Россия 2015. Эпидемия - Алексей Фомин

– Да, да, – пробормотала Петровская.

Тем временем Виктор Петрович с помощью Марины и Вики собрали разбросанное по поляне имущество и уложили все в машину.

– Миша, Александра Ефимовна, садитесь в машину, мы уже уезжаем.

К бронетранспортеру подъехали ровно в восемнадцать ноль-ноль. На этот раз около него оказался только один солдатик. Усевшись на теплый асфальт дороги, он мирно спал, привалившись к колесу бронетранспортера. Из-за кустов, с обочины, выбрался лейтенант, услышавший урчание фордовского мотора.

– А, это опять вы. У вас еда есть с собой?

– Есть, – ответил Мишка, – консервы.

– Ну, отлично. С вас двадцать банок, – лейтенант прищурился, что-то прикидывая в уме, – нет, двадцать четыре. Нас здесь четверо, – улыбаясь, пояснил он. – И хлеба. У вас есть хлеб?

– С хлебом у самих напряженка, – улыбнулся в ответ Виктор Петрович, – но мы дадим галеты. Две пачки. Идет?

– Идет. И сто баксов, – лейтенант оценивающим взглядом окинул отца и сына Колосовых и их машину, – нет, двести. И езжайте себе спокойно.

– Лейтенант, а ты не того? – Мишка аж покраснел от возмущения, – не слишком ли круто завернул?

– Да нет. Нормально. Я же должностное преступление совершаю.

Виктор Петрович рассмеялся и, протянув руку лейтенанту, сказал:

– Добро. По рукам?

– По рукам, – лейтенант протянул свою.

Колосов собирался уж было идти к машине за обговоренной данью, но тот удержал его руку в своей и, вдруг понизив голос до шепота, спросил:

– «Калаши» нужны? Два, с подствольниками. По два рожка к каждому и по две гранаты. По сто баксов за каждый.

Колосовы переглянулись.

– Добро. Берем. Добавь только еще по одному рожку.

– Нет вопросов. Только с вас дополнительно еще двенадцать банок консервов.

– Ну, ты и жучила, – на этот раз уже не выдержал и рассмеялся Михаил.

Обе стороны расстались довольные совершенной сделкой. «Форд-Транзит» снова мчался по шоссе держа путь на юг.

– Миха, держи среднюю скорость не менее сотни, – скомандовал Виктор Петрович, – мы тогда успеваем в Орел засветло приехать. Нам ведь еще предстоит в незнакомом городе человека искать. Не забудь, Александру Ефимовну высаживаем в Малоярославце.

Глава 6

– Толька! Свирский!

– Олег? Данко? Ты?

Двое уже немолодых, солидных, убеленных сединами, прилично одетых мужчин стиснули друг друга в объятиях.

– Подожди, подожди, раздавишь. Дай на тебя посмотреть. Ну, ты раздобрел, Олежка.

– Ты тоже не снегурочка. Хотя справедливости ради надо признать, что ты, в отличие от меня, почти в форме.

– А ты помнишь, как мы познакомились?

– Еще бы.

Это было на первом курсе, на второй или третий день после начала занятий. Толик Свирский опоздал к первой паре. Ткнулся в закрытую дверь, подергал за ручку – заперто. Почесал в затылке: «Может быть, номер аудитории перепутал?»

– Ты что, тоже из двенадцатой группы?

Толик обернулся. Вопрос задал здоровенный парняга с цыганскими глазами, прислонившийся к стене коридора напротив входа в аудиторию. Он был ненамного выше Толика, но плечист, плотен, а его круглое лицо с толстыми щеками украшали большие черные усы. Толик тогда никому не признался бы, даже самому себе, но именно эти усы вызывали у него, вчерашнего школьника, только-только начавшего бриться, симпатию к Олегу Данко. Приятно было иметь другом такого взрослого, бывалого парня. Олег, как потом оказалось, был на три года старше и уже успел поучиться в гидромелиоративном институте, но бросил его. Как он потом с важным видом объяснял сокурсникам: «Не мое это было, не мое…»

– Да, из двенадцатой, – ответил Свирский.

– Опоздал, значит?

– Выходит, так.

– А я заглянул туда, одна мелкотня. Детишки. Скучно. Хорошо, что тебя встретил. Давай знакомиться. Олег Данко, – он протянул Толику руку.

– Толик Свирский, то есть Анатолий.

– Слушай, я тут еще на вступительных приглядел недалеко один гадюшничек. Но пиво ничего, не очень здорово разбавляют. Давай отметим начало учебного года, наше знакомство… И вообще.

«Ну вот и начинается та самая, настоящая, студенческая жизнь, при воспоминаниях о которой даже немолодые дяденьки и тетеньки тяжко вздыхают, на губах их появляется непроизвольная улыбка, а глаза загораются молодым задором», – подумал Толик.

В тот день он первый раз напился. Ну, может быть, и не напился, но очень и очень хорошо выпил. Именно с этого дня для Анатолия Львовича Свирского и начался отсчет череды дней, составивших его пять прекрасных студенческих лет. Это были очень быстрые, но чрезвычайно емкие пять лет. В них вместились и первый жизненный опыт, и первая настоящая работа, и первая ответственность, и познание азов своего ремесла… и первая любовь.

– Толька, а ты помнишь, как мы с девчонками на прудах к экзаменам готовились?

– Помню.

– Хотя «с девчонками», это больше ко мне относится, ты-то последний год всюду был только с Ниной. Кстати, как она?

– Нину мы похоронили два года назад.

– Прости. – Данко как-то сразу стушевался и обмяк, даже как-будто стал меньше ростом. – Я не знал.

