Банда 2 - Виктор Пронин

— Говори, Паша, — Халандовский склонил голову, выражая готовность выслушать все, до конца и не перебивая.

— Бутылка нужна... Только наша. В киосках боюсь покупать.

— И правильно. Водку бери только у меня. Продают такую отраву, такую гадость.. Сами печатают наклейки, сами разводят какие-то технические спирты, сами разливают, устанавливают пену... В своих же киосках и продают. А люди мрут. Паша, люди мрут в самом прямом и полном смысле слова.

— Знаю, — кивнул Пафнутьев.

— А почему не сажаешь?

— Сложно это, Аркаша. Рыночные отношения...

— А меня на недовесах ловят! — глаза Халандовского в первый раз сверкнули гневно и оскорбленно.

— Разберемся.

— Один мой приятель специально в машине, в бардачке отраву держал. С виду водка, как водка... А в ней отрава. И об этом знал только он. А водку эту, это угощение он держал специально для угонщиков, И надо же — угнали.

— Машину угнали? — уточнил Пафнутьев, опять насторожившись.

— Ну! И все у них получилось, все удалось. Угнали, скрылись, спрятались. Обшаривая машину, нашли бутылку. И на радостях выпили.

— И им стало плохо? — предсказал Пафнутьев.

— Нет! — отверг Халандовский подсказку. — Они умерли в течение десяти минут.

— Какой кошмар! — ужаснулся Пафнутьев, поднимаясь. — Мне пора, Аркаша. До скорой встречи.

— Нет, ты мне скажи — судить этого мужика будут?

— Не стали мы его судить, — устало проговорил Пафнутьев. — Он сказал, что сам купил эту водку за полчаса до того, как угнали машину.

— Так ты знаешь эту историю... — разочарованно протянул Халандовский.

— Я все знаю.

— А про Байрамова не знай!

— Теперь знаю и про Байрамова, — Пафнутьев протянул руку. — Не дрейфь, Аркаша. Разберемся.

— Только не очень долго, Паша... Силы мои на исходе. И деньги тоже. Ведь деньгами приходится все погашать.

— Будут новости — звони. А это за бутылку для эксперта, — Пафнутьев положил на стол три тысячи рублей.

— Ты меня смешишь, Паша, — горько усмехнулся Халандовский, смахивая деньги в ящик стола.

— Посмеемся вместе, Аркаша.

— Неужели придет такой час? — проговорил Халандовский, когда Пафнутьев уже "покинул его кабинет. — Неужели придет такой час, — повторил он, пряча пустую бутылку в тумбочку стола.

Знаменитый нос Дубовика, налитый неведомой жизненной силой, завис над протоколом в каком-то горестном ожидании — перед ним сидел заплаканный пожилой человек, который, похоже, не в силах был произнести ни единого слова. И Дубовик, пригорюнившись, терпеливо ждал, пока свидетель придет в себя, справится с волнением, слезами и переживаниями. То ли сочувствовал ему Дубовик, то ли скучал в ожидании.

Заглянувший в дверь Пафнутьев увидел эту невеселую картину и уже хотел было уйти, но очнувшийся Дубовик сделал ему неприметный жест рукой — заходи, дескать, не помешаешь. Пафнутьев вошел в кабинет, в котором до прошлого года обитал сам, и втиснулся в угол между шкафом, до сих пор набитым знакомыми вещдоками, и батареей парового отопления. Он положил на нее руку — ребра батареи были холодны, хотя уже неплохо бы и затопить, прохладно в кабинете.

— Повторим, а то я не все понял, не все запомнил, — сказал Дубовик для Пафнутьева, чтоб тот вошел в суть разговора. — Вы утверждаете, Николай Петрович, что все произошло на ваших глазах?

— Господи! Да на балконе я стоял, на балконе! И все видел. Я часто стою на балконе — машину стерегу. Нынче ведь угоняют полсотни машин в сутки! Находят две-три... Так что при любой свободной минуте выхожу на балкон. И покурить, и чайку попить, и с соседом поговорить... Он на своем балконе — внучку пасет, чтоб маньяк какой не съел, я на своем — на «девятку» поглядываю...

— И тут вы увидели этих людей, — Дубовик прервал слишком уж подробный рассказ потерпевшего и направил его слова в нужное русло.

— Да. Увидел, — Николай Петрович замолчал, ожидая следующих вопросов.

— И что?

— Ну что... Потолкались они, походили... Я подумал вначале — ждут кого-то... Люди, как люди... У меня и мысли не возникло, что они собираются машину угнать... А оно вона что вышло.

— Дальше... Что было дальше?

— Вижу, что один из них, маленький такой, вроде как парнишка с виду, еще в школу ходит... Старшеклассник, вроде... Так вот, подходит он к моей красавице...

— К кому подходит? — уточнил Дубовик.

— Ну, к «девятке»... Красавицей я ее называл, когда жива была... То есть" когда ее еще не угнали... Подходит, сует что-то в дверной замок, дверца и распахивается. Я и слова не успел произнести, прямо дыхание во мне остановилось... Как ему удалось, что он такое сделал — ума не приложу. Всего полчаса назад я был внизу, у машины, запер все замки, проверил все двери и тут такое...

