Воровской орден - Виталий Аркадьевич Еремин

Ими занимается в крытой специальный оперуполномоченный (кум) в чине капитана. Узнав, что я интересуюсь этой публикой, он что-то сказал надзирателям. Через несколько минут они ввели в надзирательскую, где мы сидели, мужчину в спортивном костюме фирмы «Адидас». Личное дело этого мужчины мне уже показали. И я знал, что у него под костюмом — татуированный воровской паспорт, на спине — крест с распятой женщиной. На груди — пасть тигра.

Мужчина сел на свободный стул, вынул из кармана пачку сигарет «Бонд». Капитан закурил «Астру» и сказал мне: «Вот видите, что я курю и что курит он». «А ты не жадничай», — усмехнулся мужчина.

«Вот, пожалуйста, — заметно раздражаясь, продолжал капитан, — перед вами настоящий вор в законе по прозвищу Шурик-Устимовский. Можете взять у него интервью».

Капитана захлестывали непонятно какие эмоции. И он начал мерить комнату шагами. А я рассматривал Шурика и молчал. Если бы я был арестант, я бы имел право поспрашивать его о тонкостях воровской жизни, а он не мог бы мне не ответить. Вдруг я стремящийся — хочу пополнить их ряды? Нельзя отталкивать! Но я знаю также, что давать интервью у них, воров в законе, пока не принято. Вдруг я что-то не так пойму. Не так истолкую. Не теми словами передам.

Вот почему я сидел и молча слушал, как Шурик и капитан обмениваются шутливыми колкостями. Капитан нервничал. Шурик это видел и держа/», свои уровень, играл на контрасте. Язычок у него был явно поострее. Глаза снисходительно улыбались. Не берусь судить, кто из них двоих умнее. Наверное, каждый по-своему. Но Шурик меня поразил больше. Сидит-ю без выхода с 1968-го года. Почти четверть века! А вот на тебе — никакой деградации.

Это и есть самое главное отличие тюремных воров — все они, попав впервые за решетку несовершеннолетними, раскрутились в колониях на дополнительные сроки и сидят без выхода практически всю сознательную жизнь. Бриллиант провел в неволе больше тридцати лет. Где-то я прочел, что один тюремный вор (фамилия не называлась) побил и этот рекорд — провел двадцать лет в одиночной камере. Это, скорее всего, легенда. Ведь тогда пришлось бы самому камеру прибирать, посуду мыть, полы драить. А настоящий вор не имеет права работать ни в какой форме, ни под каким видом. Он мозги себе свихнет, но придумает, как заставить ментов посадить его хоть с кем-нибудь, кто будет это делать за него… Настоящий тюремный вор не вдруг согласится сидеть вместе с другим таким же вором. А если их все же посадят, они настроят против ментов всю тюрьму. Братва поддержит, голодовку объявит, от работы откажется, вены начнут резать. Заваруха кончится тем, что либо их рассадят, либо поместят к ним фраера или мужика.

В тяжкие времена, когда воров что-то заставляло работать (либо ментовская гнуловка, либо голодуха), в вагонах с лесом, приходивших на Большую землю с северных лесоповалов, часто находили то ступню, то кисть, то ногу, то руку. Особенно много саморубов было среди тюремных воров. Способность к членовредительству входит в число их обязательных качеств. Надо собраться, обсудить текущий момент, выработать общую линию. Где можно съехаться из разных колоний? Только в межлагерной больнице. Но чем крупнее тюремный вор, тем вероятней, что он не станет ничего с собой делать (для него это — пройденный этап). Он просто припугнет врача, и тот найдет у него какую-нибудь болезнь.

У тюремного вора можно найти массу пороков. В одном ему не откажешь — в смелости, мужестве, умении показать решительный характер, терпеть и голод холод (в пятидесятых годах в северных лагерях ломали просто — выбрасывали на мороз в одном нательном белье), проявить пренебрежение к собственной жизни. Шура-Захар, говорили мне сотрудники крытой, просидел в карцере (без выхода!) восемьдесят суток.

«Когда меня начали пинать и подвешивать на наручниках, я стал кусаться», — сказал Шурик Устимовский. «Мы сами помогли многим стать ворами в законе». Это самокритичное признание я слышал не только во Владимирской крытой…

Испытания, которым подвергались тюремные воры (так называемая гнуловка), по международным нормам можно назвать пыточными. Тех, кто выдерживает пытки, называют обычно героями. Ну что ж, мы можем отвергать образ жизни и убеждения тюремных воров, но мы не вправе отказать им в том, что они являются героями в мире неволи.

Всякий тюремный вор находится в состоянии войны с ментами. А с другой стороны, он находится в состоянии войны с такими же ворами. Он боец, борец — назовите, как хотите. Даже если он не настоящий вор, а самозванец. Каждый день и каждую минуту он ставит на кон свою жизнь. В такие игры слабаки не играют.

Я далек от любования этой публикой. Я хочу только одного. Чтобы они знали, что кто-то видит их не в одном черном цвете. И чтоб их вечные враги перестали видеть их через очки ненависти. Ненависть — постоянное состояние души и тех и других. Ну и что это дает? Только еще большую ненависть. Когда я смотрел на Шурика-Устимовского и капитана, я видел не тюремного вора и мента, а двух русских мужиков. Но они смотрели друг на друга иначе…

— Знаете, сколько голов откручено по его приговорам?! — восклицал капитан, прикуривая очередную сигарету. — Это он сейчас спокойный, почти интеллигент. Потому что через несколько месяцев — ему на свободу. А что он будет там вытворять?! Это даже представить страшно. Нет, не своими руками. Это ему не нужно. За 24 года отсидки он наработал такой авторитет! Он будет только отдавать распоряжения своим «шестеркам». Уже приезжали из московского оперативного розыскного бюро (бывший шестой отдел, спе-диализировавшийся на борьбе с организованной преступностью. — В. Е.). Волнуются. Он ведь родом из Подмосковья. К вам, в столицу, поедет!

Только теперь я понял, почему так нервничает капитан. Не хочется ему, чтобы Шурик-Устимовский освободился.

Чисто теоретически я могу с ним согласиться. Для того, чтобы выиграть войну с преступностью, генералов уголовного мира надо держать взаперти. Но, во-первых, на свободе вырастают другие генералы. А во-вторых, это в США директор тюрьмы, видя, что преступник не исправился, может продлить ему срок заключения. У нас такого закона нет.

Есть только один способ и дальше держать Шурика за решеткой — вызвать его на скандал, унизить в чьем-нибудь присутствии, смертельно оскорбить. (Как вор в законе, он обязан будет ответить: то ли ответным словесным оскорблением, то ли рукоприкладством.) А еще лучше столкнуть его с другим заключенным. Сделать так,