– Ничего. Это уже подернулось пеплом, хотя привыкнуть к тому, что ее нет рядом, я до сих пор не могу.

– А Лева? Я его последний раз видел в 90-м, когда приезжал к тебе на защиту докторской. Тогда ему было лет десять-двенадцать.

– Десять. Лева сейчас взрослый, самостоятельный мужчина. Закончил МВТУ. Программист. Уехал по оргнабору в Германию. Уже три года как. – Свирский недоуменно хмыкнул. – Раньше, понимаешь ли, народ из провинции ехал по лимиту в Москву, а теперь из Москвы – по лимиту в Германию. Через пару лет, кажется, получит гражданство. Недавно женился там. Одним словом, возвращаться домой не собирается. Так что я теперь остался один как перст.

– А если тебе переехать к сыну? Не пробовал?

– Да пробовал. Ездил в Германию в командировку на два месяца – курс лекций читал. Нет, – Свирский покачал головой, – я там не смогу. Все чужое, понимаешь? Получается еще хуже, чем в Москве. Ни друзей, ни знакомых. А сын? У него своя жизнь. За эти два месяца нам удалось провести вместе два дня. А в таком случае, какая разница, сколько километров нас разделяет: двадцать, двести или две тысячи? Что это мы все обо мне да обо мне. Сам-то как? Чем сейчас занимаешься?

– Ты же знаешь, я – все больше по административной части. Последние три года командую опытно-селекционной станцией в Орловской губернии. По сути дела – тот же самый многоотраслевой совхоз, но без производственной гонки, без борьбы за выживание. Хозяйство создавалось в рамках федеральной программы. Финансирование идет, ну не то чтобы рекой, но вполне полноводным ручьем. Курирует нас лично губернатор. С чиновниками ниже уровня замгубернатора я теперь и не общаюсь. Скажу тебе честно, в таких тепличных условиях я не работал никогда – ни при советской власти, ни в нынешние времена. Что еще можно сказать? Три тысячи гектаров земли, коровки, овечки, свинюшки, птичек немножко. Новенький, с иголочки, коттеджный поселок. Производственная и лабораторная база. Все наисовременнейшее, из Европы. На это денег не жалели. Ну и, конечно, народ. Коллектив у меня, Толька, закачаешься. Лично подбирал почти каждого. И рабочих, и научных сотрудников. Толковые ребята. Соорудили мне за полгода диссертацию. Без всякого нажима с моей стороны. Честно. Ты же знаешь, я никогда не играл в эти игры и не собирался играть. Стар уже. Но говорят: «Давай, Иваныч, защищайся. А то как-то неприлично даже, что у нас шеф неостепененный». Так что я сподобился на старости лет, стал кандидатом биологических наук.

– Что же ты меня в известность не поставил, на защиту не пригласил? – удивился Свирский.

– Прости, Толь, но ей-Богу, стыдно было.

– Дурак ты старый, стыдно, видите ли, ему.

– Ну вот. А теперь говорят: «Давай мы тебе докторскую напишем». Но тут уж я сказал им: «Стоп, ребята. Пора и честь знать».

– Ну и зря. Докторская степень тебе не помешала бы. Чиновники твои будут больше уважать хотя бы.

– Чиновникам, – Данко приобнял Свирского за плечи и, сделав заговорщическое лицо, наклонился к нему, – наплевать на всякие наши с тобой степени. Они совсем другие вещи уважают, – он сделал небольшую паузу. – И я им эти вещи обеспечиваю. Они мне, я им. Так и живем. Послушай, Анатолий Львович, приезжай ко мне. Посмотришь, как мы живем, чем занимаемся. Право слово, тебе будет интересно. Ты работаешь на прежнем месте?

– Я там не работаю. Я там, можно сказать, только числюсь.

Профессор Свирский работал заведующим лабораторией в Институте вирусологии и тропических болезней. Состояние института было плачевным. Девяностые годы стальным катком прокатились по отечественной науке. Когда руководство института обращалось в Академию наук или правительство, им отвечали: «На бюджетное финансирование не рассчитывайте, выживайте сами, как можете». И они выживали. Большую часть площадей сдали в аренду коммерческим организациям, сами продавали все, что только можно было продать. Свирский, как мог, старался сохранить самое драгоценное – коллектив лаборатории. Но все его усилия оказались тщетными. Слишком уж надолго затянулся тот период безвременья и неустройства. А десять лет для человеческой жизни – это очень большой срок. В результате к тому моменту, когда начался очередной нефтяной бум, и в фундаментальную науку стали долетать финансовые капли от бурной нефтедолларовой реки, из коллектива всей лаборатории остались только сам Свирский, да два пенсионера. С кем работать прикажете? За эти годы ушли в небытие целые научные школы. И если уж быть до конца честным самим с собой, то необходимо признать, что речь надо вести не о возобновлении работы с того места, где она была приостановлена, а о создании заново отдельных направлений в фундаментальной науке. А на это тех самых капель никак не могло хватить. Их хватало только на то, чтобы платить оставшимся сотрудникам более или менее приличную зарплату, такую, чтобы они смогли впервые за десять лет поменять свои штопаные штаны и стоптанные ботинки на новые и стали хоть чуть-чуть похожи на научных работников. Соответственно, ни о каких новых серьезных исследованиях и речи быть не могло. Занимались переписыванием старых отчетов. Естественно, такое положение дел не могло устроить такого деятельного человека, как Анатолий Львович Свирский. Выход для себя он нашел в преподавательской работе. Еще в начале девяностых он вернулся в alma mater, но уже в качестве преподавателя. Сначала – на четверть ставки, впоследствии – на полную профессорскую ставку. А в Институт вирусологии Анатолий Львович приезжал на пару часов один-два раза в неделю.