Дело в руках - Николай Струздюмов

Я, конечно, понимал, что это был самый пиковый момент «охмурения», и все-таки я ему в тот момент крепко завидовал. Потому что до обидного мало выпадает в жизни на нашу долю вот таких женских взглядов.

А тетя Лиза, любуясь и радуясь, стояла чуть поодаль.

Со смущенной улыбкой смотрел Валерий Иванович то на платок, то на жену, то на тетю Лизу. После некоторой заминки он, наконец, сдался. Определенную, роль тут сыграло, конечно, и присутствие тети Лизы. Без нее, один на один против жены, он продержался бы несколько дольше.

Платок растянули на ковре, занимавшем большую часть стены — чтобы лучше были видны узоры. Ковер был темно-коричневого фона, и паутинка на нем смотрелась особенно хорошо и внятно.

Потом сели пить чай, теперь уж основательно. Ликующая хозяйка тут же засыпала гостью вопросами: «Где «круги»? Вот эти самые и есть «круга»? А «ягодки» — вот они? Или это не «ягодки»? Это что, вот эта глазастая вязка? А здесь и здесь, в разных местах узор повторяется, что ли?»

Тетя Лиза отвечала. Теперь-то она могла без затруднений все объяснить и показать, не то что при первом разговоре, поскольку теперь перед глазами был платок. И она объясняла с удовольствием, не торопясь и обстоятельно.

— Вот эти самые и есть «круги»: четыре по углам, а в середке, самый богатый — пятый. А это — да, тут «ягодки» поместила, по двенадцать «ягодков» на каждую сторону. А между ними «рыбки» запустила. По контуру-то? Тут повыше «кругов», в обхват их, «решетка» идет.

— Это вы называли, как бы сказать… фигуры, что ли. А они ведь состоят из узоров, так? — уточняла хозяйка. — И у узоров тоже названия есть?

— Ну, а как же! Эти вот, что по краю пятого круга идут, называются «перекосики», эти — «косорядки», тут — «мелки глухотинки», тут — «кошачьи лапки»…

— А эта вот — глазастая вязка?

— А это — «крупны глухотинки». Из них вот как раз «решетка» сделана. Они без простой иголки. Выворотными они вяжутся. Вот ведь машины-то на фабрике выворотны не умеют вязать! — торжествующе-удивленно восклицала тетя Лиза, обращаясь к собеседнице.

— Не умеют? — с улыбкой отзывалась та.

— Нет, не умеют! — подтверждала тетя Лиза.

Чудно как-то было, что она говорит о машинах, будто о людях, — «не умеют».

— Здесь все узоры, какие вы знаете?

— Что вы! Знаю-то я куда больше. А при вязке самы красивы выбираю. Потому что на одну паутинку их не уместишь, им тесно будет.

Хозяйка слушала объяснения гостьи как интересную, завлекательную историю, то и дело с улыбкой кивала, — дескать, да, поняла — и даже вздыхала с легкой завистью. И, наконец, с чувством воскликнула:

— Видишь, Валерий Иванович, что значит — дело в руках!

Вон оно как, она уж, стало быть, усвоила!

Долго они проговорили в этот вечер, и чувствовалось, что их разговор далеко не последний.

Вскоре стало ясно, что общение Лидии Михайловны с тетей Лизой и ее паутинкой, хождение на базар, долгие беседы о пуховязальном деле дали какое-то новое направление ее мыслям и всему ее жизненному укладу. Все чаще она, улучив время, останавливалась перед обретенным платком, подолгу его разглядывала, переспрашивала у меня о том или ином узоре. Мои ответы вскоре перестали ее удовлетворять, и она бежала за разъяснением к тете Лизе. Ходила и на фабрику пуховых платков, и на комбинат, приносила оттуда снимки разных платков, их деталей. И всю эту беготню, все эти хлопоты она каким-то образом уж связывала со своей работой…

Последний ее разговор с тетей Лизой, который я слышал, состоялся в тети Лизиной избе. Говорили они что-то насчет того, трудно ли научиться вязать, как учились когда-то и как сейчас учатся. Окна были задернуты плотными занавесками, в избе было сумрачно, прохладно и приятно отдыхалось после уличной жары. Размеренно тикали часы, помурлыкивал кот на своей мягкой лежанке, помурлыкивал динамик в углу. И сквозь эти успокаивающие звуки слышалась неторопливая ровная речь, словно бы мягко погружающая в толщу времени…

