Четыре минус три - Барбара Пахль-Эберхарт

Скорбь. Еще одна гостья.

Она тихо усаживается на край моей постели, чуть только от меня отступает боль.

Боль и скорбь. Они для меня сестры. Всегда вместе. Что и говорить, близкие родственники. При всем этом они отличаются друг от друга как день и ночь. Как Инь и Янь. Как мужчина и женщина.

Боль я постоянно переживаю в состоянии внутреннего противоречия. Напряжение переполняет меня, потому что я не готова принять ситуацию такой, какая она есть. Нарастание напряжения причиняет боль. Которая грозит меня разорвать. Мысли конвульсивно курсируют вокруг восклицаний:

«Нет, не хочу!»

«Только не это!»

«Спасите!»

Часть моего существа уже проявляет готовность осознать и принять новую реальность, другая же часть не желает в этом процессе участвовать, устремляется в противоположном направлении, назад, в прошлое.

«Нет».

Это слово подпитывает боль буквально в физическом смысле. О чем я узнала еще на курсах для будущих мам, готовясь к родам Тимо. Акушерка настоятельно советовала мне издавать от боли не крики, а долгое «ДАААА!». Гласная «АААААА!» тянется, способствуя тем самым расслаблению мускулов. Гласная «е», напротив, провоцирует зажим, а значит, усиливает восприятие боли. Во время схваток я пробовала делать и то, и другое. Я была любознательной. Мне хотелось все знать.

От «нет!» я быстро отказалась.

Я нахожу, что слово «смерть» во всей полноте соответствует тому состоянию, которое оно описывает. Это слово сужает рот, оно выталкивается наружу, не желая растаять на языке.

Слово «скорбь» звучит совсем по-другому. Протяжное «О» заставляет открыть рот. Слово «скорбь» — спокойнее и боли не причиняет. Оно тихое и совсем не эффектное.

Акушерка настоятельно советовала мне издавать от боли не крики, а долгое «ДАААА!». Гласная «АААААА!» тянется, способствуя тем самым расслаблению мускулов.

Слезы скорби текут сами собой. Они теплые и неиссякаемые. Выдавливать их не нужно. Скорбь длится дольше. Скорбь выражается такими фразами, как:

Мне так тебя не хватает.

Я очень тебе сочувствую.

Прости меня.

Скорбь не бранится. Она все принимает. Она приходит тогда, когда смиряешься с тем, чего нельзя изменить. Я пережила скорбь и ее тихие, свободно точащиеся слезы, как хорошую подругу. Которая после напряжения невыносимой боли провожала меня в глубокий сон.

Боль и скорбь — две сестры.

У сестер есть еще одна близкая родственница: ярость.

Я заинтересовалась психологией задолго до того, как моя семья погибла. Однажды я прочитала о фазах переживания горя. О неприятии и гневе, об уходе в себя и обретении новых жизненных целей.

Голоса в моей голове, которые постоянно заявляли о себе, упорно преследовали цель провести меня через процесс горевания так, чтобы я себя не разрушила. Они заставляли меня вспоминать о том, что я узнала до того, как случилось несчастье.

Вот ты и сама столкнулась с необходимостью пережить горе. Насколько мне известно, это процесс. У него четыре стадии, которые неотвратимо следуют друг за другом. Возможно, у нас получится выяснить, в какой фазе ты сейчас находишься.

«Что позволит предвидеть, какая фаза будет следующей. Вследствие чего удастся предотвратить скатывание в большую черную дыру. Я вся внимание!»

Фаза первая: неприятие.

«Стоп, уважаемый голос! О чем это ты? Разве я что-нибудь не принимаю?»

Отлично. Значит, эту фазу ты уже прошла.

«Скорее всего, нет. По той причине, что я и не думала отрицать, что Хели и дети мертвы».

А ты не ошибаешься? «Моя семья по-прежнему со мной. Она просто стала невидимой». Не кажется ли тебе, что эти твои слова смахивают на неприятие?

«Минуточку. Означает ли это, что все, кто верит в жизнь после смерти, не признают тем самым «реальность»? И быть «реалистом» означает считать, что после смерти не следует ничего, кроме бесконечной пустоты?»

Не думаю, что исследователи имели в виду именно это.

«И я такого же мнения».

Я предлагаю задуматься вот о чем. Ты, тем не менее, отрицаешь. Причем в полную силу. И отрицаешь ты — жизнь.

Вот ты и сама столкнулась с необходимостью пережить горе. Насколько мне известно, это процесс. У него четыре стадии, которые неотвратимо следуют друг за другом.

