Творения, том 2 - Иоанн Златоуст

Они справедливо боятся смерти, потому что не имеют надежды на воскресение; но ты, идя лучшим путем и имея возможность любомудрствовать о надежде на будущее, какое найдешь оправдание, когда, веруя в воскресение, боишься смерти, подобно неверующим в воскресение? Но я боюсь, говоришь ты, не смерти; не умереть боюсь, но умереть худо, быть обезглавленным. Так неужели Иоанн умер худо, потому что был обезглавлен? И Стефан также худо умер, потому что побит камнями? И мученики все, по-вашему, умерли жалкой смертью, потому что одни огнем, а другие железом лишены жизни; одни брошены в море, другие со стремнин; а иные в челюсти зверей, и таким образом скончались? Умереть худо, человек, значит не насильственной смертью умереть, но умереть в грехах. Послушай, как любомудрствует об этом пророк. «Убьет грешника зло» (Псал. 33:22), – говорит он. Не сказал: насильственная смерть люта, но: «убьет грешника зло». И справедливо: потому что, по отшествии их отсюда – нестерпимое наказание, нескончаемые муки, червь ядовитый, огонь неугасающий, тьма кромешная, узы неразрешимые, скрежет зубов, скорбь, теснота и вечное осуждение.

3. Когда такие бедствия ожидают грешников, – какая будет им польза от того, дома ли и на постели своей они окончат жизнь? Равно как и праведникам не будет никакого вреда от того, что окончат настоящую жизнь от меча, или железа и огня, когда они имеют перейти к вечным благам. Поистине «убьет грешника зло». Такова была смерть того богача, который показал презрение к Лазарю и, хотя окончил жизнь дома, на постели, в присутствии друзей, своей смертью, но, по отшествии, горел в огне и не мог найти там никакого утешения в благоденствии настоящей жизни. Не то с Лазарем: хотя он на дворе богача, среди псов, лизавших раны его, потерпел насильственную смерть (ибо, что может быть мучительнее голода?), но, по отшествии, стал там наслаждаться вечными благами, веселясь на лоне Авраама. Какой же был ему вред оттого, что он умер насильственно, и какая польза богачу оттого, что он умер ненасильственно?

Но мы, говоришь, боимся умереть не насильственно, а безвинно; боимся, не сделав ничего такого, в чем нас подозревают, быть наказанными наравне с уличенными в преступлении. Что говоришь? – скажи мне. Боишься умереть безвинно, умереть по делам – хочешь? И кто же будет так жалок и несчастен, что, когда бы предстояла ему незаслуженная смерть, захотел бы лучше умереть по делам? Если должно бояться смерти, то бояться той, которая постигает нас по делам: потому что умерший незаслуженно, через это самое входит в общение со всеми святыми. Большая часть благоугодивших Богу и прославившихся умерла незаслуженной смертью, и первым из них – Авель. Убит он не за то, что погрешил в чем против брата, или оскорбил Каина, но за то, что почитал Бога. А Бог попустил это, любя ли его, или ненавидя? Очевидно, что, любя и желая за столь неправедную смерть дать ему блистательнейший венец. Видишь, что должно бояться не насильственной и незаслуженной смерти, но смерти в грехах. Авель умер незаслуженно, Каин жил «стеная и трясясь» (Быт. 4:12): кто же, скажи, был блаженнее, – почивший ли в правде, или живущий в грехах, – умерший ли незаслуженно, или наказываемый по делам? Хотите, я скажу любви вашей, почему мы боимся смерти? Нас не уязвила любовь к царствию, не воспламенило желание будущих благ; иначе мы, подобно блаженному Павлу, презрели бы все настоящее; сверх того, мы не боимся геенны, и потому боимся смерти; не знаем нестерпимой тяжести тамошнего наказания, и потому боимся не греха, а кончины. Если бы тот страх поселился в душе нашей, то этот не мог бы войти в нее. И это попытаюсь объяснить не дальними какими-либо обстоятельствами, но здешними, – теми самыми, которые на этих днях случились с нами. Когда пришел от царя указ о собрании подати, которая показалась несносной, все возмутились, все заспорили, начали досадовать и негодовать, и, встречаясь друг с другом, говорили: «нам жизнь не в жизнь; город разорен; никто не в состоянии вынести столь тяжкого налога!» – и все сокрушались, как будто доведены были до последней крайности. Потом, когда совершилось преступное дело; и некоторые непотребные и развратные люди, поправ законы, ниспровергли статуи, и всех вовлекли в крайнюю опасность, так что, раздражив царя, мы стали бояться теперь за самую жизнь, – нас уже не тревожит более потеря имущества, но, вместо всех тех речей, я слышу другие: «пусть царь возьмет наше достояние; мы охотно откажемся и от полей и от имений, – только бы обещал нам спасти хоть голое тело». Итак, пока не объял нас страх смерти, мы беспокоились о потере имущества; когда же произведены были те беззаконные буйства, наступивший страх смерти изгнал скорбь о потере. Точно так, если бы обладал душами нашими страх геенны, не овладел бы нами страх смерти; но как в телах, когда постигнут нас две болезни, сильнейшая обыкновенно подавляет слабейшую, так и тут случилось бы. Если бы был в душе страх будущего наказания, он подавил бы всякий человеческий страх, так что, кто непрестанно будет памятовать о геенне, тот с улыбкой станет смотреть на всякую смерть; и это не только освободит его от настоящей скорби, но избавит и от будущего пламени. Кто всегда боится геенны, тот никогда не впадет в огонь геенский, потому что этот постоянный страх умудряет его. Позвольте мне теперь благовременно сказать вам: «братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы» (1 Кор. 14:20).

