ВьЮжная Америка - Александр Романенко

Чтобы попасть в «нашу» квартиру, всем потребовалось снова выйти на улицу и уже там войти в другую калитку. За калиткой открылся длинный крытый ход на лестницу — квартира была на третьем этаже.

Как только нам отперли дверь и мы любопытствующей гурьбой ввалились внутрь, Валентина воскликнула:

— Княжеские хоромы! Будем жить как богачи!

И было чему удивляться. В Москве мы за три сотни долларов в месяц снимали однокомнатную квартирку на гулкой окраине, далеко от метро, но близко к дымам теплоцентрали. Здесь же за те же самые деньги нам предложили весь этаж шикарного дома, около ста квадратных метров — две спальни, необъятный зал, столовая со скатертями, салфетками и огромным стеклянным столом, две ванные комнаты вместе с полотенцами, два туалета, кухня, балкон, коридор и маленький кабинет. И везде — мягкая и плетеная мебель, на кухне — разнообразные принадлежности, на стенах — картины, в нишах — статуэтки, на окнах — волнообразные занавеси, всюду коврики и паласы, и так далее. И все новое. Трудно быть недовольным при виде такого изобилия жилищного пространства. Трудно удержаться от восторгов. Но это нас и погубило. Если до Валентининых восклицаний хозяева еще как-то предполагали уступить долларов хотя бы тридцать, то теперь они явно подумывали о том, что продешевили. О торге с хозяевами не могло быть и речи. Правда, мы и не собирались торговаться, триста нас устраивало без обсуждений.

Нам показали все, даже то, как правильно зажигать газовую плиту, и как включать электрический котел, и как шумит воздушный фильтр на кухне, и как открываются окна, и многое другое. Я подумал, что нам просто запудривают мозги, чтобы мы не смогли разглядеть какую-нибудь пакость, и поэтому придирчиво рассматривал все, что только попадалось под руку. Но единственный непорядок, который мне удалось обнаружить, — это большой сохнущий фикус, который не поливали, вероятно, со времен бывших постояльцев.

«Фикус мы оживим запросто, будем поливать спитым чаем», — подумал я и выглянул в окно.

Внизу был чей-то двор с одноэтажным домом, явно недостроенным до двухэтажного, но тем не менее очень плотно заселенным: из домика выскочили две девчонки лет семи, за ними — малыш-карапуз. Дети были смуглые, чернявые, как цыганята.

— Ну что, нравится? — тихо спросил я подошедшую Валентину.

— Конечно! У нас в спальне будет своя ванная, дверь не из коридора, а изнутри, понимаешь? А у Маши нужно сначала выйти в коридор, но это ничего. Зато из ее окна вид на город, а у нас — только на улицу и гору. Ты спроси, есть у них телевизор? Почему нет телевизора?

Я спросил. Говорят, телевизор, конечно, был, но что-то с ним случилось, отдали в ремонт, а потом там же, в мастерской, и продали на запчасти, очень дешево продали, а ремонт стоил бы половину хорошего нового телевизора.

— Ладно, — успокаиваю я Валентину. — Телевизор купим сами. Предоплату с нас не требуют, значит, истратим эти триста долларов на телевизор.

Через десять минут мы снова сидели внизу у хозяев. По-прежнему счастливый человечек печатал на крошечной машинке договор об аренде, а Дора наконец-то получила возможность дорассказать все, что лежало на ее неспокойной душе.

Вдруг Маша перебила причитания Доры по поводу дороговизны майамского транспорта и спросила, можно ли будет завести котенка.

— Э китти? Ши аскс иф ту хэв э китти?

Маша кивнула. Дора обратилась к брату. Маленький человечек оторвался от изнурительной процедуры печатания важной бумажки и сказал что-то, из чего я понял только слово «пэррос», то есть «собаки».

— Котенок — это можно, — обрадованно объяснила нам Дора. — Собак не хочет, а котенок — это хорошо. Ты так любишь котят? — Она повернулась к Маше.

— Я хочу иметь что-нибудь живое, — сказала Маша по-английски почти совсем правильно.

— О, моя милая девочка, она любит животных! — Дора расплылась от удовольствия.

И тут же, без всякого перехода, стала рассказывать о том, как ее друг, который был до мужа, но тоже не гражданин, работая на почте шофером маленького грузовичка, нечаянно переехал то ли змею, то ли ужа, то ли какую-то другую, и его оштрафовали на двадцать пять долларов, а он и без того был всем должен, и вскоре его уволили, но только не за змею, а по подозрению в краже посылок, хотя он никогда не брал даже чужой спички, не то что посылки, и после этого он долго еще уверял всех знакомых, что убил не просто змею, а ведьму, и не будет ему счастья три года, но три года давно уже прошли, а он так и мыкается без постоянной работы и дважды едва-едва откручивался от депортации.

Хозяин дома, по-прежнему тупо улыбаясь привалившему счастью, печатал очень медленно, и похоже было, что Дора сведет нас с ума своими идиотскими историями. Но вот договор об аренде наконец напечатан. Маленький человечек торжественно подписал бумажки, я не менее торжественно приложил свою руку, договор вступал в силу со следующего дня, как и полагается. Кроме договора мне предложили подписать длинный-предлинный список всех находящихся в квартире предметов.

— В Штатах всегда такой лист! Всегда! — настаивала Дора.

Я пробежал глазами этот список и, хотя чувствовал себя несколько униженным (ибо подобный документ так или иначе подразумевает во мне потенциального вора), все же подписал и его. Бог с ними, пусть это будет на их совести. Кроме того, кто их знает, может быть, и нет здесь ничего унизительного, а просто такой дурацкий порядок.

— Не хотите выпить? — спросила Дора.

Я обалдел. Неужели? Конечно, хочу, как не хотеть.

Невзрачненькая жена маленького человечка бесшумно исчезает где-то за перегородками и вскоре возвращается оттуда с подносом. На подносе — ровно семь стограммовых стаканчиков. С кока-колой! Нет, это не насмешка, это совсем другое. Хозяева предлагают напиток в качестве символа подписания договоренностей. По-нашему говоря, обмывка обновки. А кока-кола — тоже символ, символ безалкогольной, порядочной, чтобы не сказать — праведной жизни. Мол, мы обычай уважаем, но и сами не алкаши, и вам этого не советуем (а в скобках, мол, надеемся, что не загадите нашу чистенькую квартирку).

Вполне возможно, что предыдущие квартиранты устраивали пьяные разборки и дебоши, и теперь хозяева, как говорится, боятся куста, как та пуганая ворона.

Однако я не могу все эти спонтанно рождающиеся у меня в голове мысли высказать Валентине, и кока-колу она воспринимает по-своему — ей смешно. Дора расценивает ее смех как нормальное проявление удовольствия и тоже смеется.

Но вот нас провожают до калитки. В моем кармане договор на год, первая оплата будет только через месяц. Прекрасно. Завтра же утром переедем из «Алстона». Сколько можно переплачивать? А сегодня… Сегодня не грех и покутить — немножко, разумеется, в рамках, в рамочках. Но текилу я больше не хочу. От нее дуреет голова и отключается восприятие действительности. Лучше всего взять бутылочку коньяку, полкило шоколада и посидеть в номере, на прощание.