Полуденные сны - Петр Проскурин

- Пошли, - скомандовал Вася.

Каменистая еле заметная тропинка уводила их все выше и выше к острым вершинам одиноких гор, дразняще недоступно сияющих в ясном небе. Татьяна Романовна заразилась от Васи неудержимый азартом, карабкаясь уже совсем по незнакомым местам, они окончательно потеряли счет времени. Где-то на полпути они встретили чистое озерко, образовавшееся от минеральных ключей, напились и слегка передохнули, раза два или три прошли под совершенно отвесным карнизом, осторожно двигаясь вслед за Васей и обмирая, Татьяна Романовна старалась не глядеть вниз, на густую шубу елей, на неудержимо несущиеся вниз горные потоки, кажущиеся отсюда, с высоты, тонкими ручейками. Татьяна Романовна не призналась Васе в своей слабости, лишь пожаловалась на усталость, выбрав приглянувшееся, продуваемое легким ветерком местечко под пышно разросшимся орехом, они остановились на отдых. Полежав на спине по совету Васи и с наслаждением вытянув гудящие от напряжения ноги, Татьяна Романовна разложила прихваченную снедь: нарезанные колбасу и сыр, два зеленых в твердых пупырышках огурца и полдюжины розоватых, растрескавщихся от сахарной спелости, помидоров. Брызгаясь густым розовым соком, заливающим шею и грудь, жадно впиваясь в прохладную мякоть, Вася наспех, как будто кто-то за ним гнался, съел подряд несколько помидоров.

- Ага, теперь я знаю, в кого Олег, - засмеялась Татьяна Романовна. Такой же грязнуля.

- В следующий раз Олега с собой возьмем, - Вася блаженно откинулся на спину. - Ничего, Даша поплачет-поплачет и успокоится, мала она еще для гор...

Татьяна Романовна ничего не ответила, хотя про себя и позабавилась неожиданно проснувшемуся отцовскому чувству мужа. Мимо энергично прошла группа молодежи, шумно их поприветствовала, судя по снаряжению, это были спортсмены-скалолазы.

К полудню в горах еще поприбавилось народу, и Вася с Татьяной Романовной теперь чаще слышали веселую перекличку голосов, особенно звонкую в настоявшейся горной тишине. Туман растаял, и далекое море отсвечивало едким расплавленным серебром. Васю разморило, повернувшись на бок, он задремал, по-детски оттопырив большие губы, а Татьяна Романовна, собрав остатки еды и завернув в салфетку, тоже выбрала тенистое местечко и легла, прикрыв лицо косынкой. Подумалось о детях, стало хорошо и покойно, почему-то вспомнилась давно умершая бабушка, ее морщинистые, ласковые, в коричневых пятнышках, вечно что-то вяжущие руки...

Татьяна Романовна резко вскинулась после короткого тяжелого сна, Вася по-прежнему спал в своей излюбленной позе, на боку, подтянув колени к самому подбородку, солнце исчезло, в скалах резко посвистывал ветер, в небе неслись, опускаясь ниже и ниже, густые взлохмаченные тучи.

Стянув волосы косынкой, Татьяна Романовна торопливо разбудила Васю, и он, едва глянув в сторону потемневшего, уже белевшего пенными барашками моря, вскочил на ноги, и они начали быстро спускаться вниз и до начала дождя прошли порядочно. Группа скалолазов, виденная ими ранее, нагнала их, не задерживаясь ни на минуту, на ходу старший деловито и строго посоветовал им поторопиться и скорее спускаться к берегу или уж выбрать устойчивое место и переждать непогоду в горах. Татьяна Романовна, оступившись, к тому же стала прихрамывать, и Вася сбавил шаг.

Словно в предвестие близкой ночи, быстро стемнело, от нависших еще ниже облаков они почувствовали сырость на лицах.

- Вляпались, - пробормотал Вася, и в ту же секунду, заставив их присесть, гулко и раскатисто ударил гром, и хлынул дождь.

Теперь приходилось двигаться почти ощупью, тропа, по которой уже змеились бурные потоки, круто и неожиданно петляла. Самое опасное место над пропастью под отвесным карнизом они успели проскочить еще до дождя, но Вася, обеспокоенный за Татьяну Романовну, совершенно забыл еще об одном крутом повороте над глубокой расщелиной почти сразу же за карнизом. Он вспомнил о нем, лишь увидев, как Татьяна Романовна, шедшая ощупью теперь впереди, вскрикнула и обмерла, сильным болевым толчком Вася почти швырнул Татьяну Романовну вперед, на безопасную широкую площадку, и в тот же момент сам как бы скользнул в пустоту, успевая все-таки всем телом, раздирая грудь и руки, плашмя броситься на камни и, несмотря на это, продолжая по-прежнему неудержимо, со ставшим неимоверно тяжелым сердцем, все быстрее и быстрее сползать вниз.

