Даль весенняя - Евгений Павлович Молостов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце февраля 1943 года эсэсовские части стали вытеснять партизан из леса. Отстреливаясь, командир нашего партизанского отряда попросил маму, Евдокию Михайловну, идти безопасной тропинкой до развилки и там их ждать. Но мы не дождались партизан, поэтому и разошлись с ними. А вскоре встретились с жителями нашей и окружающих деревень. Всего там было около тысячи человек. Там я видел дочь бывшего старосты. При выходе из лесу попали к немцам в засаду. Они нас окружили и загнали в овраг. Отобрали теплые вещи, валенки и полушубки, пуховые платки, кольца, серьги. Затем отдельно, под конвоем, с собаками погнали сначала молодых парней и стариков, следом нас — детей, женщин, старух. Моя сестра обморозила ноги. Еле передвигалась.
Немцы довели нас до деревни Петрово. Поселили в ветхих, нежилых домах и держали в них четверо суток. На пятые сутки, голодных и замерзших, нас погнали на станцию Игоревка. Мы шли через деревню Быково, где жила наша родственница — тетка Марина. Она, увидев ковылявшую сестренку Нину, взяла ее на руки и унесла к себе в избу. Находившийся рядом немец немного пошумел и перестал. Были и среди немцев человечные люди. Но в основном они с нами обращались, как со скотом: отстающих били в спину прикладами, а кто падал, того сразу же пристреливали. У меня от голода и переутомления кружилась голова. И я упал. Не знаю, что бы со мной стало, если бы не оказалась рядом мать».
Петр Михайлович задумался, тяжело вздохнул и вновь продолжил рассказ:
«Помню, на станции Игоревка нас загнали в железнодорожные склады для ночевки. А утром, продрогших, погрузили в вагоны без крыши, в которых возят уголь. Мела сильная пурга, и мы, занесенные снегом, так и ехали до станции Дурово, недалеко от которой находился лагерь. В том лагере мы — грязные, исхудавшие и замерзшие, пробыли почти неделю. Затем нас погрузили в телячьи вагоны и повезли в Белоруссию. Везли пятеро суток. На одни сутки давали буханку хлеба на шесть человек и плавленый сырок на троих. Довезли до города Борисово Минской области. Когда сажали в вагоны, набивали битком. А при выгрузке осталась в живых половина. Дорогой за пять суток нас из вагона выпускали только два раза, чтобы справить нужду и выгрузить умерших. Их складывали штабелями наши военнопленные. В это время мы брали кое-какую посуду и заполняли ее снегом и водой, вытекающей из паровоза. Машинист предупреждал, чтобы мы не пили такую воду, а то можем умереть. Но его никто не слушал, потому что всех мучала жажда. И результат не заставил себя ждать. Мы почти все заболели дизентерией.
Наконец нас подвезли на машинах к лагерю военнопленных. Поселили в отдельном бараке. На другой день повели в баню. Наголо подстригли — в том числе и девушек, и женщин. Всю нашу завшивленную одежду побросали в прожарку. Из бани мы вышли в прожаренной одежде. Кормили нас в этом лагере баландой из брюквы. Хлеб пекли с примесью опилок. В сутки выдавали по 200 граммов на человека. За полгода, что находились мы там, все переболели тифом. Многие умерли. Дочь бывшего старосты нашей деревни скончалась от гангрены. Оставшихся в живых, самых живучих, распределили по гражданским лагерям. Сперва мы работали на спичечной фабрике, затем на лесопильном заводе «Коминтерн», откуда и были освобождены 1 июля 1944 года советскими войсками.
В конце июля 1944 года мы вернулись на родину. Деревня наша была сожжена дотла. Но все равно это была Родина. Мой старший брат Алексей вернулся раньше нас. Их партизанский отряд соединился с армией. Он длительное время лежал в госпитале с обмороженными ногами. Ему ампутировали переднюю часть ступней обеих ног. Так всю жизнь и ходил на пятках. При встрече брат рассказал нам про сестренку Нину. Когда из деревни Быково немцы тоже стали выгонять жителей, то тех, кто не мог идти, — расстреливали. Нину и 90-летнюю бабушку нашу тоже расстреляли. Затем мертвых втащили в избу и сожгли вместе с другими. Алексей собрал на месте пепелища все кости и похоронил их. Тетку Марину из деревни Быково и ее дочь Машу угоняли в Германию. Вернулись они оттуда после окончания войны».
…Брат Петра Кудрявцева Алексей Михайлович родился в 1928 году. Последнее время жил в Кстове. Работал в тресте № 5 диспетчером, умер в июне 2003 года.
Судьба женщины
В 2005 году летом я был в Кстове в гостях у долгожительницы Нины Павловны Фадеевой. Сфотографировал ее. Ей в то время было 95 лет. Она много интересного рассказала о своей жизни. И мне захотелось написать об этом.
Отец Нины Павловны, Павел Иванович Фадеев, и мать, Дарья Ивановна Умнова, родом из маленького городка Елатьма Рязанской области. Весной на горе у Оки там цвел большой яблоневый сад. Осенью пахло анисом. Но по какой-то причине ее родители переехали жить в город Кулебаки Горьковской области. Там она 3 января 1912 года и родилась. Отец работал на Кулебакском металлургическом заводе, а мать была домохозяйкой. Никто не верил, что у нее всего три класса образования. Она разговаривала грамотно и вела себя культурно и вежливо. И Нине говорила: «Чужого не бери и ни с кем не ругайся».
В Кулебаках в 1929 году Нина Фадеева окончила девятилетку (вместо нынешней десятилетки). С седьмого класса ходила по домам ликвидировать неграмотность. С тех пор у нее зародилась мысль стать учительницей. С 1930 по 1932 год в Кулебакском районе в деревне Саваслейка учила трудных детей. Возраст не учитывался. Были и восьми, и десяти, и двенадцатилетние. В перемены играла с ними в снежки. По-товарищески они старались ей угодить. И она симпатизировала им. В свободное время стала приучать их к рисованию. Директор школы, узнав об этом, влепила ей выговор. А она все равно украдкой продолжала вести эти занятия. Однажды к ним в класс пришла комиссия из трех человек. Один товарищ задал директору вопрос: «А у ребят разве есть урок рисования?» — «Нет», — ответила директор. «Так почему же Нина Павловна учит детей рисовать?» — «Она у меня уже получила за это выговор», — заявила директор. Тот же товарищ стал задавать ребятам вопросы по разным предметам. Дети отвечали на них удовлетворительно. С тех пор у них ввели урок рисования.
В летние каникулы Нина уехала к бабушке