Мы действительно питаем детский страх, когда боимся смерти, а не боимся греха. Малые дети пугаются масок, а не боятся огня, и, если случится поднести их к зажженной свече, они, ничего не опасаясь, протягивают руку к свече и огню; ничтожная маска пугает их, а того, что, в самом деле, страшно – огня – они не боятся. Так и мы боимся смерти, которая есть ничтожная маска, а не боимся греха, который действительно страшен и, подобно огню, пожирает совесть. И это, обыкновенно, происходит не от существа самого дела, но от нашего неразумия: так что, если мы рассудим, что такое смерть, то никогда не будем ее бояться. Что же такое смерть? То же, что снятие одежды: тело, подобно одежде, облекает душу, и мы через смерть слагаем его с себя на краткое время, чтобы опять получить его в светлейшем виде. Что такое смерть? Временное путешествие, – сон, который дольше обыкновенного. Поэтому, если боишься смерти, бойся и сна, если сокрушаешься об умерших, то сокрушайся о ядущих и пьющих: как это дело естественное, так и то. Не печалься о том, что бывает по закону природы, – печалься более о том, что происходит от злого произволения; не плачь об умершем, но плачь о живущем в грехах.

4. Хочешь, скажу и другую причину, по которой мы боимся смерти? Мы не живем, как должно, не имеем чистой совести. Будь это, – нас ничто не устрашило бы, ни смерть, ни голод, ни потеря имущества, ни другое что-либо такое. Живущему добродетельно ничто подобное не может повредить и лишить его внутреннего удовольствия, потому что кто питается благими надеждами, того ничто не может повергнуть в уныние. В самом деле, могут ли люди сделать что-либо такое, что мужа доблестного заставило бы скорбеть? Отнимут у него деньги? Но у него есть богатство на небесах. Выгонят из отечества? Но через это переселяют его в горний град. Наложат на него оковы? Но он имеет свободную совесть, и не чувствует внешних цепей. Умертвят тело? Но оно опять воскреснет. И как сражающийся с тенью и бьющий по воздуху никого не может поразить; так и враждующий против праведника сражается только с тенью, тратит свою силу, а тому не может нанести ни одного удара. Итак, дай мне только твердую веру в царствие небесное, и – умертви меня, ежели хочешь, сегодня же. Я поблагодарю тебя за смерть, потому что через нее ты скоро переселяешь меня к тем благам. Об этом-то особенно, говорят, и мы скорбим, что, задерживаемые множеством грехов, не достигнем тамошнего царствия. Так перестань плакать о смерти и плачь о грехах своих, чтобы загладить их. Для того и печаль, чтобы мы пользовались ею к уничтожению наших грехов, а не для того, чтобы скорбели о потере имущества, о смерти, или о чем-либо другом тому подобном. Что это так, объясню вам примером. Лекарства назначены для тех только болезней, которые могут они уничтожать, а не для тех, которым от них нет никакой пользы. Примерно скажу, чтобы речь моя была еще яснее: лекарство, которое может пользовать только больные глаза, а не другую какую-либо болезнь, справедливо признаешь назначенным только для глазной болезни, а не для желудка, не для рук, и не для другого какого-либо члена. Переведем же речь на печаль и – найдем, что она ни в каких других обстоятельствах не помогает нам, а только исправляет грех: поэтому, очевидно, она и назначена только для уничтожения его. Разберем же каждое из приключающихся нам бедствий, и, приложив к ним печаль, посмотрим, какая от нее польза. Потерял кто имущество? Опечалился