Фронтовые повести - Адий Шарипов

А собачий лай, крики, выстрелы приближались. Положение становилось отчаянным.

Справа за болотом Жилбек увидел небольшую возвышенность. Там было спасение. Но как туда доберешься?

Выручив из беды второго застрявшего, пошли вперед, страхуя друг друга. Парень с больным сердцем задыхался, бледность покрыла его лицо, на лбу выступила испарина. Он уже не стонал, не мог выговорить ни слова, из охрипшей глотки вылетало только прерывистое дыхание.

И вдруг за кустом Жилбек заметил по-лисьему выбегающую, едва приметную темную тропинку с невысокой травой. Жилбек осторожно повернул на нее — твердо!..

— Павлик, веди вперед, вон до того пригорка… Помогите парню развязать рюкзак!

Рюкзак развязали, Жилбек вытащил из него две мины, отцепил саперную лопату, ловкими руками снес податливый дерн, заложил обе мины на тропинке и прикрыл травяным пластом.

Тропинка не подвела. Уже по другую сторону пригорка партизаны в изнеможении повалились на траву. Минут через пятнадцать услышали, как дуплетом, один за другим, прогрохотали два взрыва — преследователи напоролись на «подарки» Жилбека.

Лай собак и выстрелы прекратились — малый заслон сделал большое дело.

Жилбек оглядел своих — ребята грязные, вымазаны липким болотным илом. Сверкают только глаза и зубы. Они оглядели друг друга и, несмотря на усталость, рассмеялись…

И снова шли по компасу. До цели оставалось, судя по карте, немного. Мокрая одежда под ношей терла, терзала, жгла спину каленым железом. День проспали в густом ельнике. С наступлением темноты снова поднялись. Одежда подсохла, покрылась грязной коркой. Умылись из ручья, соскребли засохшую грязь с гимнастерок и сапог. Со стоном, сжимая зубы, напялили на плечи ремни, подняли груз. Боль в намозоленных спинах, усталость прибавляли ненависти, не терпелось поскорее выложить «подарки» фрицам, облегчить и душу свою и тело.

Подтянули ремни и веревки, чтобы груз не болтался, не бил по спине.

— Если подпругу как следует не затянешь, — поучал Мажит, — обязательно коню холку собьешь. А человек не лошадь, у него шкура тонкая.

— Тонкая не тонкая, а лошадь такого перехода не выдержит, — отозвался Павлик.

— Зато от смерти ушли, — заметил Жилбек. — Я как вспомню, что чуть не утонул, мороз по спине дерет. Ногами дрыгаю, дрыгаю, а все без толку.

Двинулись. Слышнее стали паровозные гудки на севере. Понятовка была уже близко.

Днем опять прятались в густом ельнике. Приятно было высвободить натруженные ноги из заскорузлой, будто чугунной, обуви. Парень, который жаловался на сердце, отдышался, улыбался на шутки товарищей.

Вечером выбрались на опушку леса и увидели метрах в ста железнодорожное полотно. Спрятались в высокой траве и с тоской смотрели, как по путям грохотали составы. Проносились зачехленные орудия, танки, в вагонах орали песни солдаты. И все это двигалось на восток, в глубь страны, чтобы убивать и жечь, грабить.

Партизаны молчали, и каждому хотелось в эту минуту заполучить в руки невероятной силы снаряд, от которого брызгами разлетелись бы и дорога, и платформа, и горланящие фрицы. Жилбек в эту минуту подумал о том, что нет у нас еще оружия, равнозначного народной ненависти, и что его личная ненависть к фашистам во сто крат сильнее тех средств, которыми располагали партизаны.

Он хотел дать команду закладывать мины и тол именно здесь Но сейчас, глядя на беспечно громыхающие составы, которые неслись по советской земле, как по своей, он изменил решение.

— Насыпь здесь невысокая, особого ущерба фашистам не принесем, — заговорил Жилбек. — Знаю, что все устали. Но видели, сколько орудий повезли немцы против наших? Видели, сколько фрицев? Предлагаю поискать место с высокой насыпью. Понимаю, все устали, но мы должны еще пройти километра два-три, пока не найдем участок с высокой насыпью. Если половину состава уничтожим взрывом, то другая половина сама рухнет с откоса. Тогда фрицы не соберут костей. Пошли!..

Поторапливались, чтобы заложить тол до восхода луны. Шли по краю леса, не выходя на опушку и не спуская глаз с железной дороги. Вскоре впереди появилась широкая лощина. Насыпь стала подниматься. Вот она достигла приблизительно трехметровой высоты. Участок вполне подходящий. Но перед насыпью в темноте мерцала вода, словно для того и напущенная в ров, чтобы защитить дорогу от партизан.

