочитал их дозорным постам на Ободе — особенно учитывая слухи, ходившие последнее время в части.
«Если упадешь за край, сгорит не только твоё тело, — мрачно заявил Иболья, полковой повар и гадатель по костям. — Говорю вам, морские бродяги, там внизу варповый огонь».
— Ладно, давай прикроем старушку, — повернулся Грихальва к Джею. — Потом можешь заварить рекафу. И респиратор натяни, придурок!
Видя, как юноша возится с маской, Алонсо покачал головой. Его напарник был одним из рекрутов-плавняков, совершенно зелёным новичком, но не ленился и готовил приличный рекаф. Неплохой парень.
— Вдохнешь и сдохнешь, — недовольно напомнил ему сержант, цитируя нового военврача. Медике советовала выходящим наружу гвардейцам носить респираторы всегда, а не только при помрачениях, но на такое никто не был готов.
«Лучше бы сюда направили грёбаный Корпус Смерти, — подумал Грихальва. — Криговцы рождены для таких поганых местечек».
Вдвоем взявшись за брезент, гвардейцы прикрыли им стаббер на треноге. Если бы сажа попала оружию в нутро, машиновидец Тарканте спустил бы шкуры с обоих бойцов.
— Как думашь, скока ещё темнота простоит? — спросил Джей с характерным сварливым говором нижних уровней улья.
— Может, всю ночь, может, несколько дней. Худший случай на моей памяти — неделя.
Снизу донёсся рокот мотора. Мимо вышки проехала «Химера», следовавшая по дуге вдоль внутренней стены.
— Куда ето они собрались в помрачение, шеф? — удивился Джей.
— Не наше дело, сынок, — отозвался Алонсо. — Просто благодари Утонувшую Звезду, что тебе не нужно ехать с ними.
Первый удар бури сотряс храмовое здание, и окна в келье Шандора задребезжали.
— Мне пора идти, — сказал Крест, глядя, как сажевые снежинки бьются в стекло. — Мы отправляемся, как только начнётся ураган.
Он изучил позицию на доске для регицида, что стояла на столике между гвардейцами.
— Тем более партия за тобой.
— Всё равно, нехорошо заканчивать вот так, Эмброуз, — измученно прохрипел Лазаро, дрожащей рукой поднимая мраморного кардинала. Фигура выскользнула, повалив несколько других, и священник ругнулся.
— Позволь мне, — капитан потянулся к доске, но Шандор раздражённо ударил его по ладони.
— Я ещё не умер, чтоб тебя!
Пока Лазаро наводил порядок на клетчатом поле, Крест внимательно рассматривал своего друга. Тот превратился в тень удалого проповедника, с которым капитан столкнулся всего три месяца назад. Ряса обвисла на исхудавшем теле, белки глаз заметно пожелтели. Да, когти Чёрного Дыхания проникли очень глубоко.
— Эмброуз, я подвёл тебя, — произнёс священник, не отрываясь от доски. — Надеялся, что успею вновь разжечь в тебе веру перед тем, как отправлюсь во Впадину, но…
— Шандор, я сомневаюсь, что вообще когда-либо верил. Кроме того, дружба для меня в любом случае важнее религии.
— Тогда расскажи мне о своём прошлом, мужик, — потребовал Лазаро. — Может, Трон подери, я отпущу твои грехи — неважно, веришь ты в святые обряды или нет!
— Или прикажешь сжечь меня за ересь, проповедник?