Дай на прощанье обещанье (сборник) - Татьяна Булатова

– О чем же ты думаешь, Алка? – продолжали атаковать близкие подруги.

– О высоком, – смеялась Алла Викториновна и кокетливо взбивала прическу.

– Высокого в тебе – только рост, – осаживали они чудаковатую подругу. – И среди твоих знакомых и родственников нет дам твоего роста, поэтому видно, что одежда, которую ты носишь, с чужого плеча. Посмотри, как ты выглядишь?! – шумели подруги.

– А как я выгляжу? – недоуменно переспрашивала Алла Викториновна.

– Плохо, Алла. Плохо до невозможности, а ведь ты с людьми работаешь!

– Во всех я, душенька, нарядах хороша, – обрывала Алла Викториновна сеанс психотерапии и просила подать к чаю обязательный кусочек черного хлеба.

– И все равно! Нельзя к себе так относиться, – бушевали подруги. – Ты посмотри, от того, что ты на себя все время рукой машешь, у тебя и девчонки никак нормально не определятся.

– А что вам не нравится? – наконец-то решалась на сопротивление Алла Викториновна и подтирала мизинцем помаду в уголках губ.

– Все! – стройно рычали подруги. – Сама в обносках, девчонки – в обносках, теперь и Аглая за чужими донашивает.

«Аглая!» – звякнуло в растревоженном мозгу потерявшейся Аллы Викториновны, и она поскреблась к младшей дочери в дверь:

– Можно я войду?

– Мы уже спать ложимся.

– А Аглая?

– Вспомнила?! – ехидно воскликнула младшая и рывком распахнула перед материнским носом дверь. – Спит уже твоя Аглая: не дождалась, пока бабушка с работы вернется, улеглась и спит.

Алла Викториновна просунула голову в комнату, чтобы удостовериться, но натолкнулась только на спящего зятя, раскинувшего руки на всю ширину разложенного дивана. Аглая не спала и сосредоточенно смотрела в потолок, специально проинструктированная матерью.

– Не спит! – обрадовалась Алла Викториновна и рискнула перенести ногу через порог. Дочь перегородила ей путь:

– Ты зачем? На пять минут поиграть? Тогда не надо.

– Я спокойной ночи пожелать, – миролюбиво объяснила Алла Викториновна.

– Ну уж нет! Явилась на ночь глядя, ребенок ее весь вечер прождал… И теперь, пожалуйста, показываем, какая мы хорошая бабушка!

– Ничего я никому не показываю, – отступила назад Алла Викториновна. – Я и правда просто хотела пожелать Аглае спокойной ночи. Зря ты на меня бросаешься.

– Я-а-а?! – возмутилась дочь и дала матери пройти. – Да мне, если хочешь знать, вообще до балды: хорошая ты бабушка или плохая ты бабушка. Аглая уже знает: бабушке не до нее! У бабушки работа, у бабушки подруги, у бабушки времени нету…

Пока мать частила, словно из пулемета, между Аллой Викториновной и внучкой радугой заискрили переменные токи безмолвной радости. И хотя Аглая, по материнскому наущению, по-прежнему не поворачивала головы в сторону бестолковой бабки, Алла Викториновна точно знала: девочка ее видит, слышит и чувствует.

«Не уходи!» – посылала бабушке сигналы Аглая. «Не уйду», – сигнализировала той в ответ Алла Викториновна. «Мама не разрешает». – «Знаю». Мысленно пообещав внучке вызволить ее из материнского плена, Алла Викториновна буквально взмолилась:

– Я недолго. Только скажу и назад.

– Мне так не надо, – стояла на своем непреклонная дочь. – Или ты ее забираешь к себе в зал, чтобы я хоть выспалась, или скажешь ей спокойной ночи завтра, когда вовремя вернешься домой.

Аглая не выдержала и повернула голову в сторону двери, чтобы дать понять бабке свои намерения: «Давай, соглашайся. Вместе ляжем, поболтаем немного. Расскажу тут тебе всякого разного… Давай!» Было странно, что мать не замечает этого радужного свечения, соединившего ту, которая дала жизнь ей, и ту, которой дала жизнь она.

Алла Викториновна, ни секунды не сомневаясь, изъявила желание предоставить внучке ровно половину своего дивана, а поэт… Поэт обоснуется у себя в кабинете и заснет, как только творческий акт будет закончен.

– Ура! – завопила Аглая от счастья и покинула свое спальное место, не спросив разрешения у матери.

– Стой! – рявкнула та, но дочь уже намертво прилипла к бабушке и даже засунула ей голову под кофту. – По-моему, я тебя еще никуда не отпустила.

– А по-моему, мы обо всем договорились, – позволила себе вмешаться Алла Викториновна и развернула внучку лицом к матери: – скажи маме «Спокойной ночи».

– Спокойной ночи! – выкрикнула Аглая и, не дождавшись ответа, умчалась в зал, не забывая по дороге подпрыгивать на одной ножке.

