Не плачь по мне, Аргентина - Виктор Бурцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Генрих, наверное, не слишком бы удивился, узнай он, что роль ООН нисколько не изменится и через тридцать лет.
Только люди порядка могут надеяться на то, что подобная организация сможет как-то помочь им в будущем. Или позволит эффективно управлять всей огромной Землей.
Наивно. Как наивно.
Нет. Владеть миром может только сумасшедший. Просто потому, что только он не побоится!
Но фон Лоос был обыкновенным порядочным немцем. Без всяких выкрутасов. И потому Генрих хорошо понимал, что у Зеботтендорфа есть особые планы насчет мирового господства. В лучшем случае – марионеточное правительство, в худшем… В худшем доктор, который как раз был изрядно не в себе, планировал занять пост диктатора самолично. На плечах своих тонтон-макутов.
Последние особенно тревожили Генриха, который как-то спросил фон Лооса:
– А эти парни… Алеф, Бет и остальные выкормыши нашего доктора, вы их не боитесь? Ну… Вот мы с вами тут сидим, а один из них стоит где-нибудь в углу…
– Кстати, – непонятно ответил Лоос, – мы упустили этот момент.
В тот же день Генриха вывезли в тайную лабораторию Зеботтендорфа, которая внушала ему ужас. И сделали небольшую операцию на глазном яблоке, больше смахивающую на шаманское заклинание. По крайней мере, от порошка, который ему подсунули, попахивало гнилью и могилой.
– Вы некромант, Рудольф! – чихая, ругался Генрих. – Я всегда это знал. Русская пропаганда не врет!
– Вы большой специалист по русской пропаганде, как я посмотрю…
– Что мне это дает? – поинтересовался Генрих, вставая с операционного стола.
– А вы посмотрите вокруг…
Генрих огляделся. Светлые стены, шкафы с инструментами…
– Ничего особенного не вижу.
– Верно. Потому что ничего особенного тут нет. А теперь пойдемте…
Рудольф взял Генриха под руку и вывел в основное помещение лаборатории, туда, где стояли клетки.
И Генрих увидел…
Алеф, Бет, Гимел… Тени, плотные тени с черными провалами вместо глаз. Там, в переплетении серых и черных нитей, можно было увидеть, или нет, скорее угадать черты лица, рук, ног… Кто-то из них взмахнул рукой, поняв, что Генрих теперь видит их.
– Добро пожаловать в наш мир, – прошептал Рудольф. – В мир будущего.
Генрих осмотрелся.
Теперь лаборатория выглядела совершенно иначе. То есть клетки, улицы, переходы, живые люди – все осталось прежним. Но добавилось нечто… Нечто неуловимое, то, что обычно угадывается угловым зрением, какое-то движение, шевеление на той волшебной грани, когда в темной комнате зажигают освещение. Будто страхи ночи за миг до обжигающей волны света стремительно прячутся по углам. И только краешком глаза можно увидеть их неясное шевеление там, где тьма наиболее густа. Теперь Генрих мог видеть то, что раньше только угадывалось. Серые, быстрые тени. Кто-то прячется в углах, выглядывает из темноты…
– Чертовщина… – прошептал он.
– Это пройдет, – будничным тоном откомментировал Зеботтендорф. – Скоро глаз привыкнет. Только одно условие: вы должны периодически употреблять этот волшебный порошочек. Его можно найти на вилле в неограниченном количестве и в свободном доступе. Никакого привыкания, просто он позволяет вашему сознанию снять те границы, которые раньше обуславливались физической особенностью вашего глаза.
– Не понимаю.
– Ну, представьте себе, что вы были инвалидом с детства. У вас не было… руки. А я пришил вам полнофункциональную конечность. Ваше сознание знает, как ею пользоваться, но границы, которые установлены вашей увечностью, не позволяют вам в полной мере овладеть новой рукой. Поэтому вы принимаете лекарство, которое расширяет границы вашего сознания, позволяя ему расширить и возможности тела. Через некоторое время надобность в порошке пройдет. И вы начнете видеть… как я. Как фон Лоос. Как все люди будущего.
– А если этот порошок примет человек… не прооперированный вами?
– Сочтет все увиденное галлюцинацией, – с улыбкой развел руками Рудольф. – Только галлюцинации. Очень непродолжительные.
Но Генрих уже не слышал его. Он увидел, что сидит в клетках.
Ночь прошла без сна. А под утро к нему завалился фон Лоос, понимающе кивнул и звякнул стаканами.
– Моя печень уже слишком стара для этого, – ответил Генрих.
– Ерунда, – махнул рукой тот, – скоро вы будете молоды. Как я. Тем более что сегодня мы с вами посетим одно интересное место.
– Очередной концлагерь?