«Опять передергиваешь, уважаемый голос. Приятие и обретение новых жизненных ориентиров — это последняя фаза процесса. То, что я провожу время в постели, — вполне естественно. Мне позволительно из нее не вылезать. Мне позволительно сворачиваться ежом, выставляя колючки. Насколько мне известно. Я достаточно хорошо информирована на этот счет».

Ладно, оставим в покое неприятие. Тем более что эта фаза все равно достаточно непродолжительна. Возможно, в твоем случае она была настолько коротка, что ты ее просто не заметила…

«Считаешь ли ты, что перепрыгивание через стадию, особенно через начальную, мне впоследствии отольется?»

Не знаю. Может быть. Во всяком случае, рано или поздно ты обратишь на это внимание. А пока пойдем дальше. Фаза вторая. Гнев. Чувство глубокого горя.

«Да. Это мне знакомо».

Отчаяние?

«Тоже».

Гнев, ярость?

«О чем это ты?»

Гнев, ярость.

«Ярость? Что за чушь. Я не ярюсь и не гневаюсь. Более того, не понимаю, о чем идет речь».

А как насчет рассеянности Хели? Он был недостаточно внимательным. Это его невнимательность стала причиной его смерти и гибели детей.

«Хели всегда был рассеянным. Я любила его таким, каким он был. Каждый из нас время от времени бывает недостаточно внимательным. Я сама, находясь за рулем, способна отвлекаться. Хели очень не повезло. Или такова была его судьба. Все это — не основание для того, чтобы Хели ненавидеть».

Но, может быть, ты клянешь судьбу?

«Я верю в судьбу. Именно поэтому я склонна считать все происходящее звеньями одного плана. Судьба отправила Хели и детей на небо, где они наверняка счастливы. Что касается меня: я исхожу из того, что, очевидно, существовали некие веские причины, объясняющие, почему я в тот день не сидела в автобусе. Возможно, у судьбы в отношении меня есть некие другие планы. И с яростью пока придется повременить».

А я вспоминаю о твоей поездке в поезде, во время которой ты — мысленно — накричала на Хели…

«Не знаю, что на меня тогда нашло».

Действительно не догадываешься?

«Не имею ни малейшего понятия. Каким образом представления в моей голове от меня обособились».

Ну, ладно. Поживем — увидим. Одолеет ли тебя когда-нибудь еще раз приступ ярости.

«Ладно. А теперь дай мне возможность поспать».

Спокойной тебе ночи.

17 апреля, 10.00

Я договорилась с коллегами по клоунскому цеху о сеансе расстановок. Дата и время были назначены заранее, за много месяцев. Я твердо решила пойти и встретиться с ними. Многих я вижу впервые после Праздника Душ. Чем они были заняты все это время? Что случилось в мире, пока меня не было? Вспоминают ли мои друзья Хели через месяц после его смерти? Или их уже целиком занимает что-то другое?

Ханна, ведущая расстановок, открывает сеанс неизменным ритуалом. «Какие темы заявлены на сегодня? Что вы хотите обсудить?»

Один за другим участники, делая шаг вперед, сообщают о том, что же их занимает.

Ханна хорошо информирована о моем несчастье. Она знает, что сегодняшнее занятие — из ряда вон. Тем не менее не отказывается от ритуала. Мне это нравится. Ведь и мне не хочется, чтобы все три часа речь шла исключительно обо мне.

Артур, мой коллега, вызывается начинать. Уже после вступительных слов у него на глаза наворачиваются слезы.

«Смерть Хели была для меня тяжелым ударом. Он был мне не только коллегой, он был моим другом. И он занимался тем же, что и я: разъезжал в клоунском автобусе, давая представления. И я, в качестве клоуна за рулем автобуса, тоже мог оказаться на его месте. Был дан наглядный урок того, как внезапно может оборваться жизнь. Как тонка ниточка, на которой мы все подвешены. Сознавать это больно».

Это уже нечто новое.

Как часто со дня несчастья мне приходилось слышать о том, что люди разделяют мои чувства. Что они печалятся наравне со мной. И что думают обо мне. И вот передо мной коллега и друг, который не только сопереживает, не только печалится обо мне. Он сам переживает из-за Хели. Смерть Хели стала судьбоносной и для него!

Мне это не приходило в голову. Что есть и другие люди, скорбящие по Хели. Что и они испытывают боль. И что речь, в общем и целом, идет не только обо мне.