Черные сны - Андрей Лабин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Под желтым светом плафона Егору показалось, что биток ему подмигивает. На желтоватой поверхности мелькал глаз. А когда шар остановился, то Егор рассмотрел на нем лицо. Оно было не нарисованным, а выпуклым, так словно миниатюрную человеческую маску натянули на шар.
В костяной карикатуре Егор угадал улыбающегося Хазина, а тот шар, который он задел, превратился в Стеллу Аркадьевну. Пожилая дама смотрела на него коварным соблазнительным взглядом. Рядом шар приобрел очертания Алексеева, гнущего в неудовольствие бровь. С Алексеевым круглился Червяков. Егор заметил, что все шары на столе приобрели человеческие лица. И все они смотрели на него. Многие узнавал сразу, но были и такие, из-за которых приходилось напрягать память и вглядываться. Тихий страх скулил где-то в подсознании и грозил сорваться в вой ужаса.
Егор бросил на стол кий, подбежал к барной стойке, швырнул на еще влажный пластик мятую сотню, схватил с вешалки куртку и выскочил на улицу. У выхода его поджидало рыбье брюхо. Хвост медленно гипнотически ходил влево, вправо, плавники рисовали восьмерки. Егор мельком взглянул на рыбу, словно убедиться, что она на месте. Сердце гулко колотило в груди. Он на ходу натянул куртку, и быстро зашагал по тротуару, не замечая луж.
– Что же это такое? – шептал он, безуспешно пытаясь трясущимися пальцами вытащить из пачки сигарету, – все, все, надо завязывать. К чертям собачьим. – Так и не достав сигарету, он спрятал пачку обратно в карман. Перед глазами все еще стоял бильярдный стол, усеянный костяными рожами. Сердце не успокаивалось, мысли рвались, склеивались, создавали уродливые гибриды, снова рвались. Он не мог сосредоточиться. Ноги сами несли по сырым улицам. Старый обветшалый городок, с приземистыми домишками, резными наличниками, казавшийся с детства уютным, своим, вдруг угрожающе навис над Егором. Дома вдоль улицы выгнулись подобно чудищам над кроваткой ребенка, вздернув вверх когтистые лапы. Осень снова закралась в душу, дунула зябью, обволокла сыростью.
Егор шел, пока ноги не вынесли к знакомой покосившейся калитке, с накинутым ободом от детской коляски на штакетину. Он обернулся в растерянности. Две бабки в платках стояли у забора соседнего дома и о чем-то разговаривали, периодически взглядывая на Егора. Он медлил, собирался с мыслями, и решал, стоит ли заходить. Наконец, стащил обод со штакетины, приподнял хлипкую калитку, с тихим скрипом распахнул ее и зашагал по доскам, под которыми хлюпала вода.
– Здесь я! – услышал он окрик Богдана, – здорово, ухарь! Таксист, припадая на протезе и взбрыкивая, вышел из сарая. В руке он держал полено. – Видал, Егорка? – Богдан махнул деревяшкой, – моя новая нога. Выточу себе кеглю, как фронтовик Фадеич и вперед на мины.
– Здорово, – хмуро отозвался Егор. – Сказали скоро не ждать? – попробовал угадать.
– Так точно. Дьявол, их побери, кондебоберы пересохшие. Почтариха принесла ответ, поставили меня на очередь, ходуля будет готова к апрелю. Как тебе такое?
– Нездорово. Слушай, я тут узнавал, тебе должны были дать сразу два протеза, как раз на такой случай. Ну, когда один сломается, на другой перестегиваешься.
– Черта с два, они должны были мне дать, – зло рявкнул Богдан. – Этот еле выпросил. Бросили, как кость. Ну их, давай заходи. Чефира дернем. Хотя стой, давай баки в сарай сперва закатим.
Они по очереди опрокинули два пластиковых бака доверху наполненных дождевой стылой водой, вылили ее и закатили в полутемный сарай. Егор заметил, что по левой стене в три яруса тянутся грубо сработанные клети. Все они были пустые, но по остаткам жухлой травы, соломы и поилок догадался, что там раньше держали кроликов.
– Таблетки принес? – спросил Богдан, поднимаясь приставными шагами по крыльцу. Егор остановился и наморщил лоб.
– Забыл, кандибобер? – Богдан усмехнулся. – Бог с ними. Мне Воронючка, ну соседка, что вона напротив калитка со звездой, травку дала настоянную. Сегодня пробовать буду. – Богдан хитро подмигнул Егору и распахнул дверь, – проходи кондебобер фортовый. Что-то ты сегодня молчаливый какой-то? Командиры вдули?
– Настроения просто нет. Погода дрянь, старухи выпендриваются, скоро в могилу, все мадамов из себя корчат…. – Егор осекся и покосился на Богдана. Тот не обращая внимания на скользкое слово, шел тяжело хромая через терраску, постукивая колодкой по деревянному полу.
– А тебе все не спится? – спросил Егор.
– Да-а-а, – скрипуче протянул Богдан, – полночи ворочался, раньше шум в ушах слышался теперь писк какой-то и сны редко стал видеться. И то ерунда какая-то. Забыли девчули дорогу в мои бреди. Забыли, – он хихикнул. – Все дедовское какое-то… То один в тоске шлындаюсь по улицам. Все знакомые и близкие померли, чужие кругом, никого не знаю. Ага, и такая тоска накатывает, хоть вой. Так одиноко… То чернота, как в бездонной шахте.
– Давно мучаешься?
– Да недельки две будет. Кондебобер с ним, заходи, чая глотнем. А если хочешь, для бодрости и настоячки, а? Хороша рябиновая.
– Нет, спасибо, в другой раз. – Егор остановился перед входной дверью. – Я, наверное, вообще в другой раз зайду.
Богдан оглянулся и посмотрел на Егора, – какого рожна тогда приперся?
– Так, мимо шел, вспомнил про твои бочки…
– Бреши. Тебя, что подружка бросила?
– Типа того, – Егор криво усмехнулся. Он устыдился своего вранья, а больше того, что в глазах старика блеснуло недоверие.
– Ладно, до встречи, Богдан, на днях заскочу и таблетки тебе куплю. В этот раз точно куплю. – Он развернулся и зашагал по хлюпающим доскам.
– Бывай, если, что…
– Да, конечно, – не оборачиваясь, буркнул Егор. Весь мир казался ему неуютным, враждебным. Чувствовал себя, словно голым очутился в стоге сена. Сухая трава колется, липнет к телу, от пыли и пыльцы спазм стягивает горло.
Он шел проселочной неровной дорогой, мимо покосившихся столбов и бревенчатых изб. Голову наполняла какая-то бессмыслица,