– Нет-нет. Кое-какая частная собственность в джунглях.
– Вы что, занялись постройкой бунгало?
Фон Лоос засмеялся.
– Туда можно добраться только самолетом. Как вы переносите полеты?
– Отвратительно.
– Тогда выпейте еще.
31
Маленький двухмоторный самолет вылетел с частного аэродрома в пригороде Буэнос-Айреса. Генрих заметил, что, кроме их самолетика, на полосе стояли еще несколько машин покрупнее.
– Все ваше? – поинтересовался он у фон Лооса, показывая в иллюминатор.
– Не все, – уклончиво ответил тот. – Но кое-что…
– А доктор?..
– Организует теплую встречу. Он вылетел еще вчера. Вы пристегнитесь, Генрих, сейчас начнутся воздушные ямы. Исключительно мерзкий процесс… Все время боюсь, что меня вырвет. Мерзость ситуации в том, что туда, куда мы летим, невозможно добраться как-либо иначе.
– Совсем?
– Нет, ну пешком, на каких-нибудь мулах… Но это дни пути. А время, как вы знаете, деньги. Просто более тяжелая и более устойчивая машина там не приземлится.
Тут самолет ухнул вниз, как показалось самому Генриху, чуть ли не на сотню метров.
– Ого!
– Вот! То, что я говорил! – Фон Лоос вынул откуда-то из-за сиденья бумажный пакет и насторожился. – Нет, кажется, не сейчас… – Он вытер обильную испарину. – Это еще маленькая, ближе к цели начнет так трясти…
Тут опора снова ушла вниз, моторы надсадно взвыли. Фон Лоос уткнулся носом в пакет.
Так летели долго. Казалось, этой кошмарной карусели не будет конца. Но вдруг гудение двигателей изменило тон, нос самолета начал заваливаться куда-то вниз. Тучи исчезли, а за толстыми стеклами иллюминаторов побежало зеленое море джунглей.
– Мы падаем? – озабоченно поинтересовался Генрих.
– Хуже… – простонал фон Лоос. – Мы садимся…
Генрих уперся ногами в пол и ухватился за подлокотники. Казалось, что пилот собирается посадить двухмоторную лоханку прямо на деревья, настолько узкой была взлетно-посадочная полоса. Но в какой-то момент деревья вдруг расступились и встали стеной вокруг, понеслись назад сплошной зеленой полосой.
Снизу крепко ударило. Генрих клацнул зубами и чуть не прикусил язык. Самолет бешено трясся, как паралитик, громыхала какая-то штуковина в хвосте. Когда пол перестал подпрыгивать, двигатели смолкли, из кабины выбрался пилот.
– Все, сеньоры, мы приземлились. Летели, кажется, хорошо. Мягко.
Он посмотрел на бледные лица пассажиров, пожал плечами и открыл люк.
– Эй! – донесся снаружи голос Зеботтендорфа. – Мягкой посадки!
Фон Лоос застонал и принялся распутывать ремень безопасности.
Когда они оба вылезли из самолета, вокруг было удивительно солнечно, зелено и радостно. Какие-то пичуги восторженно верещали в кронах деревьев.
– Самолет все-таки разбился… – констатировал Генрих.
– С чего вы решили? – спросил Зеботтендорф, протягивая им обоим большие бокалы с апельсиновым соком.
– Местечко похоже на рай. Непонятно только, что делаете тут вы?
– Ну! – Доктор засмеялся. – Какой же рай без змея?
– Ваша правда.
Они двинулись в сторону большого зеленого ангара, что располагался в самом конце выкошенного поля, отвоеванного у джунглей. Чуть в стороне стоял еще один самолетик. Пилоты что-то радостно обсуждали, размахивая руками.
– Неужели сюда никак иначе нельзя попасть? – Генрих содрогнулся, вспомнив полет.
– Никак! – радостно ответил Зеботтендорф. – Место уникально по своей оторванности от цивилизации. Тут только в лесах живут какие-то… дикие парни, я думаю, даже не известные науке. Если захотите написать диссертацию по антропологии, то пошарьте по кустам, обязательно отыщется племя пигмеев или еще каких-нибудь троглодитов. Признание научной общественности гарантировано. Если, конечно, дикари вас не сожрут…
Перед ними распахнулись двери. Внутри это было что-то среднее между музеем, лабораторией и просто ангаром для самолетов. Повсюду стояли какие-то каменные статуи, висели фотографии, столы были заставлены колбами и реактивами. Не хватало только ребят в белых халатах.
– Вы тут работаете в одиночку? – спросил Генрих у Зеботтендорфа.
– Нет! Что вы! Тут постоянно находится группа ученых, – откликнулся тот. – Фанаты своего дела. И, самое главное, не имеют никакого понятия об истинной цели своих работ.
