Рай-на-задворках - Евгений Ленский

- Очевидно, мы единодушны? - подытожил Стас.

- Нет, - сказал Варнис. - Я против.

- Вы отрицаете возможность потенциальной опасности?

- Нет.

- Тогда, - сказал Стас,- мы принимаем предложение Светланы Стен.

- Напоминаю, что по инструкции член Совета на корабле подчиняется...

- Нет, - сказал Варнис и полез в нагрудный карман. - Нет!

Пораженный Стас увидел жетон "Высших полномочий". На занятиях по космическому праву им говорили о существовании этого жетона, делающего человека полным хозяином экспедиции, могущим отменить любые правила и инструкции. Но чтобы Совет выдал такой жетон, требовались обстоятельства поистине экстраординарные. Все как зачарованные уставились на мерно качающийся на цепочке жетон.

- Нет, - сказал Варнис. - Серж Арно будет жить, как жил, и работать, как работал.

Рай-на-задворках.

Из дневника Сержа Арно. (катушка III, реконструкция)

...и для чего. Комаров со мной почти не говорил, просто приказал сидеть в каюте. Понятно, космоса мне больше не видать. Но меня это как-то не волнует. Есть вещи посерьезней. Что же я всетаки отвечу Комарову, Варнису, Стен?..

Просчитал алгоритм действий при аварии с первого по шестой блок, не заглядывая в справочник, - сходится. Профессионально я по-прежнему главный механик. Вспомнил тропинки около дома, лица друзей по школе, картины матери. Я тот же Серж Арно. А если я - Серж Арно, то обязательно должен понять, зачем меня туда понесло, почему именно меня и что я выяснил. Особенно - это. Я сделал нечто важное, чего-то добился, что-то узнал. Теперь бы знать, что именно. Тогда я перестану бояться встречи с экипажем.

Следы в туннеле вели прямо. Стоило преодолевать необозримые расстояния, чтобы идти по следам отца. Я всю дорогу до самой двери ярче всего вспоминал его глаза, когда он узнал о моем поступлении в школу космонавтов.

За каждой занавесью, в каждом переходе наверняка таились загадки. Загадки и ответы. А я шел вперед, значит, ждал чего-то более важного? Хотел понять отца? Узнать что-то о себе? Скорее так - понять и себя, и отца. Была подспудная уверенность, что именно идя по следам отца, я узнаю что-то важное о себе.

...Итак, дверь. Длительное время туннель медленно, но неуклонно вел вверх и окончился дверью. Перед нею - площадка. Много следов - отец искал запор. Я тоже его искал, стараясь не наступать на следы. Провозился довольно долго, но нашел. Открыл, переступил высокий порог и оказался в пещере. Пещера, скорее, зал в скале - высокий, значительно выше туннелей. Слабый свет из довольно широкой щели напротив двери - очевидно, выход на поверхность. Абсолютная пустота, только пыль. Я распахнул дверь до упора и увидел картины! Почти все стены покрыты росписью. Роспись старая, с трещинами, кое-где выпали кусочки. Я это уже видел на картинах мамы - тревожные краски, тщательная отделка деталей - рук, например, а вся фигура как бы в дымке. Картины тянутся лентой по периметру пещеры, переходя одна в другую. Да это же пиктография! Несомненно. Обхожу зал с крепнущей уверенностью, что нашел то, что искал, хотя еще не знаю, что. Наконец соображаю, что надо все это зафиксировать и разобраться на корабле. Мешает пыль.

Я толкаю пошире дверь, но она вдруг с грохотом захлопывается... От сотрясения?.. Хотя какое сотрясение в скале? Роспись покрывается сеткой трещин и медленно, потом быстрее, оползает вниз. Под ней серая, монотонная поверхность скалы.

Я бросаюсь к стене и вижу: по всему периметру у стен лежит ровный валик пыли. Не обломков, не крошек - пыли. Ошеломленный, я добираюсь до щели, вглядываюсь и... замираю. Какой отсюда открывается удивительный вид на Город с высоты птичьего полета! Он такой зеленый и радостный, что на минуту забываю и о погибших картинах, и о том, что Город мертв. Видны мельчайшие детали, вплоть до шевеления людей на площади у собора. Сразу вспоминаю про Комарова и мой "Тигр", протискиваюсь в щель, иду по еле видной тропинке вниз и все думаю по-чему я не испытываю угрызений совести? Я доволен, я увидел то, зачем шел.

