Женская логика - Виктор Пронин

Я не перехлестываю? – спросил себя Убахтин. – Нет, ты, Юра, не перехлестываешь. Ты идешь в правильном направлении. А если я иду в правильном направлении, значит, могу продолжить движение. Что мы делаем, принимая хорошо знакомого человека в собственной квартире? Так уж сложилось в нашей жизни, что встреча – это сесть за стол, закурить, выпить по рюмке, второй, третьей, поговорить. Было ли все это в тот злополучный вечер?

Это очень важно – было или не было?

Убахтин встал, быстро и нервно несколько раз пересек кабинет, задержался на секунду у окна, но, не увидев во дворе ничего интересного, снова вернулся к столу и сел, резко придвинув стул так, что оказался зажатым между столом и спинкой стула. Это была его обычная поза. Наверно, в ней можно увидеть и нечто символическое, если не мистическое – только в зажатом состоянии, только когда некуда деваться, нельзя пошевелиться от свалившихся обстоятельств, мы начинаем судорожно и успешно искать выход.

И находим.

Хорош ли, плох ли этот выход, но мы его находим. Оставляем клочья одежды и клочья кожи на стенках узкого лаза, сдираем в кровь живот и спину, наши коленки превращаются черт знает во что, но мы продираемся к свету, к простору, к свежему воздуху и ясной истине.

– Так было застолье в тот вечер или не было? – спросил себя Убахтин чуть с улыбкой, потому что уже мог ответить себе твердо и уверенно – было.

Балмасов не курил, а Касатонова, эта потрясающая понятая, нашла в унитазе окурок. Значит, кто-то ссыпал в унитаз целую пепельницу собственных окурков, и только самый ловкий, самый удачливый счастливчик из всех окурков сумел вывернуться в потоках воды, удержаться на плаву и дождаться утра, когда его увидели, оценили, вытащили из воды трепетные касатоновские пальчики. Вывод? Значит, кому-то понадобилось убирать эти окурки, значит, кто-то видел в них опасность, стремился сделать вид, что он здесь не был, с хозяином не общался и, естественно, в затылок ему не стрелял.

– Хорошо! – вполголоса воскликнул Убахтин. – Допустим, сам Балмасов, упиваясь похождениями одноглазого Коломбо, попивал виски, покуривал сигаретки, сидел с накрашенными губами, – такая, к примеру, была у него слабость – губы красить перед сном и перед выпивкой, перед Коломбо... Допустим еще одну странность – он очень тщательно убирал за собой, ну просто очень тщательно.

Объяснимо?

Вполне!

Жил один, жена с детишками где-то на стороне, доход позволял отселить жену в более просторную квартиру... Очень был аккуратный мужчина. Опять же, невозможно спать в комнате, где стоит переполненная пепельница, от нее вонь на весь подъезд. И содержимое пепельницы он выбросил в унитаз.

Принимается? – спросил у себя Убахтин. – Принимается, – ответил он самому себе. – Хотя все в один голос говорят, что он не курил.

Если он такой придурковатый, что просто не мог нигде оставить переполненной пепельницы, немытых рюмок, вилок и прочего, что он должен сделать? Продолжить уборку. Он вытер стол, подмел пол, прошелся по ковру пылесосом, подвесил все рюмки и фужеры. Все это можно понять, объяснить, с этим, в конце концов, можно смириться.

Но!

Зачем ему при этом протирать дверные ручки, початые бутылки с виски и даже стол, за которым он так мило сидел, наслаждаясь проницательностью Коломбо?

Это не лезет ни в какие ворота, как и губная помада на окурке в унитазе.

И самое главное – кто-то ведь еще должен выстрелить ему в затылок.

Неужели баба? – спросил себя Убахтин. – Неужели баба? – повторил он уже без напора и гнева. – Неужели баба, – третий раз произнес Убахтин даже без вопроса, смирившись с этой вероятностью. – Хорошо, уговорили. Уговорили. Но тогда меняется мотив убийства. Тогда это... бытовуха.

Произнеся слово «бытовуха», Убахтин даже огорчился столь простому объяснению. Затратить столько сил душевных, умственных, а в конце упереться в такое примитивное открытие.

– Бытовуха? – переспросил Убахтин самого себя почти радостно. – Интере-е-есно, как выражается наша общая подружка Касатонова. – А взломанная дверь? А похищение снимков и поиски пленки? А визит в проявочный пункт? А Коля Гордюхин, который собирается провести ночь в касатоновском обществе? И все это – бытовуха?! Не надо нас дурить! – твердо произнес Убахтин и, покопавшись в папке уголовного дела, нашел номер домашнего телефона понятой Касатоновой.

– Екатерина Сергеевна? Вас приветствует следователь Убахтин. Помните такого?

