Век Константина Великого - Якоб Буркхард

Персов и их обычаи, такими же как они описаны у Аммиана в IV веке, несмотря на чужеземные новшества, в том числе и мусульманство шиитов, можно узнать в рассказе Агафия, восходящем к VI веку. Все тот же неопределенный взгляд под выгнутыми бровями, сходящимися у носа, те же ухоженные бороды. Старые правила поведения во многом сохранились. От знаменитой некогда умеренности остались лишь воспоминания. До сих пор для них характерна своеобразная смесь несколько женственной любви к роскоши и огромной отваги, так же как соединение откровенного бахвальства и своекорыстной хитрости. Римляне, как и мы, обращали внимание на их широкие пестрые одежды и блестящие украшения. Традиции, связанные с религией, как, например, обычай бросать трупы псам и стервятникам, естественно, удержались только там, где устоял парсизм. Многие их поверья ислам уничтожил или превратил в волшебные сказки. Для перса времен Сасанидов вся его повседневная жизнь, каждый шаг и жест были исполнены пугающей или влекущей магии, и от священного огня пирея непрестанно исходили пророчества. Они, однако, не удовлетворяли великого Шапура II; среди магов были некроманты, которые вызывали для него в критических ситуациях духи умерших – например дух Помпея.

Неоднократно отмечалось, насколько схожи обычаи Персии эпохи Сасанидов и средневекового Запада, по крайней мере в некоторых отношениях. К примеру, маги отличались монашеской воздержанностью и среди знати занимали положение наподобие духовенства. Жаль, что мы не располагаем подробностями и не представляем даже, каким образом они сами поддерживали существование своего сословия. Да и сама знать с ее грубоватым рыцарством неотличима от западной. Отношения аристократов и царя носят вполне феодальный характер; основное, что требуется от первых, – прийти на помощь правителю в случае войны. Судя по дошедшим памятникам, эти персидские воины в кольчугах и шлемах с плюмажем, с копьями и мечами, верхом на конях с великолепной сбруей в точности похожи на наших средневековых рыцарей. Как и у рыцарей, цель их жизни составляли приключения, будь то в битвах или в любви. Предание быстро преобразило фигуру Бахрама Гура в великолепный образчик такого рода, и герои мифологического прошлого – Рустам и Фаридун – всегда очень почитались. Такой непрактичный романтизм являет разительный контраст с чертами, свойственными римлянам.

Вернемся к Армении. До сих пор эта страна, отважный и восприимчивый к знаниям народ которой всегда избегал любых влияний извне, обзавелась лишь относительными начатками культуры, и нищета и рабство вот-вот должны были снова воцариться в ней. Но правление Тиридата, которое одновременно стало временем обращения в христианство, являет собой поистине счастливый период. Однажды христианство, точнее, армянская церковь станет главной духовной опорой армянской нации.

Вот что сообщает нам Моисей Хоренский, летописец этого народа: Григор Просветитель, происходивший из побочной ветви царского дома Аршакидов, в результате особого стечения обстоятельств ребенком попал в римскую Каппадокию, там воспитывался в христианской семье и впоследствии женился на христианке Марии. Спустя три года они расстались, чтобы добровольным воздержанием лучше служить Богу. У них было два сына, и младший стал анахоретом, а старший продолжил род. Затем Григор, сопровождая Тиридата, который еще не отрекся от язычества, вернулся в Армению, где и стал, с большой опасностью для себя, обращать народ.

Из других источников мы узнаем, что вместе с ним трудилась святая женщина, Рипсимэ, принявшая даже мученическую кончину, хотя обращение армян шло достаточно быстро. Перед началом гонений Диоклетиана в 302 г. Григор крестил самого Тиридата и значительную часть населения. Он дожил до Никейского собора, который не пожелал посетить из чувства смирения, и с 332 г. проводил старость отшельником в пещерах Мани. Он сам сделал сына своим преемником на посту епископа или высшего священника. Он умер в безвестности, и пастухи похоронили его; спустя долгое время тело его было найдено и с почестями перенесено в Фордан.

