Американа - Пётр Львович Вайль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кумиры наших дней пошли дальше. Они представляют собой уже реализованный идеал музыкальной цивилизации. Майкл Джексон и Принц — два короля поп- музыки — сломали не только барьер между людьми разных стран. Они уничтожают вообще все различия между людьми как биологическими особями. Ни черные, ни белые. Ни взрослые, ни дети. Ни мужчины, ни женщины. Последний фактор настолько важен, что многие социологи даже считают, что здесь начинается новая сексуальная революция, которая уничтожит последние следы неравенства между людьми. Вместо взаимоотношения полов — чистая, абстрактная сексуальность, замкнутая на самой себе.
Любопытно, что это стирание границ уничтожает даже такую очевидную вещь, как деньги. Всем известно, что музыкальные звезды астрономически богаты. Но это не мешает их внеклассовому обличию. «Что делать бедному парню, если не петь рок-н- ролл?» — спрашивает в песне Мик Джеггер. И с ним соглашаются поклонники, игнорируя многомиллионное состояние своего кумира.
И это правильно, потому что сами создатели музыкальной цивилизации растворены в ней. Они не боги, а пророки новой религии. Богом является сама музыка. Эмоциональное взаимопонимание, заражающее сопереживание — вот что предлагают пророки музыкальной культуры своим адептам. Сами кумиры этой культуры — вне разобщенного человечества. Они посредники между ним и великим мифом музыки. Поэтому они и лишены телесности. Не зря Майкл Джексон сделал пластическую операцию, придавшую его облику ангельский оттенок.
Не зря они уклоняются от интервью. Не зря они как бы лишены личной, частной жизни. Они принадлежат всем, а не себе. Ибо если музыка спасет мир, то только сделав его единым. И чтобы объединиться, не надо обладать особыми знаниями и умениями. Достаточно лишь эмоционально влиться в гипнотизирующий музыкальный поток.
«Трехминутная пластинка научит нас больше, чем любая школа», — поется в одной из песен. И это верно, потому что речь идет о подсознательном, почти мистическом знании, об эмоциональном, чувственном контакте.
«Я не хочу быть поэтом, меня не заботят награды. Все, что я хочу, — это петь и танцевать», — поет Принц. И в этих словах отражены все приметы нового культа: музыка самоценна, она и цель и средство, это синкретическая правда, которая доступна только личности, растворенной в мифе.
Кстати, именно поэтому совершенно неважно, что именно поет Принц. Слова — лишь рудимент в этой культуре. Важны эмоции, которые рождают звуковые образы. Важно лишь мощное гармоническое поле, которое преобразует нашу цивилизацию — ее стиль, образ жизни и мысли, способы общения, культуру поведения. И сегодня музыка — стержень, который может придать единообразие человечеству. В терминах музыкальной культуры это и означает спасти его.
Однако вернемся к нашему врагу с транзистором. Вернемся к практическому аспекту наших спекуляций. Пусть наш враг включается в борьбу за новую музыкальную цивилизацию. Пусть он растворяется в эмоциональном братстве своих сторонников. Но какое он имеет право делать это так громко!
Мифологический мир всегда агрессивнее атеистического. Он не признает нейтралитета. Всеобщность должна быть достигнута любой ценой.
А значит, у нас остается только один выход. И мы отправляемся на Брайтон-Бич покупать автомат «узи».
О ДРАМЕ СНЕГОПАДА
В Нью-Йорке выпал снег. Снег как снег. Белый. Ничего вообще-то страшного. Одна треть земного шара покрыта снегом — и ничего. Живут. В школу ходят, на работу, даже влюбляются.
Но не в Нью-Йорке. Здесь по такому случаю объявляется осадное положение. Дети сидят дома, взрослые. Даже собаки. Старушкам на парашютах фудстемпы[18] сбрасывают. Метро не ходит, банки закрыты, по телевизору триллеры показывают.
Раздражает это чудовищно. Хочется выйти и закричать, как в провинциальном театре: «Дворника!» Но выйти не получается. И как будет дворник по-английски? Не суперинтендант же. Попробуйте крикнуть такое слово.
Поэтому кричать приходится дома. На домашних. Благо у всех есть время слушать. На работу идти не надо — снег. Вот мы и кричим: «Что ж это за Америка? А если война? Приходи на лыжах и бери всех голыми руками? Где порядок? Дисциплина? Внутренняя подтянутость? Как флаги вывешивать, так на каждом углу. А как на войну, так в Канаде родину защищаем. На авианосцах мороженое подают — одиннадцать тысяч порций в день. В окопах в пижамах спят…»
Но американцы нас не слушают — триллеры смотрят. На работу идти не надо — снег. И вообще они не волнуются. Им нравятся и флаги, и мороженое, и пижамы. И декоративный патриотизм их устраивает. И воевать они не хотят. Им нравится красивая жизнь. Комфортабельная, с теплым клозетом. Поэтому американцы не готовят себя к тяжелым испытаниям. Не привыкают к колбасе из целлофана, не стоят в очереди за туалетной бумагой. Даже маршируют не в ногу.
Просто живут американцы, без надрыва. И как-то все у них получается. Нобелевские премии хватают. Машины делают. Хлеб выращивают. И все это — несмотря на снег.
График у них душевный не тот, что ли. Не настроенный на трудности, чтоб через тернии к звездам. Звезды — есть, а терниев нету.
О ПРАВЕ НА АВТОМОБИЛЬ
На трех этажах Центра Джавида — самого большого выставочного зала в мире — мы потерялись среди тысяч автомобилей. Сразу стало ясно, что зря мы сюда пришли с семьями, предвкушая спокойный воскресный отдых. Посещение ежегодной нью-йоркской автовыставки не досуг, а тяжкий труд хождения, любопытства, удивления, узнавания. Все это в особенности применимо к «Автошоу-90»: выставка как бы подводила итог 80-м и определяла ориентиры последнего десятилетия XX века в области, особенно важной и дорогой сердцу и разуму американца, — автомобильной.
Те первые эмигрантские годы, когда у нас не было ни гражданских, ни автомобильных прав, мы считали, что прекрасно разбираемся в Америке. Получение американского гражданства не излечило от этого заблуждения. Но вот когда становишься владельцем водительского удостоверения, наконец осознаешь,