"Кажется, все", - мелькнула короткая беспощадная мысль, и пальцы мертво за что-то схватились. Он услышал странноодинокий, пронзительный животный крик Татьяны Романовны, и тут Вася понял, что держится он за довольно толстый ствол какого-то крепкого дерева, каменно проросшего в расщелину над самой пропастью, что сам он всем телом прирос к крутому, почти отвесно обрывавшемуся вниз откосу. Стараясь не шевелиться, Вася едва ощутимым движением раздвинул ноги, нащупывая хоть какую-нибудь неровность и тем самым стараясь облегчить руки, это ему в какой-то мере удалось, правое колено наткнулось на выпуклость в камне, и Вася несколько укрепился на каменном склоне.

- Таня, Таня, не теряй голову, слышишь, - стараясь говорить отчетливо и не затрачивать усилий, наконец подал он голос. - Не смей сходить с места, осмотрись! Ты слышишь?

- Я здесь, здесь...

- За нами кто-то шел, я слышал голоса, - сказал Вася тем же размеренным невесомым голосом. - Ты подожди, одним нам не справиться. Не двигайся, слышишь!

Со своего места у подножья скалы Татьяна Романовна не видела Васи, но первый животный порыв броситься следом за ним прошел, она уже могла думать. И тут какой-то второй приступ парализующего, невыносимого ужаса сковал ее, она почувствовала цепенеющие руки, воздух исчез, стараясь не допустить до себя нечто темное, нерассуждающее, она стала молиться, сгребая с лица льющуюся откуда-то воду, она тянулась к самому краю тропы, к обрывающемуся вниз, в дождь и ветер, откосу.

- Вася, ты слышишь, Вася! - звала она, вначале шепотом, затем сорвалась в крик.

- Да что ты кричишь! - неожиданно услышала она, как ей показалось, совсем близко странно замедленный, вязкий Васин голос. - Успокойся... сейчас должны подойти, тропу никак нельзя миновать... Успокойся... и самое главное, не трогайся с места... самое главное!

- Хорошо, хорошо, - торопливо ответила она, уже понимая, что не может больше ждать, она поползла на четвереньках, обдирая колени, по шипящей от дождя траве, поползла в ту сторону, откуда, она инстинктивно чувствовала, должна была прийти помощь, а когда опасное место осталось позади, с трудом встала и, преодолевая рушащийся дождь, как бы разгребая его, бросилась дальше. И Вася почувствовал ее уход, несильно окликнул ее раз-другой и затих, стараясь как можно спокойнее и медленней обдумать, как упрочить свое положение. Если бы не дождь, он бы еще и сам попытался выкарабкаться, а теперь оставалось лишь ждать и терпеть. Время замедлилось и остановилось, проверяя, жив ли он еще, Вася иногда крепко зажмуривался, стараясь смаргивать с глаз воду. Он не знал, день теперь или ночь, дождь расслаблял и усыплял, и он уже несколько раз готов был разжать руки, ощущая все больше распространяющееся оцепенение по всему телу, Вася опять отметил его как нечто постороннее, не касающееся его и не удивился, словно он весь одеревенел. Он не знал, откуда пришла помощь, но она пришла, по всему его телу разлилась волна живого тепла. Совершенно отчаявшемуся и уже безразличному и к жизни, и к смерти, и к тому, что его ждут, любят и что он необходим и сыну, и жене, и своей маленькой дочери, Васе вдруг стало жаль себя и захотелось жить. "Звезды, конечно, они"... - подумал Вася, глядя на мокрые, остро лучащиеся звезды, словно только что народившиеся в просветленном, очистившемся от туч и дождя куске неба. Дождь ослабел, и разрывов в тучах стало больше, действительно, уже пришла ночь, со звездами, спокойствием и глубиной Млечного Пути. Помощь в истончившейся и уже недостающей для дальнейшей жизни ниточке пришла к Васе оттуда, от звезд, и его опять захлестнула любовь к себе, и стало обидно за себя, за свое сильное, большое, полное желаний тело. Он знал, что до края тропинки, бегущей по узенькому карнизу, прилепившемуся над самой пропастью, метра два, три - не больше, ему еще повезло, что оступился он над небольшой расщелиной в стене пропасти и ему подвернулся крепкий стволик дичка, скорее всего груши. Стволик выдержит, и он продержался бы еще какое-то время, но, как он ни прижимается к скале всей спиной, стараясь помочь слабеющим рукам, силы убывают. А подтянуться и лечь на стволик деревца животом он не может (о таком усилии ему даже подумать страшно), хорошо еще, что под ногу попалась какая-то шероховатость в почти отвесной стене, и он в своем оцепенении все время помнил об этом подарке судьбы, можно дать чуть-чуть отдохнуть сначала одной, затем другой руке, правда, не разжимая пальцев, а лишь слегка ослабляя их мертвую хватку. Как это могло случиться?