В поисках солнца (СИ) - Мария Дмитриевна Берестова

В конце концов, они растолкали по спальням и тётушку, и Джея — и тут как раз снова заплакал мелкий. Дерек поспешил в спальню и взял его на руки — что представляло уже некоторые проблемы, потому что ребёнок был уже и крупным, и тяжёлым, — и принялся успокаивать и укачивать. Эффекта это не возымело; плач становился всё более безутешным и громким. Тогда, бросив утешения, Дерек запел какую-то тоскливую и заунывную даркийскую балладу.

Вякнув ещё пару раз, малыш начал прислушиваться.

Почему-то именно даркийские баллады оказывали на него самый благотворный эффект — то ли своей заунывностью, то ли тембром голоса Дерека. Все его «няньки», так или иначе, пели ему часто — хотя лучше всего это получалось у Олив и Илмарта, а вот Дерек, собственно, не очень-то умел петь, и, по совести говоря, совсем не попадал в полагающиеся балладе ноты. Но он, видимо, совершенно не чувствуя музыкального ритма, умудрялся при этом попадать в настроение ребёнка, ориентируясь то ли на его лепет и плач, то ли на движения, то ли на дыхание — он сам бы не мог объяснить, как, но он подстраивал мелодию под малыша, и это давало свои положительные плоды.

Понаблюдав картину успокаивания — впрочем, в комнате было ужасно темно, её освещал лишь слабый свет луны из окна, — Илмарт на паузе между куплетами заинтересованно спросил:

— Это ведь даркийский, да?

Он, конечно, не мог видеть, но даже по голосу разобрал, что Дерек покраснел — у него почему-то весьма менялся тон в такие моменты — когда он ответил:

— Да, — и быстро, словно оправдываясь, добавил: — Они мелодичные.

— Красивый язык, — непринуждённо отметил Илмарт, складывая на груди руки.

В его голове версия «анжелец, одно время бывший разведчиком в Ньоне» стремительно сменилась на «даркиец, сбежавший в Анджелию после какой-то неприятной передряги в Ньоне».

12. Как работают мозги Илмарта?

«Теперь понятно, — сам себе грустно кивал Илмарт на другой день, вычерчивая невысокие горы на северной оконечности Кеса. — Даркиец, значит».

Картинка в его голове весьма удачно сошлась.

По первости он относил Дерека к числу таких же номинально верующих, как Олив: тех, кто просто в душе верит в Бога, возможно, иногда молится или заходит в церковь, но держится вдали от церковной жизни. Из этой привычной картины несколько выбивалось то, что Дерек, очевидно, весьма хорошо знает Священное Писание и может свободно цитировать его чуть ли ни с любого места — обычно номинальные верующие, если и читали священную книгу, то весьма поверхностно. Илмарт полагал, что знания Дерека обусловлены тем, что он, будучи анжельцем, не был крещён в детстве, а подошёл к делу осознанно и серьёзно, и сам крестился с полным пониманием того, что делает, во взрослом возрасте. Отсутствие регулярной церковной жизни в эту гипотезу не вписывалось, но и тут Илмарт нашёл объяснение: если Дерек долгое время был разведчиком в Ньоне, то привык обходиться без таинств, да и вообще скрывать свои убеждения, и, видимо, избавиться от этой привычки так и не смог, и предпочитает все свои отношения с церковью решать в одиночку, скрывая их ото всех. Эту позицию Илмарт понимал и разделял: он тоже не любил афишировать свою религиозность, и предпочитал не то чтобы скрывать — скорее не привлекать внимания к своей духовной жизни.

Придя к такому выводу — что Дереку некомфортно выставлять свою духовную жизнь напоказ — Илмарт, сойдясь с ним в Кармидере, не стал ему навязывать своё общество и предлагать ходить в храм вместе.

Эта вполне стройная — пусть и на двух костылях построенная — теория дала трещину, когда вся их честная компания заявилась крестить мелкого Тогнара.

Сперва смущённый Райтэн долго уточнял, действительно ли будет уместно его присутствие — мол, вдруг исходящие от него «флюиды атеизма» сорвут таинство и дискредитируют его в глазах верующих. Тогда Илмарт был скорее занят тем, что убеждал Райтэна, что всё в порядке, и таинство не перестанет быть таинством из-за того, что отец ребёнка — атеист, и лишь краем глаза отметил, что Дерек прислушивается к разговору как-то слишком уж нервно. Он списал это на переживания за друга.

В храме Илмарт был слишком занят своими обязанностями крёстного — он держал малыша и молился с глубоким сосредоточенным вниманием, не оставляющим времени на оглядывания и анализ. Но позже, когда священник понёс ребёнка в алтарь, Илмарт окинул всю их компанию одним взглядом и заметил некоторую странность. Олив и Райтэн, как и положено, стояли несколько в стороне, и оба выглядели смущёнными, потому что, очевидно, оба не считали себя вполне вправе тут находиться. Однако Дерек, стоявший рядом и даже помогавший священнику таскать туда-сюда всякие необходимые ему предметы, выглядел не менее смущённым и даже немного нервным.

Илмарт тогда отметил это, но не смог истолковать; теперь же у него всё срослось.

«Даркиец, значит», — вздохнул Илмарт, выводя между горных хребтов тонкий рукав речушки.

Сердце его сжалось болью и сожалением; даркийцы были еретиками, исказившими веру Илмарта, и, в соответствии с его воззрениями, люди эти, определённо, были обречены на самые страшные адские муки.

Вопреки страхам Дерека, Илмарт не думал сейчас о том, что он — кошмар какой! — запятнал свою душу совместными молениями с еретиком. Все мысли Илмарта были теперь лишь о том, в какой страшной опасности находится душа самого Дерека — и что мог бы для спасения этой души сделать он сам.

По натуре своей Илмарт не был ни проповедником, ни миссионером. Он, хоть и имел глубокое убеждение в том, что вера его истинна, и был, без сомнений, готов умереть за эту веру, не умел, тем не менее, внятно объяснить другому своих мыслей и чувств по этому поводу.

«Не могу же я просто подойти к нему и предложить исповедаться, — размышлял сам в себе Илмарт, отмечая какой-то местный горный монастырь, — даркийцы ведь отрицают спасительную силу таинств!»

Поразглядывав в сомнениях явно языческий монастырь — население Кеса верило в какой-то местный культ — Илмарт признал своё полное бессилие перед беспокоившим его вопросом.

Он не считал себя вправе вмешиваться во внутреннюю духовную жизнь Дерека — он в принципе полагал, что никто не имеет прав вмешиваться в чужую духовную жизнь, — но страх за загробную участь друга сжимал его сердце ледяным дыханием отчаяния, не давая просто оставить эту тему в стороне.

Тогда Илмарт стал молиться — справедливо рассудив, что, поскольку