Книга судеб Российской Федерации - Владимир Фильчаков

Я пойду немного дальше, и заявлю, что мы даже не городская чернь, мы - чернь деревенская. Это становится ясно видно по тому, как мы разговариваем. Про обилие мата в нашей речи мы превосходим все страны мира вместе взятые. Мало того, мы даже в литературу притащили мат, издали "Луку Мудищева" и идиотски хихикаем по этому поводу. Сейчас матерятся все - от младенца, едва научившегося говорить, до президента страны. Если я переборщил, пусть президент поклянется, что ни разу в жизни не употребил матерного слова, и я, может и не съем эту статью, но извинюсь всеми фибрами души. Однажды в автобусе, слушая мат какого-то молодого человека, я спросил его, давно ли он из деревни. Он сначала не понял, о чем речь, а потом стал уверять, что он не из деревни, а из поселка. Чернь деревенская.

Мы пользуемся блатным жаргоном и уверяем самих себя, что это результат того, что полстраны перебывало в ГУЛАГе. Глупости все это и отговорки. Не полстраны, а гораздо меньше. Нам просто нравится блатной жаргон. Он такой пикантный, притягательный, смачный, он так украшает нашу убогую речь, так вписывается в наш образ, который мы сами себе создали, образ этакий приблатненный, не то уже сидевшего в тюрьме, не то готовящегося сесть. И когда блатной жаргон употребляет наш президент (мочить в сортире, жевать сопли), мы умиляемся: да он же свой парень! Мы гнем пальцы, подражая скрюченным наркоманам, мы старательно коверкаем свою речь, и издаем при этом звук глубокого удовлетворения собой: гы-гы. Чернь приблатненная.

А как мы отдыхаем? Мы же без водки веселиться совсем не умеем, а пьем так, что у иностранцев ум за разум заходит. Но мы же удальцы-молодцы! Мы объясняем это широтой русской души, которую проклятой немчуре не понять никогда. А душа-то здесь совершенно ни при чем. Наследственность-с. Чернь алкоголическая.

Отдыхая на природе, как мы себя ведем? Как варвары, как невоспитанные троглодиты. Сколько мусора остается за нами! Видимо, широкая русская душа считает своим долгом загадить как можно больше территории, чтобы потомки жили в свинарнике, нами созданном. При этом широкая русская душа оправдывается тем, что нет кругом мусорных баков, а если и есть, то они не убираются, и поэтому забиты битком. Выбрасывать мусор некуда, а посему выбросим его просто на землю, ха-ха. И никогда нам не придет в голову взять мусор с собой, увезти туда, где эти мусорные баки есть, и выбросить там. Ну, что вы! Мы же русские, мы нахапали столько территории, что не загадить и двадцати поколениям! Чернь экологическая.

Кто из нас вставал при появлении дамы? Только не надо говорить, что дамы сами виноваты, что они стали неотличимы от мужчин, что это результаты эмансипации. Это результаты нашего одичания. Мы одичали, товарищи. Да-да, товарищи, потому что до господ нам очень далеко. Так далеко, что не видно даже в телескоп. Дистанция гигантская, и, боюсь, уже непреодолимая. По той простой причине, что преодолевать ее никому не хочется. Мы, чернь, и так хороши.

Петр перечитал статью дважды и остался доволен. Именно так! Мы - чернь, и этим гордимся.

На следующий день Петр спал до обеда, потом встал, заглянул в холодильник, и понял, что похода в магазин не избежать. Он уже надевал куртку, когда раздался звонок в дверь. На пороге стоял вчерашний незнакомец, с котором он столкнулся при выходе из театра. Петр обратил внимание, что он выглядит как зомби - остановившийся взгляд, застывшее выражение лица, которое иначе, чем постное, не назовешь. В руках у него были свернутые в трубку и перехваченные резинкой листы.

- Мама мыла раму, - сказал он и протянул листы Петру.

При этих словах Петра охватило странное чувство восторга и страха как перед прыжком в воду с вышки. Такое состояние он испытывал совсем недавно, но не мог вспомнить, по какому поводу, ведь не в воду же он прыгал. Петр взял листы и положил на подставку для обуви. Незнакомец не уходил, протягивая еще и стодолларовую купюру, которую Петр взял. Захлопнув дверь, он постоял немного в задумчивости, потом надел куртку и вышел из квартиры. Незнакомец шел в том же направлении. Вот он вдруг начал озираться, как человек, глубоко погруженный в свои мысли, когда его вдруг спрашивают, как пройти на улицу Павлова, например. Петр наблюдал за ним с какой-то смутной надеждой. Он не смог бы объяснить, на что надеется. Так они и вошли в универсам. Петр потерял его в сутолоке магазина, но они опять столкнулись у кассы, на этот раз тележками.

- А, это вы, - сказал незнакомец. - Знаете что? Хорошо, что я вас встретил. У меня вчерашняя встреча оставила неприятный осадок, и мне хотелось бы от него избавиться.

Петр поморщился. Не хватало ему еще выслушивать излияния этого типа.

- Я хочу угостить вас пивом, - продолжал незнакомец. - Вы ведь пьете пиво?

- Пью, - машинально ответил Петр, хотя нужно было бы сказать совершенно противоположное.

- Ну, вот и отлично. Здесь есть какое-нибудь заведение, где можно со вкусом посидеть?

- Есть, - Петр внутренне развеселился, подумав о том, что укажет сейчас дорогущее кафе, где кружка пива стоила от пяти долларов.

Через десять минут они сидели в уютном зале, отделанном черным деревом, где играла тихая музыка и сновали бесшумные официанты. Петр подумал, что, увидев цены в меню, которое им принесли, незнакомец забеспокоится, ибо он не выглядел богатым и респектабельным, но ошибся. Никакого беспокойства не отразилось у него на лице, когда он заказывал пиво и раков. Ну что ж, подумал Петр, тем лучше. Он разглядывал незнакомца, думая, что встреча эта неслучайна. Еще он думал, что совсем недавно произошло какое-то событие, которое сейчас стерлось в памяти, оставив по себе только упоминание.

У незнакомца было узкое и длинное лицо и глаза, которые наводили на мысль о небольшом помешательстве. Иногда незнакомец взглядывал так, что у Петра по телу пробегали мурашки, и он думал, что вчерашняя встреча вполне могла быть в духе этого человека, когда он выразил Петру величайшее презрение. И никакого осадка у него от встречи не осталось, просто появился случай покрасоваться.

- Меня зовут Георгий. Я - литератор. Сейчас значение этого слова несколько принижено, но у меня не поворачивается язык назвать себя писателем. Дело в том, что я считаю, что писатель - это тот, кто живет исключительно на гонорары от своих книг. У меня же так совсем не получается, приходится работать и писать в свободное время.

- Простите, а фамилия ваша? - поинтересовался Петр.

- Нерестенко.

- Да-да, я слышал вашу фамилию, - зачем-то солгал Петр.

- Правда? - подхватил Георгий. - И по какому же поводу? Вы читали что-то мое?

- Нет, боюсь, не читал, уж извините. Но фамилия знакомая. Правда, я не могу вспомнить, где и при каких обстоятельствах...