Воспоминания - Сергей Юльевич Витте

Князь Мещерский по приезде моем из Сочи обратился ко мне с просьбой, чтобы я попросил Мирского его принять, причем заявил, что по его опытности он мог бы ему принести громадную пользу. Я отказался от этого поручения, сказав, что зная Мирского, уверен, что он не пожелает им инспирироваться. Об этом я между прочим передал Мирскому, указав на то, что Мещерский находится в постоянной переписке с Его Величеством. Мирский мне ответил, что он это знает и имел по этому предмету разговор с Государем. Он мне сказал, что как-то Государь ему что-то сказал о Мещерском и что тогда Мирский сказал Государю, что он с такими личностями не знается, что факт постоянных сношений Государя с Мещерским известен многим, и что все порядочные люди сожалеют и возмущаются этим, ибо порядочные люди не могут иметь никаких сношений с такими субъектами. Действительно, с тех пор отношения Государя к Мещерскому начали ослабевать и совсем прекратились, хотя Мещерский продолжает писать Государю свои политические соображения в форме дневника (Теперь отношения эти сделались опять интимными благодаря флигель-адъютанту капитану Нилову, который в молодости был любимец Мещерского (1912 год).).

Между тем во время этих внутренних перипетий наши военные дела на Дальнем востоке с каждым днем шли все хуже и хуже. Между Куропаткиным и Алексеевым, конечно, происходили разногласия. Куропаткин, имея в виду систему осмысленного отступления до момента сбора всех необходимых сил, имел эту программу лишь в голове, проповедуя все терпение и терпение, но проводить эту программу в должной системе не мог, ибо главнокомандующий Алексеев, который в сущности не принимал никакого участия в боях, да и не мог принимать никакого участия по полному невежеству в этом деле, проповедывал обратную систему, а именно, что нам не только не нужно отступать, а нужно идти на Порт-Артур и спасти и взять Порт-Артур и выбить японцев. Ему, сидя в своем роскошном кабинете, легко было говорить, что нужно идти на Порт-Артур и взять его, но вопрос заключался в том, чем его взять.

Таким образом военные действия находились под влиянием двух планов, один план Алексеева, план наступления на Порт-Артур, а другой план Куропаткина, план осмысленного отступления к Харбину. В конце концов, конечно, ни один из этих планов осмысленно не приводился к исполнению. Обе стороны обращались в Петербург, и многие из действий на театре войны происходили по команде из Петербурга. Конечно, такой способ ведения войны был совершенно неслыханным по своей абсурдности, а потому он и не мог давать никаких других результатов, кроме тех, что мы систематически терпели самые позорные отступления. В конце концов эта разноголосица дошла до таких размеров, что наместник и главнокомандующий действующей армией Алексеев был вызван в Петербург и вместо него главнокомандующим был назначен 14 октября командующей войсками генерал-адъютант Куропаткин.

Князь Мирский подал Государю доклад с приложением проекта указа о различных вольностях, в том числе о привлечении в Государственный Совет выборных и о даровании полной свободы вероисповедания старообрядцам. Это был первый шаг к преобразованиям, задуманным Мирским. Как доклад сей, так и проект указа составлял служащий министерства Крыжановский под руководством князя А. Оболенского (будущего обер-прокурора), который, по обыкновенно, всюду вмешивался, всюду высказывал свои идеи, часто неглупые, а большею частью внушенные неспокойною душою, в сущности неврастенией. Он после событий 17 октября мне вполне открылся.

Это по натуре умный и благонамеренный Добчинский, но страдавший и поныне страдающей неврастенией в точном смысле медицинского термина. О сказанном докладе я ничего не знал, никто тогда о нем ничего не говорил, и он нигде не обсуждался. Мне его передал князь Оболенский значительно позже ухода Мирского, и ныне он находится в моем архиве.

В ноябре 1904 года Государь собрал совещание по вопросу о том, какие следует принять меры по поводу сказанного доклада Мирского. В совещание это были приглашены все министры: Коковцев, Лобко, Ермолов, Муравьев, Ламсдорф, Сахаров, Великий Князь Александр Михайлович, Мирский, Победоносцев, Авелан, затем Будберг (главноуправляющий комиссий прошений), Танеев (главноуправляющий канцелярией), генерал-адмирал Рихтер, граф Воронцов-Дашков, граф Сольский, Э.В. Фриш и я. Мне передавали, что Государь не хотел меня приглашать, но Его уговорил Мирский. Это мне передавал князь Оболенский.

Самый вопрос поставленный в совещании для меня был признаком того, что Государь далеко ушел в своем политическом мировоззрении, ибо ранее, когда мне приходилось при докладе говорить – таково общественное мнение, то Государь иногда с сердцем говорил:

– А мне какое дело до общественного мнения.

Государь совершенно справедливо считал, что общественное мнение это есть мнение «интеллигентов», а что касается Его мнения об интеллигентах, то князь Мирский мне говорил, что когда Государь ездил по западным губерниям, и задолго до назначения его, Мирского, министром, он в качестве генерал-губернатора Его сопровождал по вверенным ему губерниям, то раз за столом кто-то произнес слово «интеллигенты», на что Государь заметил: как мне противно это слово, добавив, вероятно, саркастически, что следует приказать академии наук вычеркнуть это слово из русского словаря.

Государю внушали, что за него весь народ, вся неинтеллигенция. В принципе это верно: народ всегда был за царей, которые были за народ, но трудно ожидать, что весь народ за царя, когда Государь управляет посредством «дворцовой дворянской камарильи», которая, в свою очередь, считает, что она есть соль земли русской, что все должно делаться для нее и во всяком случае через нее.

Если бы Государь после Портсмутского мира Сам по собственной инициативе сделал широкую крестьянскую реформу в духе Александра II, Сам по собственной инициативе дал известные вольности, давно уже назревшие, как например, освободил от всяких стеснений старообрядцев, смело стал на принцип веротерпимости, устранил явно несправедливые стеснения инородцев и пр., то не потребовалось бы 17 октября.

Общий закон таков, что народ требует экономических и социальных реформ. Когда правительство систематически в этом отказывает, то он приходить к убеждению, что его желания не могут быть удовлетворены данным режимом, тогда в народе экономические и социальные требования откладываются и назревают политические требования, как средство для получения экономических и социальных преобразований. Если затем правительство мудро не регулирует это течение, а тем паче, если начинает творить безумие (японская война), то разражается революция. Если революцию тушат (что мной и моими сотрудниками было сделано – созыв Думы), но затем продолжают играть направо и налево, то водворяется анархия.

Величайшая анархия проявляется ныне в действиях так называемого союза русского народа, являющегося вторым правительством, и Государь сегодня подписывает акты правительства (министерства Столыпина), а завтра своеволит,