Простодурсен Лето и кое-что еще - Рyне Белсвик

Сейчас лето. Все жители Приречной страны собрались в отпуск. Их коврижками не корми – дай потранжирить. Зимой они пускают на ветер дрова, летом – время.

Куда разумнее было бы остаться и наготовить дров на зиму. Или сделать плотину на реке. Или привести в порядок свои дома. Сдобсену это бы точно не помешало. Если его дом срочно не подновить, то приводить в порядок будет уже нечего. У него и так не дом, а недоразумение: навалили щепок да приставили грязное окно – вот и всё жилище.

Однажды соседи всё же изловчились и уговорили Пронырсена повалять дурака вместе с ними. Это случилось прошлой зимой. Им вынь да положь надо было провести свой дурацкий марципановый пир в его норе. Заявились к нему всей толпой. То-сё, и он сам не заметил, как растопил печь. Пятнадцати поленьев как не бывало. Пятнадцати! Вот во что обошлось ему их дуракаваляние. А выгони он гостей сразу, было бы у него сейчас на пятнадцать поленьев больше.

Сколько у него дров, Пронырсен не знал. Слишком много времени надо было убить, чтоб дрова пересчитать. Но их точно на пятнадцать меньше, чем было бы без праздника.

Потеря пятнадцати поленьев заставила его пойти с топором в лес в ужасно холодный день, когда самое время сидеть дома и экономить дрова. Он срубил пять берёз и один стоерос и наколол из них двести шестьдесят полешек. А если б не эта марципановая гулянка, было бы их на полтора десятка больше.

Иногда Пронырсену казалось, что наверстать потраченные полешки очень легко. Достаточно просто каждый день прилежно трудиться и делать чуть больше, чем можешь.

И он стал работать больше, чем мог, но тоска по тем пятнадцати полешкам не проходила.

– Да это курам на смех! – говорил он своему топору. – Какие-то жалкие полтора десятка поленьев. Да такому парню, как я, это раз плюнуть! Да я их вообще не замечу! Вон у меня сколько дров – гора!

Такие слова надолго улучшали Пронырсену настроение. Он чувствовал себя богатым, довольным, работящим и на славу попотевшим во славу дров. Но то и дело посреди этого благолепия, когда он, например, сноровисто тащил к норе насаженную на лезвие чурку удобного размера, в его собственную голову приходила нахальная мысль и нагло спрашивала: «А зачем тебе так много дров?»

Поначалу он смеялся над ней.

– Три ха-ха! «Так много дров»! Ага, много дров! Ха-ха! Я сложу их в свою поленницу, три ха-ха!

Но оказалось, что эта противная мысль убивает хорошее настроение напрочь. У Пронырсена прямо руки опускались. Встанет, бывало, топор опустит, дышит тяжело и думает: «Разве у меня много дров?! Да это кот наплакал. Сразу видно, что пятнадцати полешек не хватает!»

Мука, одним словом.

Пронырсен ради дров помучиться никогда не боялся. Но тут всё оказалось мучительно.

Пятнадцать полешек, так глупо погоревшие из-за праздника, пропали навек. «Не смогу я наверстать их», – горестно и безнадёжно думал Пронырсен.

Дома у него стоял мешок чёрствого хлеба от Ковригсена. «Сейчас дров наколю, щепок нащеплю и поем самых мягких сухариков с самой свежей речной водой, – вдруг подумал Пронырсен. – Что за сумасбродство? – тут же строго одёрнул он сам себя. – А на что будут похожи чёрствые сухари, когда до них очередь дойдёт? Счастье, что я Пронырсен, – думал Пронырсен. – Кто бы ещё смог держать в узде эти дикие наглые мысли? Да никто!»

Он нащепал щепок и договорился с собой поесть засохшего хлеба с самого дна мешка. Наверняка самый свежий лежит сверху, а сохлый – снизу. Как иначе?

Но на самом дне лежал вообще не хлеб, а пакет с расплющенным летним кренделем и бумажкой. На бумажке были буквы. Они выглядели вот так:

Крендель был сладкий и сдобный. Хорошо пропёкшийся. Не горелый. Не надкусанный. Не обломанный. Не засохший. Целый. Свежий. Вкусный.

Пронырсен глотал кусочек за кусочком. Мысли в голове посвежели и пришли в спокойный порядок. Чистая речка мирно струила свежесть. Яркое солнце пропиталось ею. Воздух надышался ею. Лёгкий ветерок развеял свежесть по всей Приречной стране. «Ай да пекарь, – думал Пронырсен. – Знает своё ремесло. Щепотка того, ложечка другого… Он мастер не только сухарей, у него и крендели отличные. Ишь ты, этот даже лишним остался. В багаж не поместился. Или сил не было его тащить. А Пронырсену сил не занимать, это наш пекарь знает. Но почему он положил крендель на дно вместе с самым старым хлебом? Чтобы я нашёл его уже заплесневевшим? И это был бы мне отпускной привет от пекаря? Испорченный крендель?» Пронырсен выплюнул недожёванный кусок, самую корку. Крендель потерял всякий вкус. К тому же Пронырсен объелся. Последний раз он наел себе такое пузо зимой. На том самом празднике, где сожгли пятнадцать поленьев.