– Здравствуйте, Юрий Михайлович! Как давно мы с вами не виделись! Наверно, час прошел?

– Вы уже дома?

– Разве это дом?!

– Ничего, Екатерина Сергеевна... Пройдет годик-второй, и вы все восстановите, расставите по своим местам, и ваша берлога снова станет жилой.

– Она станет жилой через час.

– Ах да, вы ждете гостей.

– Да, я жду Николая Степановича Гордюхина.

– Он придет на всю ночь?

– Надеюсь.

– Скучать не будете?

– Хотите присоединиться? Не возражаю.

– Вообще-то, соблазнительно...

– Приходите. Николай Степанович обещал принести пряников, так что веселье обеспечено.

– Подумаю. Если позволят обстоятельства... Екатерина Сергеевна, – произнес Убахтин чуть другим тоном, – вы как-то неосторожно обмолвились, что у вас еще есть окурки с губной помадой цвета перезрелой вишни?

– Есть. Но вы почему-то ими не заинтересовались.

– От стеснительности, Екатерина Сергеевна. Это все моя дурацкая робость.

– Так смелее же, Юрий Михайлович! Шашки вон! Шпоры в бока! Знамена выше!

– Где вы их нашли?

– На дороге.

– На какой дороге? – с бесконечным терпением спросил Убахтин, маясь от необходимости задавать эти вопросы – ведь час назад она сидела здесь, перед ним, и готова была развеять все его недоумения.

– Сразу за нашим домом. В ночь убийства там машина стояла...

– Может быть, вам и номер известен?

– Не все сразу, Юрий Михайлович. И номер будет, имя, фамилия...

– Чья фамилия? – голос следователя предательски дрогнул – уж слишком невозможное обещала Касатонова.

– Как чья? – удивилась Касатонова. – Убийцы.

– У вас есть... Как бы это сказать... Предположения?

– Есть.

– И вы можете...

– Конечно, нет! Я не могу вот так с кондачка бросать тень на человека! А вдруг ошибаюсь?! А вы посадите, начнете пытать! Иглы под ногти, свет в глаза, эти... как их... испанские сапоги!

– Екатерина Сергеевна, – начал Убахтин как можно уважительнее, причем эта его уважительность, похоже, была совершенно искренней. – Я уже убедился в том, что вы не ошибаетесь. Да! У вас ведь телефон с определителем?

– Разумеется.

– Вы говорили, что опасаетесь возвращения грабителей... Скажите, на определителе нет чужих номеров?

– Ни единого. Но есть несколько, три или четыре, неопределенных. Кто-то настойчиво ко мне пробивается, но, как вы сами понимаете, из автоматов.

– Некоторое автоматы тоже определяются, – заметил Убахтин.

– Значит, они знают, откуда можно звонить.

– Скажите... Вы одна живете в квартире?

– Да, – вопрос Касатоновой явно не понравился.

– В городе есть еще близкие вам люди?

– Сын.

– У него все в порядке?

– Вроде, – Касатонова запнулась. – Во всяком случае, на сегодняшнее утро... Он звонил.

– Может быть, вам стоит и его предупредить?

– Ему тоже что-то угрожает?

– Как знать... Осторожность никогда не помешает. Я высылаю сейчас к вам парнишку. Он подключит нечто записывающее.

– Я должна буду с этим как-то управляться?

– Вам ничего делать не надо. Эта машинка будет работать сама по себе. Чего не бывает, вдруг грабители позвонят, вдруг скажут что-нибудь забавное...

– Как я узнаю вашего парнишку?

– Он вам подмигнет. Сначала одним глазом, потом другим, а потом двумя сразу. Запомнили?

– Я записала.

– Тогда... всего доброго. В случае чего – звоните.

– В случае чего – заходите, – ответила Касатонова и положила трубку.

Убахтин повертел трубку в воздухе, как бы не зная, что с ней делать дальше. Разговор с Касатоновой показался ему полезным. Даже обнадежил, вызвал слабую такую то затихающую, то снова возникающую мелодию уверенности. Но в то же время осталась раздраженность. Не все говорила Касатонова, о чем догадывалась, к чему пришла в бабьих своих фантазиях, – так жестковато подумал Убахтин и тут же усовестился. Касатонова подсказала несколько дельных вещей, одни окурки в губной помаде чего стоят. «Но если бы я пошел на убийство, – подумал Убахтин, – я бы постарался придумать нечто маскирующее, нечто сбивающее с толку. В конце концов, разбросать перемазанные в помаде окурки не такая уж и хитрая придумка. Но если кто-то до этого додумался...»

Ход неплохой.

Но в то же время на этом убийстве явно какой-то женский налет. Помимо окурков, есть уборка в доме, вымытая посуда, расставленные по местам тарелки, подвешенные рюмки, выключенные телевизор, свет...