— …Мы-то с самых ранних лет приучались вязать. На посиделках-то само собой, это уж потом. А спервоначалу дома, между хлопотами по хозяйству. Это у нас было вроде и делом, и отдыхом, и развлечением. Сейчас-то совсем не так, не хотят девчата вязать. Хотя бы моих взять: как из деревни приедут, сначала-то вяжут, пока не осмотрелись. А как осмотрятся — тут уж трудно их усадить. Да и то сказать, сейчас ведь и театры, и кино, и телевизор — это куда интересней, чем над платком колдовать. И опять же, они ныне все по школам, да по институтам сидят, а дома еще и за уроками — небось надоедает сидеть…

…Вяжут и сейчас, все больше вяжут. Вон на базаре платков сколько, вы сами видели. Но главное — не просто вязать, а как вязать. Молодые-то ныне все больше бредни лепят. Как стары мастерицы перемрут, так и настоящи платки исчезнут. А что касаемо научиться вязать, так это больше дело семейственное, домашнее. Но, говорят, сейчас и в школах учат, на уроках труда — где-то в районе, что ли…

А через год, в течение которого я успел перебраться в другой конец города, сменить работу, жениться и стать отцом, то есть спустя, по современным понятиям, целую вечность, я вдруг наткнулся на одно коротенькое сообщение в нашей газете, прочитал его и сразу вспомнил о платковых хлопотах Лидии Михайловны. В сообщении говорилось, что принимаются девушки во вновь образовавшееся профтехучилище на обучение по специальности вязальщиц пуховых платков. И затем все как положено: учащиеся обеспечиваются бесплатным обмундированием и трехразовым питанием, иногородним выплачиваются квартирные и так далее.

Сразу же пришло в голову: а ведь появление этого училища, пожалуй, не обошлось без участия Лидии Михайловны. Во-первых, она же работает в управлении профтехобразования, а во-вторых… ну, просто не могло без нее обойтись.

И тут загорелось неодолимое желание узнать, в какой же степени она причастна к этому делу. А стало быть, и тетя Лиза со своей паутинкой — как первоисточник. В памяти всплыли картины той жизни и те два дома, причем на первом плане — маленький, деревянный, из двух комнат, с многострадальной сенной крышей. И потянуло туда… Захотелось взглянуть на все, особенно на тот домик, на сенную крышу, пройти в избу, убедиться, на том ли самом месте висит иконка, стоит ли сундук — ровесник хозяйки, увидеть ее саму, склонившуюся над паутинкой.

Меня потянуло туда так же, как иных вдруг начинает тянуть после многолетней разлуки на свою родину. Да в сущности у меня там и была родина. Другой-то, строго говоря, и не было.

РАССКАЗЫ

ВОЛОДЯ — ВОЗЧИК ОБЩЕПИТА

Появление Володи редкий раз оставалось незамеченным. Особенно с утра, когда клиентов мало, когда поварихи и раздатчицы еще не умаялись, не измочалились в кухонной жаре и духоте, а работницы по столам — в обеденных залах.

Начиналось обычно с того, что раскрывалась дверь и через нее протискивалось плечо Володи, нагруженное говяжьей тушей или ящиком, в котором позвякивали бутылки с кефиром, либо сливками, либо фруктовой водой. Потом появлялся и сам Володя, целиком.

И тут же, кто видел это: и раздатчицы, и кассирши, и буфетчицы — все начинали весело переглядываться и как-то по-особенному улыбаться в сторону Володи. И слышался радостный выкрик:

— Ой, да кто же это пришел-то?

И следом:

— А кто пришел?

— Да ведь Володя пришел-то!

— Да ну?

— Ну да!

— Володя, дай-ка я разгляжу, какой ты сегодня.

— Да не мешайте вы ему, черти, — вступалась буфетчица. — Вот сюда, Володя, ставь ящики-то. Сюда, сюда. Вот спасибо. Вот умница.

— Здравствуй, Володя, — по-ангельски пели пролетавшие мимо беленькие практикантки кулинарии. Обычно они всех мужчин, причастных к системе общепита, называли «дядями», но им и в голову не могло бы прийти, что и Володю можно называть «дядей Володей».

— А Володя-то нынче побрился, — слышалось откуда-то.

— Да ну?

— Ну да?

— Ай да Володя!

— Жениться поди собрался.

А те, кто побойчей, приступали к Володе с просьбами:

— Володя, своди в кино.

— Володя, возьми меня в жены.

И тут же кто-нибудь спрашивал со смешком:

— Спать-то где будете?

— А Володя кровать смастерит.

— Володя новомодную купит.

— Ну как, Володенька? Соглашайся, мой хороший.

Иногда — это случалось настолько редко, что можно было отмечать красными числами в календаре, — Володя удостаивал ответом. Он ставил на место очередной ящик, оборачивался всем корпусом к женщинам и говорил:

— Ну уж…

И тут начинался переполох, и все приходило в движение. И с разных сторон неслось:

— Что?! Что-о?! Да что Володя сказал-то?!