И уже в следующую секунду эти пятнадцать страдальцев стучали в сердце Пронырсена и вопили: «Нас сожгли! Нас больше нет!»

Пронырсен вскочил на ноги и схватил топор. Скорей, скорей рубить новые дрова! Некогда ему думать об издёвках пекаря, который к тому же взял и уехал в отпуск.

«Немедленно в лес! Ать-два! – приказал он себе. – Пить хочется? Нет-нет, время нельзя терять. Ты и так, дорогуша, навалял дурака на пятнадцать полешек. Так что теперь ноги в руки – и бегом трудиться!»

И он припустил во все лопатки. Но зацепился ногой за чурку удобного размера и рухнул в речку, вздымая фонтаны брызг.

Лёжа поперёк реки, Пронырсен сердито отчитывал её:

– У меня нет времени бока отлёживать! Завалиться купаться в разгар рабочего дня!.. Фуф! Стыд и кошмар! Этот коварный свежий крендель задурил мне голову. Но и ты хороша!

Покончив с рекой, он взялся за пекаря и стал придумывать, какими именно гадкими и скверными словами встретит его по окончании их дурацкого отпуска.

Он решительно зайдёт в засыпанную мукой пекарню и скажет сердито и грозно:

– Это что такое? Я просил чёрствый хлеб, а ты подсунул мне сдобный крендель только из печи! Я потерял из-за него половину рабочего дня!

Пронырсен вылез из реки и пошёл в лес. С него лило водопадом.

«Нас не хватает! – вопили пятнадцать сожжённых полешек в его голове, стукаясь друг о друга. – Нету нас и не будет! Навеки минус пятнадцать! Недостача!»

– Ну-ка хватит галдеть! – сказал Пронырсен строго.

Три милые белокрылицы вспорхнули из вереска и улетели. Ломти свежего выбеленного света лежали между деревьев.

Наконец Пронырсен увидел топор с пилой. Они стояли под деревом и терпеливо ждали.

Пронырсен взял топор и подошёл к огромной сосне.

– Ну что, красавица? – сказал он ей. – Думаешь, пришёл твой час? А вот и нет. Ещё пожди, помучайся. Скоро мы с топором вернёмся по твою душу. Лей слёзы и трепещи. А главное – подрастай и соком наливайся. Ну я пошёл, а ты ветки-то растопырь пошире и жди, зелёная.

И Пронырсен зашагал дальше, вглубь леса, в чащу. С собой он тащил пилу. Зачем ему вздумалось уйти так далеко, он и сам не знал. Может, хотел подсохнуть на ходу? Или сбежать от назойливых криков пятнадцати полешек?

Вдруг деревья расступились: в просвете дыбился косогор. Расти на нём никто не хотел, но посредине лежал старый замшелый валун. А на нём чистила пёрышки каменная куропатка.

Вот ты сам себе начальник и команды отдаёшь. Только надо разобраться, кто их будет выполнять…

Каменная куропатка чернее ночи. Всю долгую зиму она греет собой огромный замшелый валун. Хоть сама небольшого калибра. Если кто отважится, бывало, подойти к ней, со смельчака от страха семь потов сойдёт. Уж больно черна и спокойна каменная куропатка. Уж слишком бездонная мудрость мерцает в её маленьких насмешливых глазках. Да и клюв у неё острый и крепкий.

Лучше дойти до неё маршем, решил Пронырсен, печатая шаг. «Чем тебе марш поможет?» – спросила наглая мыслишка. Но Пронырсен не удостоил её ответом и знай маршировал дальше.

«А на что тебе сдалась каменная куропатка? – не унималась наглая мыслишка. – У тебя что – серьёзные проблемы?» На это Пронырсен тоже отвечать не стал. Он чувствовал, как сила и отвага утекают из рук и ног. С каждым шагом он слабел всё больше. И под конец еле дотащил себя до куропатки.

В отместку он стал чеканить слова, клацая зубами.

– Привет, старушенция. Всё лежебочишься? Бока не отлежала?

– И тебе доброго дня, – ответила куропатка.

– Не изводи себя вконец! – сказал Пронырсен.

– Конец – делу венец, – ответила куропатка, – а я в отпуск уезжаю.

– Ты уедешь от своего камня? – изумился Пронырсен.

– Летом его солнышко греет, и я могу лететь куда хочу.

– А ты, что ли, хочешь куда-то?

– О да!

– Ты не могла бы мне растолковать, почему пятнадцать полешек преследуют меня? И как от них отвязаться?

– Тебе надо с ними поговорить, – ответила куропатка. – Спросить, что они чувствуют сейчас. Как они поживают. Не хотят ли из этой своей недостачи выбраться в отпуск.

– Из недостачи – в отпуск? Что за ерунду ты несёшь!

– Дорогой Пронырсен, ты трудишься много и прилежно. И даже завёл себе две разные поленницы.