Под тенью феникса - Андрей Годар

– Аптечку! Томми, аптечку быстро! Там сзади висит, с красным плюсом!

Я сразу понял, что дело дрянь, когда услышал про красный плюс – надо изрядно испугаться, чтобы так мысли путались. Я метался по кабине в поисках «там сзади», а Элвин всё орал и орал, чтобы я, засранец мелкий торопился, ну и всё в таком духе. От всего этого я и сам начал паниковать, и, когда наконец обнаружил металлическую коробку с красным крестом на задней стенке кабины над спаленкой, то, вместо того чтобы открыть её, начал отдирать её от стены и таки отодрал, точнее, сорвал с двух вшивых винтов на которых она там держалась. Не спрашивай, как мне это удалось, до сих пор сам не верю, как вспомню.

Выпрыгиваю я из кабины с этой коробкой в руках, спешу к Элвину, который уже никуда не полз, а просто лежал, приподнявшись на локтях. Он вырвал коробку у меня из рук, и, ковыряясь в ней спросил:

– У тебя ранки во рту есть? Большие, маленькие, неважно. Есть? Ну?

Я сказал что нет, что недавно выпали два зуба, но вместо них уже выросли новые, и была щека прокушена, но уже успела зажить. Слушая, Элвин сорвал с себя рубаху и перетянул жгутом ногу повыше колена и быстро закатил штанину, а затем посмотрел мне в глаза и быстрым напряжённым голосом проговорил:

– Послушай, это странно, у тебя раньше такого не было, но сделать это совершенно необходимо.

Видишь ранки? Высасывай оттуда кровь и сплёвывай, высасывай и сплевывай пока можешь, только не глотай, понял? Ни за что не глотай! Давай, вперёд, быстро!

На его икре было четыре кровоточащих дырки, расположенные парами – одна побольше, другая поменьше. Я бы никогда в жизни ничего такого не стал бы делать наверное, но он так эффективно на меня наорал, что я моментально подчинился, делая всё, как было сказано. Ощущение от чужой крови во рту было таким неприятным, что меня то и дело начинало выворачивать, и приходилось останавливаться, чтобы переждать спазм. Тогда Элвин опять начинал орать на меня, и я снова присасывался к его ранам. Сам он в это время открыл коробку, распотрошил находящуюся в ней аптечку, вынул оттуда два маленьких шприца и просто вогнал себе в ногу, прямо напротив моего лица. Представляешь, каково мне было? Но вытерпел, ничего.

– Змея. Гремучка. Только что после линьки,– сказал он, отбросив шприцы и затягивая второй рукав рубахи дополнительным жгутом. Кажется, проговаривание случившегося его успокаивало,–потому и четыре дырки от четырёх зубов, что старые ещё не выпали, а новые уже растут. Не уверен, значит ли это, что яда было тоже больше… Ох, но от двойной сыворотки меня точно проколбасит. Я, наверное, провалился в нору, змеи часто устраивают себе норы под корнями. И

сразу на неё наступил – вот она так резко и укусила. Обычно сразу начинает греметь, вставать в стойку, и только потом бросается. А тут спала себе спокойно. Они ж обычно спят, когда холодно.

Чёрт, ну вот ведь угораздило…

Не зная, что делать, я сидел и слушал всю эту болтовню и, знаешь, узнал много интересного о змеях. Но самым интересным было то, что судьба Элвина решится примерно до рассвета. Без противоядия укус гремучей змеи убивает человека примерно за три часа, а здесь было и противоядие и отсасывание яда, но поди знай как оно сложится. Минут через пятнадцать у Элвина сильно подскочила температура и он прикинул, что, неплохо бы залезть в кабину, пока тело ещё хоть на что-то способно. Он перевернулся на живот, встал на четвереньки и с третьей или четвертой попытки поднялся на ноги. Его очень сильно качало, ия , в меру своих семилетних силёнок, помогал ему не упасть на пути к машине. Элвин был горячий, как будто углями внутри набитый, и мне думалось, что ещё немного, и он загорится огнём.

Залезали в кабину мы ещё труднее, чем шли до неё, два раза Элвин срывался со ступеньки и падал на спину, а потом долго лежал на спине, приходя в себя. Он говорил сначала о дебильных сенаторах, которые запретили к использованию револьверные патроны с мелкой дробью, которыми так удобно отстреливать змей, сочтя их опасными для общества, а потом сбился на бейсбол и на то, как проиграл двести баксов, поставив на «Тексес Рейнджерс» в чертовски верняковой игре, а они её бездарно слили. Когда он начал уже откровенно бредить, рассказывая о том, как фигово бывает, когда в попкорне попадаются нераскрывшиеся зёрна и они хрустят на зубах, мы, к счастью, смогли взлезть в кабину. Элвин, обмякнув на сиденье, почти сразу отрубился, но это не мешало ему ещё битый час бубнеть о всякой чепухе. А я сидел рядом и трясся, натурально трясся, будто от дикого холода, хотя из-за сидящей рядом чернокожей печки в кабине было очень тепло, почти жарко.

Помню, чтобы немного успокоиться, я съел штук пять шоколадных вафель и прямо там и заснул, на куче всех этих пакетов с едой.

Утром Элвину лучше нифига не стало. Он покрылся крупными каплями испарины, но даже не пытался их вытирать, только поматывал головой и что-то мычал. Его лицо заметно отекло, из носа струилась кровь, а нога и вовсе распухла так, что было страшно смотреть. Особенно она распухла ниже перевязи из рубахи – мы вчера забыли её снять. Мне хватило ума сделать это утром.

Порывшись в бардачке, я нашёл грязную тряпку, и, найдя на ней самый чистый уголок, вытер лицо

Элвина, как мог.

Вылезать из машины было страшно. Змей нигде вокруг видно не было, но мне всё представлялось, как я спускаю ноги на землю и проваливаюсь куда-то в низ, в огромную нору, кишащую змеями, и как они меня все кусают и я тоже раздуваюсь до жутких размеров. Но человек вообще от всего может уставать, от страха в том числе. А у детей такие вещи происходят проще и быстрее. Вдоволь насидевшись в кабине с бредящим Элвином, я взял его револьвер и вышел наружу. Подходить к тому месту, где он провалился в змеиную нору, я , понятное дело, не стал – обследовал дыру издалека. Такая здоровенная дырень была, кулак, наверное, туда можно было просунуть. Аккурат посередине бака. Что, наверное, к лучшему, так как у нас оставалась ещё примерно половина запаса топлива.

Я даже набрался храбрости прогуляться в сторону разваленных зданий, потеряв из виду машину.

Ничего интересного я там не обнаружил – просто месиво и всякие предметы и механизмы, которые мне были совершенно незнакомы. Иногда попадались и понятные предметы – папка, телефон, чтото из одежды. Но главное, я чувствовал себя хозяином, обходившим свои владения. Из других людей был только мой бредящий друг, о котором нужно было заботиться. И я готов был это делать столько, сколько необходимо, пускай даже револьвер был так тяжёл, что приходилось постоянно менять руку, в которой я его несу.