Американа - Пётр Львович Вайль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То, что большинство из нас не знают такой Америки и таких американцев, — наша беда и вина. Это нам нравится повторять, что тут всех интересуют только деньги и карьера, кроме тех, конечно, кто спит на скамейках в парке, клянчит квотер[16] в метро и лежит в куче тряпья на вентиляционных решетках. На самом деле красота бедности не выдумка жителя бочки Диогена, а способ существования: надо только знать, зачем быть бедным (как, впрочем, хорошо бы знать, зачем быть богатым). Потому что бедность может быть унизительной и убогой, а может — свободной и веселой.
О ТРИУМФЕ АМПИРА
Наверное, всем эмигрантам когда-то снилась Америка. В Вене, Италии или еще дома. В последние предотъездные дни, когда семья спит на полу, положив под голову вместо упакованных подушек библиотечные книжки, американские сны были особенно горячими.
Помнится, было в этих снах что-то белоснежно-огромное, грандиозно-стеклянное, бетонно-железное в брызгах шампанского. И по всей этой роскоши ездили взад-вперед длинные, не меньше линкора, машины. За рулем сидели мы — высокие блондины, а рядом наши жены — высокие блондинки…
Сны, кстати сказать, вообще вещь замечательная, но непредсказуемая. Кому на них везет, кому нет. Вот, скажем, в нашем соавторском коллективе. Одному постоянно снится, что он стоит на трибуне ООН рядом со Сталиным и Черчиллем. А другому — что едет в трамвае без билета. Так рождается черная зависть.
Зато в эмигрантских снах царило равноправие.
В наших сновидениях почему-то преобладала архитектура. От нее веяло нездешним модернизмом космического масштаба. И мы долго не могли простить Нью-Йорку, что наяву он оказался совсем другим. Сейчас-то уже притерпелись, но вначале до дрожи возмущения поражало, как главный город Америки посмел быть таким старомодным. Даже заштатный Ростов в целом выглядит поновей. Стеклянная закусочная «Ветерок», театр в виде трактора. Д здесь нет ни одного подземного перехода для пешеходов. Плюшевые занавески — крик моды.
Патриархальный облик Нью-Йорка легко объясняется историей. В отличие от Ростова его не бомбили. Здесь все как поставили, так и стоит. Отсутствие оккупационной армии немало способствует консервативным тенденциям.
Впрочем, именно недостаток военных воспоминаний привел к тому, что господствующим архитектурным стилем Нью-Йорка стал ампир. В виде компенсации.
Ампир — это бесконечные колонны, триумфальные арки, гипсовые венки, лиры, стрелы, лавры, орлы, львы и так далее. Рабочий язык ампира — латынь. Стиль этот покорил Европу вместе с Наполеоном и предназначен был исключительно для воспевания воинских доблестей.
Лучший образец ампира в Америке — доллар. Вглядимся в строгий дизайн этого небезразличного каждому предмета. Все -здесь соответствует требованиям стиля. Гордый орел, зажавший в одной лапе пучок стрел (символ войны), а в другой — оливковую ветвь (что как-то связано с маслинами). Пирамида с римскими цифрами — интересно, сумеет ли их расшифровать поколение, привыкшее к калькуляторам? Загадочные латинские тексты — «новус ордо секлорум»[17].
Кругом ампирный орнамент — меандры, аканты, пальметты. Даже надпись «ONE» (другой купюры мы у себя не нашли) выполнена в классической манере. Несомненно, доллар — самая героическая деталь американского обихода. В советских банкнотах преобладала сельскохозяйственная тематика.
Если как следует всмотреться в нью-йоркскую архитектуру, то легко заметить, как она похожа на доллар. Та же смесь армейского парада с зоопарком — стрелы, копья, львы. Причем необязательно искать ампирную символику на триумфальных арках. Она повсюду. На фонарных столбах, в сабвейных будках, даже в оформлении общественных уборных.
Античные аксессуары в равной степени украшают библиотеки, школы, тюрьмы, ночлежки.
Местные жители, не отягченные излишней эрудицией, наверное, и не замечают, что их город целиком слизан с древнего Рима. (Наполеоновский Париж использовал тот же образец.) Но европеец сразу обнаруживает плагиат. Вот что сказал, например, Менделеев, попавший в Америку в прошлом веке: «В Новом Свете людские порядки остались те же — старосветские. Там просто повторяют на новый лад все ту же латинскую историю».
Латинская история продолжается и сегодня. Все так же стоят капитолии, все так же заседают сенаторы, все тот же императорский орел объясняется на все той же золотой латыни. И эту государственную преемственность прекрасно иллюстрирует нью-йоркская архитектура. Даже в суперсовременных зданиях ампир берет свое. Поднимаясь на 46-й этаж какого-нибудь небоскреба, обратите внимание на решетку лифта, и вы обязательно обнаружите знакомых — оливковые венки, львов, лаврушку.
Стиль всегда торжествует над человеческими намерениями. Он лучше знает, на что похожа Америка. Тем более в Нью-Йорке. Где прямо на автомобильных номерах написано: «Имперский штат».
О МУЗЫКАЛЬНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Мало в мире есть вещей, в которых мы бы разбирались так плохо, как в музыке. Редко, но сильно от этого страдают наши родственники — когда мы поем. Но хорошо проверенное отсутствие знаний по этому вопросу нам не мешает.
Вместо эрудиции мы придумали теорию, согласно которой невежество плодотворнее знаний. В самом деле, только отсутствие специального образования позволяет человеку обо всем судить широко, размашисто и безответственно, то есть парадоксально. Только круглый невежда считает, что он обо всем располагает достаточными сведениями. Тогда как специалист — поневоле человек предельно осторожный. Свое мнение он бережет, как главное сокровище, и никогда не соглашается с ним расстаться. Больше всего на свете специалист боится категоричности. Поэтому его речь пестрит нудными оборотами — «трудно сказать» и «будущее покажет».
Вот невежде всегда говорить легко, и будущее не хранит от него тайн. Невежество вообще более творческое состояние, потому что для этого занятия необходимо хамство. А у кого его больше, чем у человека, с легкой душой утверждающего, что лучший роман в мире — «Три мушкетера»?
Кроме всего прочего, невежество значительно доступнее эрудиции. Мы это знаем по собственному опыту. Вышеизложенная теория нам позволяет писать о музыке. Правда, тут еще хорошим подспорьем служит ненависть. Дело