— Это потрясающе! — вмешался в разговор Пафнутьев. — Скажите, малыш, который дверь открыл... Он что, один был?

— Нет, — воскликнул старик. — В том-то и дело. Только дверь открылась, возникают еще двое... Малыш влез в машину, второй сел за руль, третий уже дергает заднюю дверцу... Изнутри ему уж кнопку поддернули...

— А вы?

— Я, конечно, в крик! А что мне было делать? Сбежать вниз с пятого этажа без лифта в моем возрасте... Да еще пересечь двор, это метров пятьдесят... Добраться до машины... Они к этому времени будут уже в другом конце города.

— Значит, вы остались на балконе и продолжали кричать?

— Да. Продолжал кричать, — подтвердил Николай Петрович с некоторой обидой в голосе. Что-то, видимо, не понравилось ему в том, как поставил вопрос Пафнутьев. — И тут вижу — идет Степан с дочкой. Степан! — кричу я ему. — Смотри!

— Степан — это кто? — спросил Дубовик.

— Сосед. Прекрасный человек! Живет в первом подъезде! Простите.., жил. Похоронили вчера... — старик замолчал снова, видимо, перенесясь в печальные события, и Пафнутьев вдруг увидел, что тот попросту не может продолжать — слезы навернулись на его глаза и безутешно падали вниз. Старик начал суматошно искать носовой платок, нашел его в каком-то кармане уже в виде мокрого комка и принялся промокать глаза. — Простите, не могу... Как вспомню... Не могу.. Степан с дочкой шел... Дочке пять лет... Выросла на наших глазах... Когда они с женой вместе шли куда-то, Оленьку у нас оставляли... Его жена позвала их ужинать.. Сам слышал — вышла на балкон, какое-то время смотрела на отца с дочкой, как прощалась, ей-Богу... Потом позвала... И Степан направился домой. Позвал Оленьку, она тут же подбежала... Послушный ребенок... И они пошли к дому. Оленька что-то рассказывала ему, он смеялся, подбросил ее, снова на землю поставил, сейчас, говорит, маме расскажем... Рассказали, — старик помолчал, глядя мокрыми глазами в окно. Потом спохватившись, посмотрел на Дубовика, на Пафнутьева — он, похоже, не мог вспомнить — давно ли сидит, давно ли вот так молчит.

— Что было дальше, — осторожно напомнил Пафнутьев.

— Черт меня дернул крикнуть Степану... Дескать, смотри, в машину в мою кто-то лезет... Гори она синим огнем, пропади она пропадом... Говорят покупай, покупай, а то деньги все равно в труху превратятся... Купил. Не столь для езды, сколько деньги спасал... Спас, называется. Ни денег, ни машины, ни Степана...

Пафнутьев сидел опустив голову и внимательно рассматривал собственные ладони. Он не мог перебить старика и попросту ждал, когда тот снова выйдет на тропу связных показаний. Впрочем, и эти вот его причитания тоже имели смысл — они давали представление о том, что произошло, правда, несколько с другой стороны. Хотел было задать вопрос Дубовик, но Пафнутьев остановил его — пусть, мол, выплачется. Кто-то заглянул в дверь. Дубовик ответил кому-то по телефону, сам позвонил...

Наконец, старик взял себя в руки, резко, насухо вытер глаза рукавом, поднял голову.

— Простите, — сказал он. — Который день плачу и не могу остановиться. Как вспомню Степана, как вспомню Оленьку... Так реву. Баба бабой...

— Итак, вы крикнули с балкона Степану, что, дескать, в вашу машину лезут чужие люди, — проговорил Дубовик. — Что произошло дальше?

— Ну что... Оставил он Оленьку на дорожке, а сам бросился к машине... Выволок из-за руля этого длинного, рыжего... Просто захватил его за шиворот и выволок, как кутенка... Он же здоровый мужик был, наш Степан... Во дворе ребята соревновались... Знаете, локти ставят на стол, ладонь в ладонь и кто кого положит. Так вот, Степан всех укладывал, и левой рукой, и правой. Знал, что сильнее других, потому и вмешался... Он бы и с этими без труда расправился, если бы не черный — Какой черный? — негромко, как бы между прочим спросил Пафнутьев, опасаясь вспугнуть воспоминания старика.

— Ну, выскочил черный...

— Откуда выскочил? Из машины?

— Нет, в машине были только трое... Длинноволосый, потом малыш и еще один...

— А черный откуда взялся?

— Черт его знает! Я видел этих троих — Малыш, рыжий и еще один... В зеленых штанах. Знаете, модно сейчас короткую стрижку делать... Вроде, как спортсмен. Раньше мы такую стрижку называли «под польку». Впереди небольшой чубчик, а сзади все выстрижено... Прическа для людей не очень образованных — шахтеры так стриглись, шофера, — шелупонь приблатненная...