А собственно, что я успел запомнить на пропавших картинах?.. Первое - длинная колонна на горной дороге. Дорога теряется в пространстве. Над колонной - лицо. Взор отрешенный, лицо аскета, худое, смуглое. Дальше - расходящиеся колонны: одна по-прежнему на дороге, другая куда-то в скалы. Там что-то таилось, вроде динозавра, но очень размытое, скорее, общие очертания. А потом четко - здание под колпаком (по-видимому, силовым) - удивительная прорисовка деталей, множество входящих и выходящих фигурок. Входящие - разные, выходящие одинаковые. Над ними нависает серый куб, скорее, даже падает. Именно падает - ощущение колоссальной тяжести, которая все раздавит. Еще... Одна из последних картин. Группа зданий, перечеркнутых жирным косым крестом. Входящие не похожи на прежних - они разнятся в росте, толщине, даже конечностей у них разное количество. Хотя почему конечностей? Рук и ног?.. В общем, это несомненно люди, хотя и странные, кое-кто даже с рогами. У всех в руках геометрические фигуры из тонких палочек с утолщениями-звездочками, похожие на ожерелья или четки. Это входящие. А выходящие? Выходящие, несомненно, жители планеты. Одинаковые, только сгорбленные и какие-то вялые. А здания энергично перечеркнуты. Все. Больше ничего не запомнил и ничего не понял. Чему же я, как дурак, радовался? Почему, черт побери, я так уверен, что узнал что-то важное о себе или об отце?..

Часть III

Дорога.

32 год Свершения. ОРТА

Называли ее по-разному: "Дочерью Болла", "Провозвестницей", "Шагнувшей вперед". Сама же она думала о себе даже не "конна Мина", а просто "Мина": Минни, как когда-то называл ее Фиер. Он был великим грассианином, истинным сыном Болла. Он привел грассиан к Свершению. А что она? Верная подруга, слабая женщина. Слава Уру, благословенный взор Фиера упал на нее. И пусть всюду ее встречают с восторженным поклонением, это чтут только его, пламенного Фиера. Он, зримо и незримо, присутствует в этой пустой и неуютной части Дворца, где поселил их некогда Ведущий Мук.

Конна Мина отодвинулась от зеркала и снова оглядела себя. Время неумолимо, как стрела Ура, хотя и не близок еще уход с Дороги... Но вчера народ восторженно встречал Мину-II, и как одержимый работает в главном научном центре первенец Свершения - ее сын Фиер. А сегодня Мину ждет радость - внук, Фиер-III. Конна Мина еще раз оглядела себя в зеркале, вздохнула и поняла, что не хочет сегодня видеть сына.

Великий Фиер был стократ прав. Фиер-II не копия отца, он и есть сам Фиер - до мелочи, до волоса. Уж кому, как не ей, это знать. Но да простит ей светоносный Ур, как хочется, чтобы в чем-нибудь, хотя бы в чем-нибудь сын отличался от отца! Иногда совсем не материнские чувства вызывал у нее Фиер-II. Да и как, целуя родинку сына на правом плече, не вспомнить точно такую же, на точно таком же плече? Как она целовала ее, давно, в юности! И чем дальше, тем сильнее хотелось снова, в последний раз, прижаться всем телом, до хруста, до стона к мужу... Сыну?.. О Болл-провозвестник, что за мысли? Но она всегда была только слабой женщиной, ей не по силам этот груз! Стараясь поменьше видеться с Фиером-II, конна Мина оберегала себя. А избегая дочери?.. Вот он ответ, в зеркале. Радостно ли юности видеть себя в старости? Разглядывать седые пряди, гладить морщинистые руки, с недобрым любопытством запоминая, с брезгливым ужасом предвкушая, как станешь такой же. Мина-II уже жаловалась, что после визитов к матери Фиер-II становится холоднее с ней. У него всегда было хорошее воображение... то есть у них, у сына и мужа. Увидь она сорок лет назад Фиера старым, заговори, ощути на своем юном лице дыхание беззубого старческого рта... Что за мысли, конна! Полным сил и здоровья сошел с Дороги и навеки остался на ней великий Фиер! А Фиер-II?.. С каким жадным любопытством сначала матери, потом матери и жены смотрела она на сына, ревниво замечая, как все ярче проявляются в нем черты мужа. И вот теперь внук...