Лёха - Николай Берг

Семенов кивнул, и его сослуживец стал шустро раздеваться. Залез голышом в воду, захватив с собой только штык от винтовки, пошипел от холода и очень скоро уже открывал не без натуги дверцу кабины. Повозился там, вылез недовольный.

— Пусто!

И полез, кряхтя, в кузов. Судя по плеску — в кузове вода тоже имелась в избытке.

— Ну, что там — тихо и нетерпеливо спросил Семенов.

— Чемоданы какие-то, ящики. О, канистры! Тяжелые. А на чемоданах мастичные печати.

— Вот уж нам совсем это ни к чему — пробурчал под нос дояр.

— Погоди, сейчас я его — отозвался из кузова токарь и затрещал там, ломая чем-то что-то. Выпрямился, держа в руках промокшую насквозь картонную папку с уныло обвисшими ботиночными завязками. С папки струйкой лилась вода.

— Эй, кончай! — сердито велел Семенов.

— Да брось, никто не узнает! — легкомысленно отозвался Петров, раскрывая папку и растопыривая промокшие листы.

— А что там? — заинтересованно спросил Лёха. Ему на миг представилось, что в этом грузовичке какие-то страшные тайны и секреты — не зря же его загнали так далеко в лес и почти утопили в болоте.

— «Слушали — постановили» трехлетней давности. Протоколы заседаний каких-то. Ерунда, короче говоря, архив чей — то — разочарованно проворчал токарь и выкинул папку в воду. Листы бумаги с размытой фиолетовой писаниной расплылись по поверхности воды словно листья осенью. Так же проворно орудуя штыком, повзламывал токарь еще несколько ящиков и чемоданов. Везде были все те же мокрые бумажки, набитые в тугие папки, правда в самом последнем чемодане воды не оказалось, и токарь показал пачку сухих исписанных бумажонок.

— Во! Тонкая бумага, хорошая. И для курить и для оправиться — прекрасно подойдет. Надоело уже лопухами-то, если можно по-человечески.

С этими словами он поднатужился и швырнул чемодан к ногам стоящих сослуживцев.

— Да куда нам столько — опасливо посмотрел на папки и бумажки в раскрывшем от удара свое хайло чемодане.

— Мое дело сторона. Но к культуре я вас приобщать должон — назидательно проговорил Петров и залязгал чем-то. Потом поднял голову и сообщил:

— А в канистрах-то бензин! И этих канистр тут — раз, два, три, четыре… Семь штук.

Жанаев присвистнул тихонько.

— Гм — вырвалось у Семенова. Тем временем Петров лихо повышвыривал из кузова все канистры, глухо брякавшиеся оземь после полета над болотной водой. Жанаев их подбирал и оттаскивал подальше от воды, где ставил рядком. Три совсем новенькие в блестящей зеленой краске, две тоже зеленые, но сильно обшарпанные, одна — мятая серая и одна почему-то красная. Семь штук, все залиты топливом под завязку, как сообщил постукивающий зубами и потому судорожно одевающийся Петров.

— Ну и что дальше делать будем? — неприязненно глядя на канистры, спросил дояр.

— Это как чего? — удивился токарь — ребятам отнесем и дальше на танке поедем, как белые люди.

— И намного им этого хватит? — усомнился Семенов. Возвращаться назад ему совершенно очевидно не хотелось.

— У них бак на 120 литров — заметил образованный Лёха, вспомнив, что толковал вчера Логинов — 250 километров по шоссе.

— А по такому вот лесу как поедет? — хмуро глянул на знатока дояр.

— Да проедет, раз даже полуторка проехала — легкомысленно заявил токарь, ставящий штык на место.

— Шума от танка много — возразил Семенов.

— Зато, если что — за ним и укрыться можно. И если артиллерии не будет, то всякую там пехоту танк даже такой на мелкий форшмак порубит — парировал Петров.

— Не нравится мне возвращаться — мрачно пояснил дояр.

— Мы ж дорогу уже разведали и никого не встретили. Живым духом туда и сразу же оттуда. Хорошие же ребята, свои. Ну, не упирайся, сам ведь понимаешь что я прав. Тем более потомок видишь, тоже водить научился. Жанаев, ты как, хочешь на танке покататься? Опять же, если к своим выйдем с боевой техникой, то к нам отношение другое будет, точно говорю. По медали отхватим. Хочешь с медалью в деревню вернуться, а?

Лёха видел, что Семенова все эти разговоры не переубедили. Не хотелось ему идти обратно. Хоть тресни. Но когда Петров воззвал к его совести и к чувству товарищества — ведь там, у танка — свои остались, дояр обреченно махнул рукой. Поглядел на Жанаева. Азиат равнодушно пожал плечами, но судя по выражению глаз, ехать на танке ему нравилось больше, чем тащиться пеше, да и от медали он бы не отказался. Шустрый Петров тут же схватил пару канистр — тех, что новенькие, выглядевший удрученным, мрачный Семенов взял те, что стояли ближе к нему, точно так же поступил Жанаев и все трое уставились на Лёху. Он удивленно посмотрел на них в ответ.

