В час, когда взойдет луна - Хидзирико Сэймэй

Ростбиф был прав. Ростбиф был сто раз прав. Человек за терминалом тоже не рискнул бы отдать эту разработку нынешнему, сплошь проеденному информаторами штабу. Сначала он почистил бы штаб. И предпочел бы тот вариант весенней уборки, при котором нужные улитки высовывают рожки сами.

Человек по кличке Рено перемотал кусок записи. Данпил. И христианский священник. Данпил. И священник. Chimborazo, Cotopaxi, They had stolen my soul away…[94] Он должен был тогда еще понять, что Ростбиф ни при каких обстоятельствах, даже сойдя с ума, не начал бы драку за власть просто так. Только под какой-то проект. Он шел шаг в шаг за Райнером, Ростбиф. И нашел то, что искал Райнер. А теперь к этой находке было не подойти. Потому что штаб. Потому что Билл. Потому что сам Рено. До прошлой недели Билл устраивал его как командир боевой. С возрастом боевики обычно начинают делать глупости — от отчаяния; а на Билла в этом смысле можно было положиться, он пришел в отчаяние раньше, чем в подполье…

И вот оказалось, что положиться совсем нельзя. Билла мог бы заменить… Скорее всего, Ростбиф в этом качестве видел Каспера, но без запасных вариантов он не работал. А теперь…

Рено посмотрел на соседний терминал, где переливалась дешевым перламутром поздравительная открытка. Это уже не его почта. Это почта Ориона. Письмо, обращенное к нему самому, было составлено в куда менее резких выражениях. Остальным членам штаба приставили пистолет к виску, а интенданта просто пригласили, очень четко проговорив, что он может не приходить. Кукушонок Ростбифа. Что он планирует? Генеральную зачистку? Спятил, как говорят в штабе с момента гибели Юпитера?

Вряд ли. Ростбиф не опирался бы на соломинку. Но этот Эней — совсем молодой человек. Если, конечно, в группе не командует другой. А то, что они не пошли своей дорогой, а начали наводить в подполье небесную справедливость, подсказывает, что нет, не командует. Это совсем молодой человек. С предрассудками.

Так что генеральная зачистка может случиться сама собой. Или, что еще хуже, не случиться.

— Мне нужно быть там, — сказал Рено вслух. — Мне нужно там быть.

Он послал сообщение Гренделю — просьба подтвердить запрос от такого-то числа. Число было временем встречи, кодовое слово означало: бросай все и приходи.

Интендантской службе не положено иметь своих боевиков. Но вообще-то никому не положено иметь боевиков. Где один закон, там и другой. Правильно, Билл?

Рено вздохнул, закрывая рамочку в верхнем углу терминала. Он с удовольствием посмотрел бы подарок сегодня вечером, но нужно приготовить дела для преемника. На всякий случай. Может быть, посмотрит по дороге, если движение будет спокойным… Хотя, конечно, это совершенно не то ощущение.

Приглашение приехать на экстренное заседание 2-го сентября в окрестности вам-по-дороге-скажут-какого-города, было разослано членам штаба в самой категорической форме. Блеклый канцелярский текст извещал, что неявка в назначенный день и час будет рассматриваться как признание в сотрудничестве с СБ и повлечет за собой известные меры. Было также сказано — персонально тем из членов штаба, кого это касалось прямо — что попытка выйти на контакт с кураторами станет последней ошибкой в их жизни — как в жизни Юпитера.

О судьбе Юпитера помнили все, и, конечно же, все связались с кураторами, и кураторы порекомендовали им ехать и сказали, что постараются обеспечить охрану — хотя времени на это предъявитель ультиматума не оставил: к семи из оставшихся в живых членов штаба послание пришло ровно в такой день и час, что адресат как раз успевал швырнуть в чемодан смену белья, зубную щетку и книгу — и купить билет на поезд или самолет, забронированный неизвестным доброжелателем.

По дороге каждый из них дважды получил по комму указание сменить рейс или выйти, не доезжая конечной, и пересесть на другой поезд либо автобус. Билеты исправно дожидались в кассах предварительного заказа. В конечном счете четверо мужчин и три женщины встретились возле станции монорельса Мюнхен-Аугсбург. Все семеро чувствовали себя неловко, нарушая правила конспирации с таким треском. Неизвестный, вызвавший их сюда, откровенно издевался.

Он издевался, а приглашенных было семь. А не восемь.

Красный, маленький, всего на 20 мест, расписанный незамысловатой рекламой отеля, автобус был похож на шоколадку в пёстрой упаковке. Водитель, невысокий курчавый парень из «новых европейцев», немногословный и аккуратный, помог загрузить в багажник кладь тем, у кого она была, и очень вдумчиво, ни на что не отвлекаясь, повел машину по горным дорогам Баварии.

Отель представлял собой несколько домиков на две семьи каждый, трехэтажных, выполненных в модном стиле «башни и арки». Автобус остановился у того, что стоял посередине — между озером и воротами. Водитель все так же деловито и аккуратно перетащил в гостиную вещи — благо, их было немного. Гости, пройдя внутрь, уже знакомились с особенностями дизайна и просвечивали интерьер сканерами. Каждый из них выехал с охраной — но та, естественно, держалась на расстоянии, чтобы не засвечивать хозяев, и теперь безнадежно отстала в ходе перебросок с маршрута на маршрут. Гости знали, что к решающему моменту она просто не поспеет, и слегка нервничали.

Здание, против ожиданий, не было напичкано «жучками», а самой интересной деталью интерьера оказался на редкость безвкусный набор маленьких фигурок на столе. Статуэтки, вырезанные из дерева, стилизованы были под африканскую традиционную резьбу и изображали, соответственно, детей «чёрного континента» в разных видах — с копьями, луками, щитами и дубинами. И было их на столе ровно десять — причем семь стояли кучно, а три — особнячком. Особнячком же стояла и белая фигурка, выточенная из можжевельника — явно попытка изобразить в том же африканском стиле британского солдата с ружьем.

Какое-то время все молча разглядывали композицию. Потом Торвальд Стаффансон, псевдо Орион, заключил:

— Это шахматные фигурки. По всей видимости, фарфоровых негритят господа мстители отыскать не смогли. И белых охотников.

— Это правда, — водитель шагнул в холл и захлопнул дверь. Сервомоторы жалобно взвыли от такого обращения, замок щёлкнул. — Устали мы искать фарфоровых. Вышел фарфор из моды, а антикварный бешеных денег стоит. Садитесь, господа. Держите руки на виду и, пожалуйста, не делайте резких движений.

— А что, — поинтересовался тот же Орион, — это на что-нибудь повлияет, господин, ээ, Оуэн?

Он держал руки на виду, и в правой был пистолет, полицейский «вальтер». Те, кто следил за ним всю дорогу, а за ним не могли не следить, знали, что он при оружии.