Тиридат пережил Константина и был отравлен знатью в 342 г. Вскоре гражданская война и чужеземное вторжение ввергло царскую династию Аршакидов, точно так же как и священство Аршакидов, где также верховное звание было наследственным, в пучину хаоса и смятения. Но духовную печать, наложенную новой религией, не стерли последующие чужеземные властители. Христианство, хотя и застывшее в форме монофизитства, до сих пор объединяет армян, рассеянных по всей Австрии, за исключением униатов (римо-католиков), к которым сейчас причисляют себя лучшие и образованнейшие представители этого народа.

Таково было положение соседей Рима на востоке, его друзей и его врагов. Азиатские провинции самой империи при Диоклетиане и Константине наслаждались тишиной и спокойствием, изредка прерывавшимися крупными войнами. Обрисовка тогдашней ситуации в Сирии и Малой Азии потребовала бы особого обширного исследования. Мы ограничимся тем, что опишем нарыв на теле империи, уже целые века гноившийся, страну разбойников-исавров – общее место всех очерков истории Рима.

О пиратстве и работорговле в Киликии, которые особенно расцвели во времена упадка королевств-преемников [Александра Великого], известно значительно больше, так как они были искоренены Помпеем Великим в памятные последние годы республики, после того как Киликия долгое время предоставляла помощь и убежище пиратам всего Средиземноморья. Уже тогда древняя Исавра считалась одним из внутриимперских разбойничьих логовищ, и затем только Исавра, то есть вся область за Киликией, стала именоваться Исаврией. Это суровая местность вулканического происхождения, с высокими скалами, где города больше напоминают крепости. Возможно, зерна преступного характера, свойственного обитателям этих задворок Киликии, просто не были искоренены в войне с пиратами, а может быть, из-за недостатка контроля жители данной страны выбрали такой образ жизни уже потом, – но исавры III столетия были настоящей чумой юга Малой Азии. Во времена тридцати тиранов они сочли целесообразным провозгласить одного из своих вождей, Требеллиана, императором, и он завел в Исаврии дворец, чеканил монеты и продержался в своей глуши достаточно долго. Мы не знаем, каким образом Кавзизолею, одному из военачальников Галлиена, вообще удалось поймать этого человека, но в любом случае гибель его не означала завоевания страны, так как исавры еще теснее объединились из страха дальнейшей мести римского императора. При Клавдии Готском был предпринят новый поход, который оказался столь успешным, что порфироносец даже придумал переселить исавров в Киликию и отдать их опустевшие земли во владение кому-нибудь из преданных своих сторонников; по-видимому, в возможность мятежа он не верил. Но скорая смерть Клавдия помешала осуществлению этого плана, и исавры быстро стали столь же дерзки и деятельны, как и прежде. При Пробе один из их разбойничьих главарей, Лидий, поставил Ликию и Памфилию в очень рискованное положение. Он не только укрылся от всех нападений в неприступной Кремне (в Писидии), но принялся сеять и жать и так обеспечил себя на случай голода. Несчастных жителей, которых он прогнал, а римский наместник силой заставил вернуться, преступник сбрасывал с городских стен в пропасть. Из Кремны вел на свободу проходивший под римским лагерем подземный ход; по нему люди Лидия время от времени доставляли в город скот и провизию, пока противник наконец не обнаружил его. Тогда Лидий ощутил необходимость сократить число своих товарищей до минимума; несколько женщин оставили в живых и обобществили. Наконец его лучший артиллерист, с которым он рассорился, пошел к римлянам и из их лагеря стал швырять свои снаряды в отверстие в стене, которым Лидий пользовался как смотровой щелью. Главарь разбойников был смертельно ранен, но взял со своих людей клятву не сдавать крепость, что, впрочем, не помешало им нарушить свое обещание, едва только он отправился к праотцам. Но эта победа разве что обезопасила на какой-то срок Писидию; Исаврия, лежащая восточнее, оставалась в руках преступников. Это со всей отчетливостью звучит в одном документе эпохи Диоклетиана: «После Требеллиана исавров считают варварами; их страна, находясь посреди земель, подчиненных римской мощи, окружена небывалого рода охраной, словно здесь граница, она защищена особенностями мест, а не людьми. Ведь они не отличаются статностью, не обладают доблестями, не снабжены в достаточном количестве оружием, не способны принимать разумные решения; они пребывают в безопасности только благодаря тому, что, живя на возвышенностях, трудно досягаемы».