– Только не болтайте полночи, – предупредила Аллу Викториновну добившаяся таки своего младшая дочь. – Завтра в садик не встанет.

– Не буду, – легко пообещала счастливая бабка и скрестила ноги. – Спокойной ночи.

Пока Алла Викториновна «замаливала грехи», Аглая не теряла времени даром. Она как-то умудрилась разложить допотопный диван, натянуть на него огромную простыню, достать из постельного ящика две пуховые подушки и даже выложить поверх одеяла непрезентабельную «бабину ночнушку».

– Это ты сама?! – не поверила Алла Викториновна.

– Ну не ты же! – на первый взгляд хамовато ответила девочка, но это только на первый взгляд, потому что за небрежным тоном стояла детская гордость взрослых размеров. Аглая гордилась своими уникальными способностями сделать все так, «как надо», «по-взрослому».

Алла Викториновна на тон девочки никак не отреагировала и даже не сделала подобающее в данном случае замечание, потому что видела тот мощный поток радостной энергии, который излучала ее внучка.

– Давай ложись, – приказала Аглая и приготовилась смотреть за процессом облачения бабки в рубашку. Больше всего девочку интересовала грудь, скрывавшаяся не просто под перламутровой блузкой, но под «лифтоном», как говорила мама. «Лифтон» – это мечта, отсроченная в подростковое будущее. Об этом ее тоже предупредили, та же мама, например:

– Не будешь есть в борще капусту, титьки не вырастут. Будешь, как твоя тетка, безгрудая. Она тоже капусту из борща выплевывала.

Быть такой, как тетка, не хотелось. Хотелось такой, как мама. Очень уж у нее «лифтоны» красивые, как в журналах, которые папа рассматривает. У бабушки не такие красивые, но тоже ничего. И грудь больше, чем у мамы, хотя бабка утверждает, что она выросла у нее к пенсии. Интересно, она что, до пенсии капусту из борща выплевывала?

Пока Алла Викториновна снимала бюстгальтер и аккуратно вешала его на стул, Аглая переставала дышать и не сводила с той глаз.

– Чего ты? – спрашивала бабка, не оборачиваясь, чувствуя, что внучка сверлит ей взглядом спину.

– Ниче, – отвечала девочка, но безмятежный голосок абсолютно не соответствовал напряженно-сосредоточенному выражению лица. – Скоро?

– Скоро, – обещала Алла Викториновна и складывала остальную одежду.

– А трусы? – интересовалась Аглая. – Трусы снимать будешь?

– А зачем? – демонстрировала встречный интерес бабушка.

– Не знаю, – разводила руками девочка и ссылалась на надлежащую инстанцию: – Меня мама заставляет.

– И что мама говорит? – торопилась удовлетворить уже теперь свое любопытство Алла Викториновна.

– Говорит, пися дышит.

– Ну… тоже правильно, – соглашалась Алла Викториновна, но сама на столь кардинальные меры не решалась. Аглая же тактично молчала.

– А зубы? – вдруг вспоминала девочка, и Алла Викториновна спохватывалась:

– Точно! Зубы! Совсем забыла.

Когда зубы водворялись в стакан с водой, голос Аллы Викториновны немного менялся: он становился более мягким, а слова шепеляво-вкусными.

– Все? – в нетерпении трепетала Аглая. – Ложишься?

– Все, – подтверждала свою готовность Алла Викториновна и выключала свет.

– А зачем свет-то выключила? – Девочка была явно недовольна.

– А затем, – доступно объясняла Алла Викториновна. – Я тебе глазами светить буду. Смотри! Видишь?

Внучка старательно таращила в темноте глаза, но, ничего не увидев, старательно врала:

– Вижу!

– Ну и какого цвета свет? – уточняла дотошная бабка.

– Голубого! – сочиняла Аглая и на всякий случай добавляла: – Правильно?

– Правильно! – подтверждала Алла Викториновна и перебирала пальцами по краю одеяла.

– Чего ты делаешь?

– Играю…

– На одеяле?

– Ну…

– Ну чего ты врешь, баба. Кто ж так играет?!

– Я так играю. Слышишь?

Аглая минуту прислушивалась, а потом сама собой в ушах начинала играть голубая музыка… Рядом с Аллой Викториновной сами собой рождались не только свет и музыка, но и масса вопросов! Например, почему мама с папой на ключ запираются, а ее, Аглаю, оставляют в коридоре? Или почему в туалете пахнет? Или зачем ходить в школу, все равно старость наступит? Или почему тетю замуж не берут? В общем, много всяких «или» в голове возникает и про любое спросить можно. Потому что баба не кричит и не пугается, когда ее про зубы спрашивают, про какашки, про сколько лет и сколько стоит. И у нее на все ответ есть, о чем ни спроси, потому что она – колдунья. «Чуфырница», как называет ее большой поэт, когда она ему голову лечит.