Павлик положил на землю свою ношу и пошел к воде. Остальные, приготовив автоматы, настороженно всматривались в темноту. Поблизости могла быть вражеская охрана, патруль мог следить за опасным участком. Одинокая фигура Павлика медленно брела по тускло мерцающей воде. Жилбек вслух считал его шаги, чтобы определить расстояние. Вода доходила Павлику до колен.

«Только бы неглубоко… — думал Жилбек. — Только бы помельче… Лишь бы перенести тол. Лишь бы перебраться…»

Вернувшись, Павлик сказал, что, видимо, разлилась какая-то ближняя речушка, ширина ее метров двести, глубина не больше метра.

— Проходим по одному, — сказал Жилбек. — Павлик идет первым.

Павлик, кряхтя, взвалил ношу на спину и не спеша пошел к насыпи. Шел он, как показалось всем, мучительно долго. Добрел до насыпи, прилег и не шевелился…

Подождали, прислушались — тихо. Ни выстрелов, ни шагов, только шелестит листва от ночного ветра.

Вторым пошел Мажит. Идет с мешком за спиной, горбатый, неуклюжий. Дошел до насыпи и тоже растворился к темноте.

Опять прислушались, опять всмотрелись — тихо.

— Следующий! Побыстрее!

Сам Жилбек перешел воду последним. Только начал отстегивать саперную лопату, как загудели рельсы.

— Ложись, накройся чем попало, чтобы не увидели.

— А если дрезина, патруль? — свистящим шепотом спросил Павлик.

Советоваться, раздумывать, предполагать было некогда.

— Всем лежать здесь! Павлик, за мной! — скомандовал Жилбек.

Пригибаясь, они побежали навстречу гулу. Отбежали метров тридцать, прилегли.

— Если дрезина со светом — бросай гранату, а я их сниму из автомата, как куропаток, — предложил Жилбек.

— Грому будет много. На станции услышат, задержат другие составы, — усомнился Павлик.

— Согласен. Гранаты — в крайнем случае. Если заметят.

Гул все ближе и ближе. Стало видно, что это не дрезина, не патруль, а поезд. Паровоз освещает путь мощным прожектором.

Партизаны приникли к земле.

Когда смолк перестук колес, Жилбек приложил ухо к рельсу — другого поезда пока не было слышно. Огляделся: за лесными вершинами светлело зарево — всходила луна.

— Быстрее, ребята!

Замелькали лопатки, послышалось звяканье металла, заложили три мины, заложили тол, засыпали. Отошли быстро, все вместе.

В лесу, как в родном доме, вздохнули с облегчением…

— А вдруг нас заметили с паровоза? — предположил кто-то. — И сообщили в Понятовку.

Настроение сразу упало. На самом деле: мучились, мучились— и все насмарку. На станции могут задержать составы, могут пустить для проверки какую-нибудь дрезину, взорвут мины, починят путь.

Решили ждать. Закурили в рукава. Луна поднималась все выше, светлая, полная.

— Пока ночь — уйти бы потихоньку, — сказал сердечник. — С утра начнут прочесывать…

Никто не ответил.

Спустя час со стороны Понятовки послышался медленно нарастающий гул — шел мощный состав. По частому пыхтению можно было определить, что тянут его два паровоза. Местность здесь не гористая, ровная, если два тягача — значит, груз тяжелый. Вот вдали из леса медленно выползла темная змейка. Постепенно обозначились вагоны, между ними неровные тени платформ. В лунном свете поблескивали стекла пассажирских вагонов. Там сидели офицеры и пили коньяк за здоровье фюрера.

Состав поравнялся с подрывниками. Партизаны замерли, затаили дыхание, окаменели — всем вдруг показалось, что состав уже прошел заминированный участок и остался невредимым. Каждый слышал только стук своего сердца. Нервы были напряжены до предела. И прежде чем раздался взрыв, на какую-то долю секунды раньше грохота все увидели, как паровоз, словно сшибленный на скаку конь, поднялся на дыбы и плавно рухнул под откос. Грохот взрыва тысячекратным эхом разнесся по лесу. Вагоны стремительно, как игрушечные, набегали один на другой и валились с насыпи. Едва стих грохот, как послышались вопли, панические крики, визгливая команда.

— Теперь пусть почешутся, — глухим, но счастливым голосом проговорил Жилбек.

…И еще три дня брела по лесу группа Жилбека, огибая Понятовку, чтобы выйти к дороге по другую сторону станции. У партизан кровоточили спины. Днем, в жару, соленый пот, казалось, разъедал мясо до костей.

На третью ночь вышли к рельсам и с величайшим облегчением заложили груз в пяти местах. Оставили у себя на всякий случай только три мины. Тол зарывали с ожесточением. Тяжело пришлось партизанам, но каково теперь будет фашистам.