С этой небывалого рода охраной и тем, как она боролась с разбойничьим народом, мы знакомимся на нескольких примерах из практики IV столетия. Только этим занимались не менее чем три легиона, позднее по крайней мере два. Штабы располагались, по-видимому, в Тарсе, что в Киликии, и в Сиде, что в Памфилии, а склады провизии – в Палее; отряды же или стояли в деревнях и крепостях, или переходили с места на место подвижным строем. Тем не менее они не отваживались забираться в холмы, так как знали по опыту, что, когда с отвесных склонов покатятся валуны, все римское тактическое искусство окажется бесполезным. Исавров дожидались на равнинах, куда те выходили, чтобы устроить набег на Киликию, Памфилию, Писидию или Ликаонию; здесь с ними было легче управиться, и либо убить, либо бросить диким зверям в один из амфитеатров крупных, любящих увеселения городов вроде Иконии. Но даже побережье Киликии не всегда удавалось защитить; по временам пиратская натура народа скал вырывалась наружу с такой силой, что они могли подолгу удерживать часть его (как было, например, около 355 г.), и вынуждали суда прижиматься к лежащему напротив Кипру. Осада второго по значению города Киликии, Селевкии-Трахеотиды, не казалась им особенно опасным предприятием; только большое римское войско в качестве подкрепления заставило их снять блокаду. Затем они снова успешно скрылись на несколько лет в своих скалах за редутами и бастионами, а в 359 г. сильные шайки опять вырвались на волю и грабежами навели ужас на всю округу. Известно, что утихомирили их скорее угрозы, чем наказание. Новый их набег на Памфилию и Киликию, когда они убивали всех, кто попадал к ним в руки, зафиксирован в 368 г. Легковооруженный римский отряд во главе с одним из высших должностных лиц империи, неоплатоником Музонием, попал в засаду в узком ущелье и был уничтожен. После этого исавров стали теснить и гнать, пока они не взмолились о мире и не получили его в обмен на выдачу заложников. Одно из их важнейших обиталищ, Германикополь, который по традиции выступал от их имени, представлял их и на этот раз; упоминаний о каком-нибудь вожде или князе, облеченном особой властью, нет. Восемь лет спустя, при Валенте, исавры вновь появляются на сцене; после 400 г. полководец Тацит пытался очистить Исаврию от разбойников; в 404-м полководец Арбазакий нанес им поражение, но затем они подкупили его и продолжали действовать в том же духе. Это длилось годы, до эпохи поздней Византии, вновь и вновь повторялась та же схема: нападение, защита, кажущаяся покорность. Народ немногочисленный, они были, очевидно, совершенно варваризированы. Римляне воспринимали их только как врагов, это вполне понятно, но, тем не менее, достойно сожаления то, что у нас нет сведений о политической, нравственной и религиозной ситуации, сложившейся у исавров. Во многом их отношения с Римом были похожи на отношения черкесов с Россией, но по сути совершенно отличались. Исаврия была эллинизирована, хотя бы поверхностно, а потом постепенно вернулась к изначальному состоянию. То, что такой процесс мог идти совершенно беспрепятственно, характеризует положение в Римской империи достаточно явственно.