Слепые по Брейгелю - Вера Колочкова

— Ну, мне пора… — опустив глаза она, неловко поднялась с качелей. — Холодно, замерзла под дождем. Еще и промокла вся. До свидания, Павел. Пока, Луша!

— Так и мы с Лушей уже нагулялись, собственно, — пошел рядом с ней Павел, пристраиваясь к быстрому шагу. Луша семенила сбоку, виляя хвостом.

— Маша, а вы каждый вечер так гуляете, да? В это же самое время?

— Нет. Только сегодня. Просто именно сегодня захотелось выйти под дождь.

— А без дождя, значит, уже никак?

— А почему вы спрашиваете, Павел?

— Так я ж объясняю — Луша в вас влюбилась. Она ж тосковать будет, я ее знаю. Ночей не спать.

— Ну уж…

— Да честное слово! Вы уж выходите завтра гулять, хорошо? Если даже дождя не будет. Луша, скажи Маше, чтобы завтра выходила гулять.

Луша заскулила, сделала попытку сунуться ей мордой в колени, а когда она испуганно шарахнулась, тявкнула обиженно, нервно присев на задние лапы.

— Ну, вот, пожалуйста… Что я говорил? Не надо ее обижать, она старенькая. И вы на нее тоже за любовь не обижайтесь. Любовь, она штука такая, объяснению не поддающаяся. А еще говорят — любовью оскорбить нельзя. Так что придется вам терпеть, Маша, ничего не поделаешь.

— Кого терпеть? — уточнила она зачем-то, старательно отводя глаза в сторону.

— Как это — кого? Лушу терпеть. А заодно и меня. Так идем завтра гулять, да?

Она лишь хмыкнула, не зная, что ответить. Хотелось бы тоже какой-нибудь шуткой, но ничего путного в голову не пришло. Да и все равно бы не успела — как раз до двери подъезда дошли. Лампочка под козырьком на миг ярко осветила лицо Павла.

Какое странное у него лицо. Изможденное будто. И в то же время очень красивое, одухотворенное, будто подсвеченное изнутри. Даже несмотря на то, что в глазах — боль неизбывная. Опять ее пронзила насквозь эта боль, как тогда, в окне.

— Спокойной ночи, Маша, — проводил он ее взглядом, впуская в подъезд. — Приятных вам снов!

— И вам того же! — обернулась она назад, уже поднимаясь по лестнице. — Ладно, уговорили, выйду я завтра гулять. Примерно в это же время.

— А мы с Лушей и не сомневались. До завтра, Маша!

Приняв душ, легла в постель, укрылась с головой одеялом. Странное спокойствие ощущалось внутри, как приятная усталость. Надо уснуть быстрее, пока не ушло.

И уснула неожиданно крепко, без мучительных снов и шевелящихся внутри страхов, и спала до утра как убитая, пока будильник не запел свою бодрую утреннюю песенку.

— Дождем пахнет. Слышишь, Саш?

Валя шумно втянула в себя воздух, откинулась на спинку кресла. Огладив себя по затылку, поморщилась:

— Не люблю я дождь. Сразу голова болеть начинает. Еще и плотно поужинала зачем-то. А тебе как, ужин понравился? Вроде я не ошиблась насчет новенькой домработницы, хорошо готовит. У той, которая до нее была, к этому делу вообще никаких талантов не было. Я ее уволила, как-никак мужик в доме появился.

— Не понял… Какая связь?

— Да обыкновенна связь. Мужика надо вкусно кормить, только и всего. Ой, смотри, какой закат красивый, Саш!.. К ночи точно дождь будет.

Они сидели на веранде после сытного ужина, потягивали вино из высоких бокалов. Закат действительно был шикарный, цвета бледного пламени с редкими мазками бирюзового. Сиял приглушенно, ненавязчиво глазу, будто через вуаль… И воздух вечерний был вкусный, отдавал пряными запахами растений, вобравших в себя дневное солнце. И сумерки осторожно ступали по траве, подкрадываясь ближе, ближе.

Валя протянула руку, оплела пальцами его ладонь:

— Как хорошо, Саш, правда?

— Да, хорошо.

— О чем ты думаешь, Саш?

Он не успел ответить — за их спинами послышалось робкое покашливание, и вслед за ним прозвенел голосок домработницы Насти:

— Извините, я на секундочку. Можно, я пойду, Валентина Ивановна?

— Иди! — досадливо промолвила Валя, дернув плечом.

Видимо, досада одним подергиванием плеча не исчерпалась, и Валя добавила сердито:

— Насть, что у тебя за манера такая — в разговор вклиниваться? Не видишь, люди сидят, интимно беседуют? Кто тебя воспитывал вообще?

— Так бабушка, — робко ответила молодая женщина, вызвав своим ответом саркастическую ухмылку на лице хозяйки. — Я ж в деревне выросла, Валентина Ивановна, извините.

— То-то и видно, что в деревне. Ладно, иди. Погоди… А что это у тебя в руках?

— Так сумка…

— А почему она такая пухлая? А ну, раскрой, покажи.

