Рай-на-задворках - Евгений Ленский

Великий Фиер был стократ прав. Фиер-II не копия отца, он и есть сам Фиер - до мелочи, до волоса. Уж кому, как не ей, это знать. Но да простит ей светоносный Ур, как хочется, чтобы в чем-нибудь, хотя бы в чем-нибудь сын отличался от отца! Иногда совсем не материнские чувства вызывал у нее Фиер-II. Да и как, целуя родинку сына на правом плече, не вспомнить точно такую же, на точно таком же плече? Как она целовала ее, давно, в юности! И чем дальше, тем сильнее хотелось снова, в последний раз, прижаться всем телом, до хруста, до стона к мужу... Сыну?.. О Болл-провозвестник, что за мысли? Но она всегда была только слабой женщиной, ей не по силам этот груз! Стараясь поменьше видеться с Фиером-II, конна Мина оберегала себя. А избегая дочери?.. Вот он ответ, в зеркале. Радостно ли юности видеть себя в старости? Разглядывать седые пряди, гладить морщинистые руки, с недобрым любопытством запоминая, с брезгливым ужасом предвкушая, как станешь такой же. Мина-II уже жаловалась, что после визитов к матери Фиер-II становится холоднее с ней. У него всегда было хорошее воображение... то есть у них, у сына и мужа. Увидь она сорок лет назад Фиера старым, заговори, ощути на своем юном лице дыхание беззубого старческого рта... Что за мысли, конна! Полным сил и здоровья сошел с Дороги и навеки остался на ней великий Фиер! А Фиер-II?.. С каким жадным любопытством сначала матери, потом матери и жены смотрела она на сына, ревниво замечая, как все ярче проявляются в нем черты мужа. И вот теперь внук...

А тогда еще никто не знал, что будет в третьем поколении. И Учение, и Наука запрещали браки братьев и сестер. Только Фиер, да еще Ведущий Мук верили и не ошиблись. Самые тщательные исследования показали, что в Фиере II-ом нет ничего от нее, Мины, а в Мине II - от Фиера. Словно и не было упоительных ночей любви, словно не носила конна Мина сына под сердцем, а вырастила его в колбе из клетки отца, ничего не взяв от себя. С любопытством и радостью, да чего уж скрывать, с ревностью смотрела она, как зарождается чувство у вторых Фиера и Мины. Вот так же пошла за мужем и она, "Дочь Болла", "Шагнувшая первой". Ей незачем жаловаться. Ровной Дороги, дети. Пусть всегда идут по ней, взявшись за руки и слыша дыхание друг друга, Фиер и Мина. А она? Пять лет разницы было у них с Фиером, а Фиеру-III уже четыре. Все повторяется по слову и делу великого ее мужа. И скоро Мина-II снова станет "Несущей жизнь". Ей, старой Мине, еще предстоит радоваться первому лепету девочки, первым ее шагам.

О Болл-провозвестник! И все чаще ловить на себе брезгливый взгляд дочери и потом такой же - внучки! Могут ли дети быть счастливы, когда перед глазами постоянное напоминание? Не о смерти, нет, смерть - лишь толчок к повторению. Хуже - об увядании, о распаде, когда человек еще живет, но уже мешает жить детям, самому себе. Происки Рука такой Дар!

- Прости Фиер, прости, великий, я только слабая конна, прости! Погруженная в нерадостные мысли, конна Мина не сразу заметила, как осветился экран информера. Ох, не материнские чувства вспыхнули в ней при звуке родного голоса! Мина взяла себя в руки. И тот ее был тоном матери - строгим, слегка снисходительным:

- Доброй Дороги, Фиер. Почему вы еще не приехали?

Фиер-II помолчал, вглядываясь в мать. От этого взгляда у конны Мины по всему телу побежали мурашки.

- Ты же знаешь, мама, я очень занят. Просто некогда, вот и все.

О, это конна Мина знала. Ее Фиер мог сутками не отрываться от своих приборов, и она покорно ждала. Но сын говорил не так, как отец. Он мямлил и отводил глаза. Мина уже поняла, что крылось за этой неуверенностью. Наконец Фиер решился.