— Чего ждешь — хватай канистру — и за нами в темпе вальса! — нетерпеливо приказал токарь.

Канистра оказалась тяжеленной, словно не бензином, а свинцом налитой. Как спутники тащили сразу по две, Лёха не очень себе представлял. Впрочем, им приходилось тоже нелегко, скоро они уже брели не так резво, как вначале. Потом устроили привал, перекурили. Семенов по-прежнему был мрачен, особенно когда им пришлось перевешивать винтовки из походного положения — с плеча при ходьбе с канистрами ремни все время сползали — за спину, наискосок. Впрочем, судя по тому, как они спокойно шли по леску, опасения поводыря были чересчурными. Вот канистра чертова так оттянула руки, что Лёха не удивился бы, если б они на следующий день доставали бы до колен. Спутники шли по-прежнему настырно, но тоже пыхтели, и видно было, что и им нелегко. Все равно они ухитрялись тянуть эти чертовы резервуары словно были роботами. Лёха тоже втянулся, взмок и отупел, но волок положенную ему канистру.

Когда впереди шедшие поставили свою ношу на землю и повалились на землю, Лёха не сразу понял, что это долгожданный привал.

— Ноги на что-нибудь повыше задери, чтоб отдохнули — посоветовал лежащий Петров. Сам он положил свои ножищи на трухлявый ствол и слегка пошевеливал носками ботинок. Семенов сказал:

— Разлеживаться долго не будем, дух переведем и дальше. К вечеру должны придти, если все будет благополучно. Отдыхай, сейчас перекусим — и вперед.

Перекус был теми самыми крабами. Но тут, кроме Лёхи, особо никто удовольствия не выразил, поели и ладно. Словно сухарей пожевали.

— Не нравится? — удивился Лёха.

— Ну, раки и раки. Ну, послаще эти. Так раков наловить пустяк делов, у нас в речке их прорва была. Налим или окунь куда вкуснее — отозвался Семенов.

— Опять же без пива кто ж раков трескать будет. Разве что дачники какие интеллигенты. Я бы вот лучше студня бы холодненького поел. С горчичкой. И чтоб картошечка разваристая с укропчиком. А ты, Семенов? — откликнулся Петров, у которого видно язык не уставал никогда и работал сам по себе, независимо от общего состояния организма. Лёха видел, что токарь вымотался не меньше других, но форс держит.

— Сейчас-то? — отозвался Семенов — сейчас вот я бы чаю попил. С ватрушками ржаными. Маленькие такие, с ладошку чтобы. Или с калитками.

— Это как ты чай с дверями пить будешь? Калитка это же — дверь в заборе, а? — подначил приятеля токарь.

— Дурак ты — незлобливо отозвался дояр — калитки — это такие пирожки открытые сверху. Как шанежки. Вкууусные. И чтобы сахар был. Колотый. Его надолго хватает.

Семенов мечтательно причмокнул и замолк, глядя в небо, проглядывавшее через редковатую уже листву.

— А ты Жанаев? Ты бы что, как говоришь, эдихе?

Азиат отозвался тут же:

— Бууза бы поел.

— Это что такое? — повернул к нему лицо Лёха.

— Еда вкусный. Мясо. Много — коник, свина, барашок. Рубишь, лук, то-се, потом в теста и варишь. Не вода. Пар. Вкусно — показал обычно молчаливый Жанаев свои словесные запасы.

— Пельмени что ли? — заинтересовался Петров.

— Нет. Пельмени вода варят. Бууза — пар.

Подумал немного и решительно резюмировал:

— Вкусно.

Лёха сильно удивился, он думал, что этот красноармеец и говорить-то не умеет, а вон сколько выдал.

Полежали, помолчали. Ноги и руки потихоньку приходили в норму. Лёха ждал, что его спросят, что он бы поел, но нет, не спросили. А что бы он поел? К его собственному удивлению в голову сразу же пришел почему-то дурацкий Макдональдс, в который Лёха заходил всего три раза и потом у него печенка возмущалась. Даже удивительно — с чего бы это вспомнилось? Реклама наверно нахальная оттопталась в мозгах всерьез. Так же Лёха решительно открестился от быстросупов, доширака и дошиязвы. Да много бы чего поел-то в отличие от этих простых ребят. Того же маминого борща. Или тех же щей с говядинкой. Да и в общем как-то уже так в его семье привычно стало, что в июне гвоздем стола была молодая картошка, в июле — помидоры, в августе поспевал виноград и Лёхе больше всего нравился сладкий киш-миш, в сентябре мама обязательно готовила одуряющее пахнувшие фаршированные перцы, а в октябре в морозилке обязательно лежала куча мерзлой ароматной хурмы, которую замораживали, чтобы не вязала во рту. А в декабре всегда был незатейливый салат Оливье, который был категорически не модным. Но у Лёхи с детства отложилось, что это праздничное новогоднее кушанье и попытки заменить его всякими салатами из авокадо с цветной лапшой не прижились. И мороженое, опять же.