12 шедевров эротики - Гюстав Флобер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никакой хитрости не примешивалось к страсти его к Жермене. Он любил ее, как зверь — доверчиво и простодушно.
Было странно, что лукавство, которое до утоления страсти исходило от парня, перешло к девушке после ее удовлетворения. Она хитрила, чтобы он ее покинул, как раньше он хитрил, чтобы она ему отдалась. Однажды она подумала, что наступил подходящий момент. Она взяла его голову, прижала к своей груди с долгой и нежно-баюкающей лаской.
— Правда то, что мы слишком влюблены с тобой друг в друга, — сказала она ему. — Говорят, что любовь непрочна, если очень сильна.
Он бросил на нее рассерженный взгляд.
— Скажи им, что они наврали. Я это чувствую хорошо.
Она промолчала и промолвила:
— Говорят так. Я не знаю. Но, чтобы любовь была продолжительна, не надо часто видаться, это правда! Например, женатые…
— Ну и что же?
— … перестают любить друг друга. О! конечно, это правда.
Он тряхнул головой.
— Я ведь прекрасно вижу, к чему ты гнешь!
Ее охватил незаметный трепет, и она, подняв на него глаза, сказала:
— К чему?
— Сейчас скажу. Ты — барышня, а я совсем простой. Вот ты и задумала. Я тебя стесняю.
Он сопровождал каждое слово кивком головы, спокойный, с некоторым лишь волнением в голосе. И прибавил:
— Так, значит, ты связалась со мной так, чтобы позабавиться. Я был в твоих руках игрушкой… Разве не так?
Она зажала его рот рукой.
— Ты ведь знаешь, что это не так.
— Ну, тогда как же?
— А так же. Я хочу только сказать, что если реже видаться, то приятнее потом снова встретиться.
Он слушал ее с грустным изумлением.
— Ты — больше мужчина, чем я, — сказал он наконец. — А я, чем больше тебя вижу, тем больше хочется мне видеть тебя.
Тишина наступила в комнате, ставшей вдруг унылой, как кладбище, а за стеной гудел ветер в высоких деревьях и тяжко встряхивал их. Он промолвил:
— Ты хочешь, чтобы я оставил тебя на время, так, скажи?
Его голос дрожал. Она вперила свои глаза в глубину его глаз, беспокойно, не смея сказать «да» и не доверяя его спокойствию. И вдруг рассмеялась:
— А может это было бы лучше, мой милый!
Он опустил голову, страдая и, однако, радуясь, что может угодить ей хотя бы ценою огромной жертвы.
Три дня они не встречались, и все-таки она первая почувствовала желание его видеть и покориться ему.
Она побежала к Куньоли. Он бродил по лесу, сторожил, поджидал ее, надеясь, что она все-таки придет. Исхудавший, истомленный, с диким взором, он носил в своих чертах страдание томительного ожидания.
— Ты, видишь, я иду! — кричала она ему издали.
И все ее существо расширялось от истинной радости обрести его снова.
Она нашла в нем новую красоту. Это отсутствие изменило его, внеся что-то новое. И она любовалась им, охваченная прежней любовью. А он плакал. Крупные капли горячих слез стекали по его смуглым щекам и орошали руки Жермены.
— Не нужно часто повторять это…
И он прибавил, что был очень несчастлив. У него возникали странные мысли. Он хотел было идти во двор фермы и там покончить с собой. Она пожала плечами.
— Совсем рехнулся. Это потому, что я там! Эх ты!
Он ответил:
— Ах, да. Ты права. Ты ведь там.
Она призналась ему, что разлука была вначале для нее коротким отдыхом после восхождения на крутизну, но потом ощутила в себе словно пустоту, как будто ей вырвали все внутренности. Если бы его не было там, она стала бы разыскивать его повсюду, в самой чаще лесов…
Теперь она знает, что любит его!
Он внимал ей, восхищенный, жадно впивая всем существом ее слова.
За этой встречей последовало несколько чудных дней.
Глава 22
В одну из пятниц фермер Эйо пришел на ферму Гюлотта.
Он был арендатором фермы в двух милях от последнего и считался большим хитрецом. Это был маленький, коренастый и коротконогий мужчина с лукавыми глазами.
Он слез со своей одноколки, подвел лошадь под ворота и привязал ее за повода к кольцу, ввинченному в стену. Так как шел дождь, то он захватил с собою широкий синий зонт в медной оправе и держал его раскрытым на плече. Его мясистые кирпичного цвета щеки, тщательно выбритые, выделялись на фоне зонтика, и по бокам их спускались прилизанные клочки бакенов. Он вошел на двор, одним взглядом окинул навозные кучи, тележки под навесом, все богатство упорядоченного хозяйства и двинулся к хлеву.
Кайотта — коровница доила коров, сидя на низкой скамеечке, с головой на высоте вымени и тискала пальцами коровьи соски, откуда выливалось прерывистыми струйками прекрасное, густое молоко. Она не услыхала, как он подошел, и сидела согнувшись, упираясь голыми до колен красными ногами в липкую навозную жижу.
Эйо оглядел с порога хлева коров одну за другой, и вдруг его зонт зацепился за притолку у двери. Кайотта обернулась на шум и увидела его.
— Вот тебе на… Господин Эйо, — всполошилась она от неожиданности, опуская свою юбку.
Он дружелюбно кивнул головой и продолжал оглядывать коров. Их костлявые массы вырисовывались огромными очертаниями тени и света в тусклой полутьме хлева. Рога блестели на озаренных светом лбах. Округлые черные спины словно сливались с другими, бурыми и рыжими спинами. И жирные туши, растянувшиеся на мясистых брюхах, валялись на кучах соломы или стояли, выставляя свои розовые отвислые вымени между кривыми ногами. И фермер глядел с видом знатока на толщину сосков, блеск шерсти, на чистоту и ясность дремавших глаз.
— На — вот тебе с твоим возлюбленным на праздник, — сказал он, вынув три су из кармана куртки.
Лицо девушки просияло. Она встала со своей скамеечки и пошла взять деньги. Тогда он попросил ее заставить подняться лежавших коров. Она подходила от одной к другой корове, толкая их своими сабо и окликая их по именам. Она остановилась возле одной черной коровы и потрепав ее по спине, проговорила:
— Вот эту бы я уж непременно взяла, если бы мне случилось покупать.
Эйо увидел, что его разгадали, и, покосившись в сторону коровницы, хитро подмигнул ей, проговорив:
— Я полагаю, ты права.
Он прибавил еще два су к тем, которые ей уже вручил.
— Спасибо вам, господин Эйо, спасибо, — повторила Кайотта, расплываясь в широкую улыбку.
Такая щедрость развязала ей язык, и она начала расхваливать превосходства черной коровы перед другими, пускаясь в обстоятельные подробности. Ей было бы тяжело, по правде сказать, расстаться с этой коровой, но она знала, что животное у господина Эйо «в хороших руках», и поэтому уж не так тяжело будет расставание. Он рассеянно слушал ее, прикидывая заранее в уме цену коровы.