- Знаешь, мама, мы, наверное, долго не сможем приехать. Очень жаль, но сейчас столько работы... А за Фиера ты не беспокойся, он здоров и...

- Это Мина? - прервала конна, из последних сил стараясь говорить спокойно.

- Нет, причем здесь Мина! Просто я попросил ее помочь мне.

"Жалкое и постыдное зрелище", - думала конна Мина, глядя в глаза сына. Что же, она была подругой великого грассианина и останется достойной его.

- Конечно, сынок, - сказала конна Мина, - я понимаю. Но помните о старой матери, приезжайте, как только сможете.

- Ну конечно, - отозвался Фиер-II, и из его голоса пропала фальшь. Он еще поговорил о Фиере-III и, пожелав "Ровной Дороги", исчез с экрана.

Конна Мина заплакала. И пока она плакала, в ней крепло решение. Вот с кем бы она посоветовалась - с коном Аманом. Но не ей, "Шагнувшей первой", спускаться в подземелье! Всхлипывая, она прошла в тщательно охраняемую комнату Фиера и достала спрятанный там ключ. Нельзя мешать самой себе. Она была просто конной, волею Ура ставшей великой, но истинно великое совершит только сейчас. Это ее второй дар Грассе. Фиер одобрил бы ее решение, в это конна Мина верила твердо. Кону Ропуру сообщили о ее смерти рано утром.

С ощущением чего-то большего, чем простая смерть, шел Ропур по коридору. Да и какая смерть, когда рядом, такой знакомой плавной походкой, шла Мина-II. Ропур понял, что и ему предстоит навечно вписать свое имя в историю Грассы, рядом с коном Муком. И, видит Болл, не все и не сразу поймут, что он был так же велик и, более того, так же добр.

Дорога.

2236 год Откровения. РЕАНДА

Кон Морт, 327 Учитель на Дороге, совершил кощунство. Когда, в бешеной вспышке, он одним махом сломал о косяк драгоценную реликвию посох Болла, присутствующие, уже лежащие ниц, еще плотнее прижались к полу. Кон Морт чуть было сам не рухнул с ритуальным воплем "Ао-о-ой" и лишь в последний момент сдержался. Ничего не произошло - не обвалился свод, не разверзся под ногами камень - Уру был угоден его гнев. Морт понял это и сразу успокоился. Точнее, пришел в состояние холодного, спокойного бешенства. Привставшие было с пола уткнулись в него вновь. Два года, два нескончаемо долгих года этот ублюдок, эта чешуйка с хвоста Змея, осмеливается водить его за нос! Два года томятся в безделии неофиты, стареют, слабеют, теряют решимость. Что посох Болла, да будет вечно его имя! Творилось поистине всеобъемлющее кощунство сошедшая с Дороги Грасса! А этот... этот... еще жив, еще ест и пьет и даже осмеливается лгать. Первое побуждение вызвать кона Мала Морт преодолел, иначе бы он сломал посох не о косяк. Но подобного кощунства Ур уже бы не вынес! И эта материализация дыхания Рука до сих пор считалась Идущим! Мал добровольно последовал в подземелье и работал на самых тяжелых и грязных работах, пока Морт не простил его от имени Ура. Вот она, благодарность!

Наконец кон Морт овладел собой, коротко отдал приказ и повернулся к лежащим спиной, чтобы не видеть, как они встают. Морт любил глядеть на лежащих у его ног, процесса же вставания он не переносил. Было в нем что-то тревожное, переход от покорности к неизвестности. И хотя власть 327 Учителя непререкаема, сердце кона Морта сжималось, когда кто-нибудь поднимался перед ним. Так, спиной к выходу, он стоял, обводя взглядом помещение. Кон Морт жил в других комнатах и, только готовясь принять особо важное решение, приходил сюда. На этом ложе сошел с Дороги кон Аман, и комната стала чем-то вроде святилища. Хотел бы он знать, какую последнюю волю собирался объявить кон Аман! И все же это место его триумфа. Первого. А второй зависел от кона Мала. О Болл-провозвестник, мыслимо ли, что он, надежда Ура, зааисит от плюгавенького, толстенького, трусливого кона Мала!