— Валь, перестань… — тихо попросил Саша, глядя, как Валя тяжело поднимается из низкого кресла.

Валя его не услышала. Поднявшись на ноги, подошла к застывшей соляным столбом Насте, почти вырвала у нее из рук матерчатую сумку-кошелку. Расстегнув «молнию», брезгливо заглянула в нутро, принялась выкладывать на журнальный столик аккуратные пластиковые контейнеры.

— Ишь, как воровать культурно научилась, смотри-ка… Все по баночкам разложила, крышечками прикрыла. Так, так, интересно… Посмотрим, что прихватила… Так, здесь отбивные. А здесь бутерброды с икрой. А здесь, стало быть, салатик с крабами. Молодец, губа не дура. А чего колбаски сырокопченой не взяла, а? Или рыбки? А коньячку из бара почему в баночку не отлила? Постеснялась, да?

— Я ребенку хотела, Валентина Ивановна… Я ж немного… Он растет, все время вкусненького просит. Я обещала, что принесу. Я немного, только ребенку.

— Насть! Тебе не стыдно, а? Я что, мало тебе плачу? Нет, тебе и впрямь не стыдно, а?

— Но… Но это же все равно на выброс числилось, Валентина Ивановна! Это же от сегодняшнего ужина осталось, и салат, и мясо! Жалко же выбрасывать, а мой Ванька съел бы… Я с тарелочек аккуратненько собрала…

— Да мне продуктов не жалко, Насть. Мне сам факт противен, что ты воруешь. Принципиально противно, понимаешь? В общем, все, инцидент на этом считаю исчерпанным. Ты уволена, Настя. Иди, завтра вечером за расчетом придешь. Я бы и сегодня рассчиталась, да налички нет, надо с карточки снимать. Все, иди…

— Валентина Ивановна-а-а-а… — тоненько зарыдала Настя, прижав стиснутые в кулаки ладони к груди. — Не надо, прошу вас… Ну, пожалуйста, умоляю… Я ж быстро не смогу другое место найти… Я же ребенка от бабушки сюда перевезла, квартиру сняла, он осенью в школу должен пойти.

— Это твои проблемы, Настя! Не надо меня жалобить, бесполезно!

— Ну пожалуйста, Валентина Ивановна! Пожалуйста, умоляю…

Настя сделала порывистое движение вперед, и Саше показалось, что она сейчас бухнется на колени. Выбравшись из кресла, он встал к Вале лицом, загородив спиной дрожащую Настю, произнес тихо:

— Валь, пожалуйста… Ну, прояви снисхождение, нельзя же так.

Но Валю, видимо, уже несло. Глянула слепо, будто и не увидела его лица. Будто и не лицо это было, а раздражающее препятствие на пути праведного хозяйского гнева. Ее гнева, личного, Валиного.

— Это мои дела, Саш! Не вмешивайся, я сама разберусь. И вообще, тебе лучше уйти отсюда.

— А… Ну, извини, — произнес он тихо, с обидой. Быстро спустился вниз по боковой лестнице, пошел по газону, сунув руки в карманы брюк.

А вот на обиженный голос Валя среагировала. Потому что полетело ему в спину испуганно извинительное:

— Да погоди, Саш, куда ты! Ну, прости меня, грубо ответила. Погоди, Саш!

Он пошел в сторону забора, где, знал, была кованая калитка. А за калиткой — лес. Надо пройтись, успокоиться немного, мысли в порядок привести. Потому что пребывали в некой обескураженности — особенно после таких Валиных гневливых вспышек. Иногда она казалась ему простой и понятной, а иногда… Наверное, надо к ней всякой привыкать. И учиться принимать всякую. Потому что не бывает все просто в отношениях мужчины и женщины. Всякое случается. Особенно когда они в начале совместного пути.

Нет, как ни уговаривал себя, а обескураженность оставалась. Еще и мобильник запел в кармане рубашки. Выудил его рассеянно, глянул на дисплей. Вика. Ох, как некстати. Но ответить надо. Может, там… С Машей случилось что?

— Да, Вика, слушаю, говори…

Шелест какой-то непонятный. Тишина. И вдруг — знакомый до боли, слегка сипловатый от напряжения Машин голос:

— Это не Вика… Это я, Саш…

У-ф-ф… Да. Как же это ему в голову не пришло. Все просто — позвонить с Викиного телефона. Застать врасплох. Да только не готов он сейчас, не готов. Да, трусит, позорно и не по-мужски. Конспектик объясняющих аргументов еще не подготовил, для Маши более-менее оптимистических. Думал, позже.

— Здравствуй, Маша.

— Здравствуй…

Выдохнул в панике, не зная, что сказать. А говорить что-то надо, не молчать же. О, как он себя сейчас презирал, даже со стороны видел. Стоит, перекатывается с пятки на носок, тычется взглядом то в землю, то в небо. И не нашел ничего более вразумительного, чем попросить трусливо:

— Маш… Можно, я не буду ничего объяснять? Ты просто прими как факт, целиком.