он; но не вознаградил потери. Лишился кто сына? Поскорбел он; но не воскресил мертвого, и не принес пользы отошедшему. Потерпел кто побои, заушение, обиду? Предался он горести; но обиды не отвел от себя. Впал кто в немощь и в самую тяжкую болезнь? Стал он сокрушаться; но болезни не уничтожил, напротив еще усилил ее. Видишь, что ни в одном из этих бедствий печаль не помогает нисколько? Но согрешил кто, и опечалился: он уничтожил грех, загладил вину свою. Откуда видно это? Из слов Господа: говоря об одном грешнике, Он сказал: «за грех корыстолюбия его Я гневался и поражал его, скрывал лице и негодовал; но он, отвратившись, пошел по пути своего сердца» (Ис. 57:17). Поэтому и Павел сказал: «ибо печаль ради Бога производит неизменное покаяние к спасению, а печаль мирская производит смерть» (2 Кор. 7:10). Посему, как видно из сказанного, если печаль не может вознаградить ни потери имущества, ни обиды, ни позора, ни побоев, ни болезни, ни смерти, ни чего-либо другого тому подобного, но только способствует к уничтожению греха и изглаживает его; то, очевидно, что для него одного она и назначена. Итак, не будем более скорбеть о потере имущества, но станем скорбеть тогда только, когда грешим. В этом случае великая польза от скорби. Лишился ты чего? Не скорби: этим нисколько не пособишь. Согрешил? Скорби: это полезно. Вникни в разум и премудрость Божью. Два плода породил нам грех: скорбь и смерть. «В день, в который ты вкусишь от него», говорит Бог, «смертью умрешь» (Быт. 2:17), и к жене: «в болезни»[4] «будешь рождать детей» (Быт. 3:16). Этими же двумя средствами (Бог) истребил и грех, и устроил так, что мать гибнет от чад своих. А что, подобно скорби, и смерть уничтожает грех, – это видно как из примера и учеников, так и из слов Павла к согрешающим: «от того многие из вас немощны и больны и немало умирает» (1 Кор. 11:30). Вы грешите, говорит, потому и умираете, дабы смертью загладились грехи. Почему и прибавил: «ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы. Будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром» (1 Кор. 11:31–32). Как червь и рождается от дерева, и точит дерево, и как моль съедает шерсть, от которой и зарождается; так скорбь и смерть родились от греха и истребляют грех. Итак, не будем бояться смерти, но станем бояться только греха и о нем скорбеть. Это говорю я не потому, чтобы ожидал чего-либо страшного: нет, но потому, что желаю, дабы вы постоянно имели в себе этот страх, и самым делом исполняли закон Христов. «Кто не берет креста своего», говорит Господь, «и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Матф. 10:38). Сказал же так не для того, чтобы мы носили дерево на плечах, но чтобы всегда имели смерть перед своими глазами, как и Павел умирал каждодневно (1 Кор. 15:31), смеялся над смертью и презирал настоящую жизнь. Ты воин, и непрестанно стоишь в строю; а воин, который боится смерти, никогда не сделает ничего доблестного. Так и человек христианин, который боится опасностей, не сделает ничего великого и славного; напротив, его самого легко одолеть могут; смелый же и великодушный – неодолим и непобедим. И как три отрока, не убоявшись огня, избежали огня; так и мы, если не будем бояться смерти, избегнем смерти. Они не убоялись огня, потому что сгореть – не преступление; но убоялись греха, потому что жить нечестиво преступление. Будем подражать этим и всем подобным им праведникам; не станем бояться опасностей – и избегнем опасностей.