По следам неведомого - Ариадна Громова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эти последние слова заставили меня поколебаться. Глупо, но я уже чувствовал себя теперь обязанным заниматься всем, что связано с Марсом и с другими планетами.
- Слушай, Шура, ты же, тем более, уже писал об этом самом Марсе в прошлом году! - продолжал взывать к моей ко;мсомольской совести Силантьев. - Ну, будь человеком, в конце концов!
В конце концов мне пришлось согласиться быть человеком. Тем более, что я и в самом деле в прошлом году организовал материал о Марсе. В этой статье приводились мнения известных ученых. Одни считали, что жизни на Марсе быть не может, другие - что она есть; в общем, любопытство читателей нашей газеты (как и мое собственное) возбуждалось, но никак не удовлетворялось.
- Присылай машину, людоед! - ворчливо сказал я. - Куда смотрит охрана труда? - и услышал, как Силантьев облегченно захохотал.
Я поспешно побрился, переоделся. Машины еще не было. Я вышел в коридор и взял трубку, раздумывая - звонить Маше сейчас или после поездки в обсерваторию. Вдруг аппарат задрожал от звонка, - я даже вздрогнул, схватил трубку и сказал: "Алло!" таким хриплым, ненатуральным голосом, что Маша меня не узнала.
- Скажите, Литвинов еще не приехал? - строго спросила она.
Я подумал, что ей было не очень-то приятно вот так звонить и спрашивать обо мне. А писем от меня она не получала уже давно. Последнее я написал из Катманду, по дороге в горы. Конечно, я ничего не сообщал о таинственной пластинке, но самое молчание мое должно было ее встревожить. А теперь я приехал и не позвонил сразу, и вдобавок еду куда-то, не повидавшись с ней... вот нелепое положение!
- Маша! - сказал я, прикрывая трубку рукой: я боялся, что нас слушает Зиночка или кто-нибудь из соседей. - Маша, это я! Я как раз собирался тебе звонить! Маша! Машенька!
Мне, как всегда, было приятно выговаривать ее имя. Маша это почувствовала и засмеялась.
- Ты такой же чудак, - с удовольствием сказала она. - Я думала, ты в Гималаях умнее стал. Ну, быстро ко мне! Ты видел снежного человека?
Когда я объяснил, что занят, Маша обиделась.
- Подумаешь, какой незаменимый! - проворчала она. - Два месяца без него ббходились, а два часа не могут обойтись.
Тут мне пришла в голову блестящая идея.
- Маша, едем вместе! - закричал я в трубку. - Это же недолго. Потом я в редакции отдиктую материал - и к тебе. Идет? Маша, вот уже машина во дворе, я заезжаю за тобой!
Через четверть часа мы сидели рядом в машине и жадно глядели друг на друга. Маша, конечно, была все такая же, красивая и веселая. Лицо и руки у нее потемнели, а волосы посветлели от солнца: лето в Москве было раннее и жаркое. А я, видимо, изменился даже больше, чем предполагал.
- Что с тобой! - ужасалась Маша. - Почернел, исхудал, глаза провалились, вид какой-то дикий. Что у тебя, тропическая лихорадка была? И что это за шрамы на лице?
- Я тебе потом расскажу, - ответил я и подумал, что нелегко мне будет все это рассказывать, даже Маше.
Ошеломляюще яркие и мрачные картины вдруг встали в памяти: зеленый рай Дарджилинга и лукавое смуглое личико Анга, а потом проклятое черное ущелье, зловещее голубое сияние вокруг фигуры Милфорда... Черная Смерть... Я резко откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Маша осторожно притронулась ко мне.
- Шура, ты сейчас ни о чем не думай, - очень мягко сказала она. - Потом расскажешь. И не волнуйся. Ведь это все уже позади.
"Ох, если бы позади!" - подумал я. Мы остановились у обсерватории. Маша осталась ждать меня в машине. Она, конечно, заметила, что я хромаю, но ничего не сказала.
Мне нужно было поговорить с астрономом Арсением Михайловичем Соловьевым, - раньше я никогда о нем не слышал, но, как правильно заметил Силантьев, это характеризовало меня, а не Соловьева. Соловьев наблюдал Марс при помощи особого, телевизионного телескопа и увидел там что-то новое, очень интересное, - Силантьев даже не успел объяснить мне, что именно: так он обрадовался, что уговорил меня.
Идя по коридору вслед за сотрудником обсерватории, я думал, что это все же какая-то игра судьбы: не успел я приехать в Москву, как тут же на меня сваливаются какие-то новости, связанные с Марсом.
Удивительно, что в первый же день приезда в Москву мне довелось познакомиться с человеком, который впоследствии так много значил для меня. Но тогда, при первой встрече, я этого, конечно, не мог предполагать, хотя Арсений Михайлович Соловьев произвел на меня очень сильное впечатление. Наша с ним беседа так затянулась, что Маше пришлось долго просидеть в машине. И виноват в этом был, конечно, я сам.
Прежде всего, телевизионный телескоп, который применял для своих исследований Соловьев, был действительно последним словом астрономической техники. Теперь, наверное, многие уже знают о нем, - после небольшой корреспонденции в нашей газете появились другие статьи, более обстоятельные, в журналах, в специальных изданиях. Но тогда, в июне прошлого года, телевизионный телескоп был, по крайней мере для меня, совершенной новинкой, и я смотрел на него с любопытством школьника.
Арсений Михайлович привел меня в небольшую комнату без окон, со стенами, выкрашенными в темный цвет. Одну из стен целиком занимал огромный пульт с бесчисленным множеством кнопок, выключателей, ручек и сигнальных лампочек.
- Вот это и есть телевизионный телескоп, - неожиданно сказал Соловьев и усмехнулся, видя мое замешательство. - Конечно, самого телескопа здесь нет, он в специальной башне, а сюда изображение передается по проводам. Здесь находится пульт управления. Вот, смотрите, - он нажал какую-то кнопку, и в средней части пульта, щелкнув, как крышка портсигара, повернулась черная металлическая пластинка; за ней открылся небольшой квадратный экран. - Вот на этом экране и возникает изображение небесного тела. Можно сидеть здесь и наблюдать его через специальный окуляр, можно и фотографировать.
Мне показалось, что на таком маленьком экране не очень-то много увидишь, и я спросил - чем же это лучше обыкновенного телескопа. Соловьев объяснил - лучше прежде всего тем, что телевизионный телескоп значительно увеличивает яркость наблюдаемых небесных тел.
- Ведь телескопы нужны не столько для увеличения - это, между прочим, очень распространенное заблуждение, - сколько именно для усиления яркости. Даже самый простой, первый в мире телескоп Галилея собирал в сто шестьдесят раз больше света, чем зрачок человеческого глаза. Самые мощные современные телескопы собирают в миллион раз больше. Наш телевизионный телескоп дает возможность увеличить яркость изображения еще в десятки раз. А это очень важно. Видите ли, - тут Соловьев нерешительно поглядел на меня, должно быть, соображав, насколько я ориентируюсь в астрономии, и, смущенно кашлянув, продолжал: - Вы, вероятно, знаете, что сейчас существуют телескопы, способные увеличивать изображение в десятки тысяч раз. Но практически астрономы такими мощными увеличениями не пользуются. Например, Марс обычно наблюдают при увеличении не более чем в 500-600 раз...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});