Завещаю вам жизнь. - Владимир Прибытков

— С Ингой Штраух был знаком?

— Как все остальные.

— Так. Продолжайте, господин Штейн. Кто еще работал в Польше?..

Штейн принялся перечислять дипломатов. Но сколь ко он их ни перечислял, Хабекер не смог услышать в характеристиках Штейна ничего предосудительного, такого что пролило бы свет на интересующие его вопросы.

Иные из дипломатов плохо жили с женами, других но подозревали в излишней близости к полякам, третьи просто не соответствовали должности, но никто из них не мог считаться человеком, особенно близким фон Типпенау или Инге Штраух.

Хабекер мрачнел.

Его версия об особых отношениях Инги Штраух и ее теперешнего начальника графа фон Топпенау рушилась и рушилась окончательно.

Сомнительней всех выглядели военный атташе полковник Вольцов и его секретарша фон Шрейбер. Тем более, что фон Шрейбер, если Штейн не ошибался, работала в том же министерстве, где и арестованный Генрих Лаубе.

«Может быть, нити ведут туда?» — спрашивал себя Хабекер.

Занятый размышлениями, он сначала не обратил внимания на одно имя, названное советником Штейном. Но Штейн продолжал говорить, и Хабекер вдруг насторожился.

— Я-то застал уже другие времена, — говорил Штейн. — Но раньше он посещал посольство запросто Когда только хотел. И мог прямо проходить к послу. А если Мольтке отсутствовал то шел к фон Топпенау.

— Простите, — прервал советника Хабекер. — О ком вы говорите? Я не расслышал имя.

— Я говорю об Эрвине Больце, — с оттенком недоброжелательности в голосе сказал Штейн, — о совладельце юридической фирмы «Хорст и Больц».

Благодарю. Так что с этим Больцем?

— Больц являлся доверенным лицом Мольтке — сказал Штейн. — Во всяком случае, до тридцать шестого года.

— Почему до тридцать шестого?

— Выяснилось, что он нечистокровный ариец — сказал Штейн. — Не то прадед Больца, не то с материнской стороны были евреями. И естественно посол отмежевался от прежнего фаворита.

Вход в посольство Больцу был запрещен.

— Так. Но почему вы о нем заговорили?

— Потому что о нем все говорили в Варшаве, — сказал Штейн. — Ни для кого не являлось секретом, что и посол, и фон Топпенау относятся к Больцу с полным доверием. Больц много ездил по Европе. Его фирма занималась делами немецких национальных меньшинств. Отсюда и поездки. Отсюда и разнообразные знакомства.

— Не понимаю. Из каких Кругов?

— Из самых различных. Он, например, был личным другом Бенеша, встречался с Хорти и с другими лидерами. Больц всю подноготную восточноевропейской политики знал.

— Даже так?

— Да, именно так, криминаль-комиссар.

— Кому же он предоставлял информацию?

— Нашему послу в Польше, криминаль-комиссар, фон Мольтке. Из-за этого Больца и считали чрезвычайно полезным человеком. Потому и доверяли.

Хабекер озадаченно смотрел на Штейна.

— Но если сказанное вами истина, то Больц действительно мог приносить пользу! — заметил Хабекер.

— Не знаю, — возразил Штейн. — Мой предшественник. как мне хорошо известно, неоднократно обращал внимание министерства на чересчур тесные связи Больца с ведущими лицами польского посольства. У моего предшественника эти связи вызывали опасения.

— Почему? — спросил Хабекер.

— По той причине, что Больцу слишком уж верили, — ответил Штейн. — И посол, и фон Топпенау доверяли содержание служебных документов. Больше того, Больцу поручали даже составление официальных отчетов Посольства в Берлин.

— Не может быть! — сказал Хабекер. — Это вопиющее нарушение правил!

— И тем не менее это так! — возразил Штейн. — В свое время абвер, озабоченный утечкой некоторых сведений политического характера, запрашивал руководство НСДАП в Польше относительно Больца.

— И каким был ответ?

— Этого я не знаю, но, судя по тому, что Больца оставили в покое, — благоприятным... Вообще-то Больц давал чрезвычайно тонкие анализы экономики восточноевропейских стран и редко ошибался в политических прогнозах.

— Могу ли я заключить из ваших слов, что вы тоже пользовались информацией Больца?

— Нет! — излишне торопливо сказал Штейн. — Мне приходилось слышать доклады Больца, но его информацию я не использовал. В нем текла не арийская кровь-Вы же понимаете...

«Лжет! — подумал Хабекер. — Впрочем...»

— Где сейчас Больц? — спросил он.

— Не имею понятия, — сказал Штейн. — До тридцать девятого он жил в Варшаве. А теперь эмигрировал, наверное.

— Почему вы полагаете, что он эмигрировал?

— Хм! Человек с еврейской кровью!.. Если он был не желательным элементом даже в Польше, что могло его ждать в Германии? Такие всегда эмигрировали, если успевали.

— Так, — сказал Хабекер. — Ясно. Значит, в тридцать шестом Больцу отказали в доверии. Что, после этого он встречался с послом и графом фон Топпенау?

— В посольстве? Никогда! — твердо сказал Штейн — Но на квартире посла бывал. Об этом знали. Мольтке заявил, что имеет право на частную информацию.

— А фон Топпенау? Он тоже продолжал видеться с Больцем?

— По-моему, нет. Узнав о происхождении Больца, граф сразу отрекся от прежних отношений. Он сам отдал распоряжение не пускать юриста в посольство. А потом надоедал всем и каждому, жаловался на еврейскую хитрость, каялся, что сразу не почуял в Больце израильтянина.

— Хм! — сказал Хабекер. — А в каких кругах вращался Больц?

— В кругах промышленников, политиков, дипломатов, журналистов.

— Немецких?

— Нет, вообще. Но и немецких.

— Наши журналисты его знали?

— Варшавские?

— Да.

— Больше понаслышке, наверное. Они для Больца интереса не представляли, насколько я понимаю. Какую ин формацию мог почерпнуть у них Больц?

— Но Больц для журналистов представлял, наверное, интерес?

— Возможно. И, может быть, поэтому сторонился пишущей братии. Он, знаете ли, понимал: информация -тоже деньги.

— Может быть, для кого-нибудь Больц делал исключение? — спросил Хабекер. — Вы не замечали?

— Нет, — покачал головой Штейн. — Если вы даже подозреваете что-нибудь относительно Инги Штраух, то это исключено. Совершенно разные круги общества. По моему они даже знакомы не были. Как-то на ужине в клубе журналистов Больц любовался Штраух. Мне показалось он спрашивал о ней у своего собеседника. Но когда тот ответил, Больц перестал поглядывать в сторону запретного плода.

— Запретного? Вы полагаете, Штраух имела какую-то прочную связь

— Я хотел сказать совсем другое, — улыбнулся Штейн. — Просто Больц услышал, наверное, о национал-социалистских взглядах Штраух и сообразил, что успеха у нее иметь не будет.