Памятное лето Сережки Зотова - Владимир Пистоленко

— Вот вы рассказывали, что у Сергея часто болит голова. Но что у него за болезнь? Водили вы его к врачу-специалисту? Наш врач Вера Николаевна считает Сергея совершенно здоровым.

— Да батюшки! — всплеснула руками Манефа Семеновна. — Неужто вы думаете, что я говорю неправду? Жалуется? Жалуется. Это у него осталось после тяжелой болезни, когда об отце извещение пришло. А чтобы специального врача — где же я возьму его? Удастся летом свозить в город свозим. А разве я сама не вижу, хворает он или нет? Все время перед глазами.

Перед тем как Павлу Ивановичу уйти, старуха немного успокоилась и стала просить его, чтобы он и другие учителя были подобрее к Сергею и не ставили ему «каждое лыко в строку».

— Одна у меня забота — Сергей, и в обиду я его никому не дам. Будь это школа или что угодно. И насчет учения вот что скажу — пускай учится как учится. Нечего подгонять. А совсем не пойдут занятия — тоже беда не ахти какая, плакать не будем. Не всем быть учеными, — сказала она, провожая Павла Ивановича на крылечко.

Сергея она в этот вечер не бранила, ни в чем не упрекала, и он понял, что классный ни словом не обмолвился о его проступках.

НИЧЕГО ОПРЕДЕЛЕННОГО

В один из июньских дней, накануне заключительного классного собрания, во время обеда Сергей будто между прочим сказал Манефе Семеновне, что, наверное, летом придется поработать на поле в колхозе.

Такое решение было принято недели две назад на отрядном сборе шестого «Б» класса, где учился Зотов. Об этом решении надо было дома сказать раньше, но Сергей не решался, все откладывал и дотянул до последнего дня.

Манефа Семеновна пристально взглянула на него.

— Кому это «поработать»?

— Старшеклассникам. И мне, и всем, — ответил Сергей, стараясь говорить как можно спокойнее и безразличнее.

— Обойдется. Нечего выдумывать, — строго сказала она. — И ты смотри не суйся. Мы не колхозники. Пускай сами справляются. Тут своих дел пропасть. Нам небось никто не придет помогать.

— А какие у нас дела? — полюбопытствовал Сергей.

— Было бы желание, а дела найдутся.

Манефа Семеновна помолчала, раздумывая, сейчас ли сказать Сергею, о чем велел поговорить с ним старец Никон, или отложить еще на несколько дней, пока в школе не окончатся занятия и Сергей не уйдет на каникулы. Решила, что, пожалуй, лучше потолковать сейчас, а то и вправду завербуется мальчишка в колхоз, тогда говори не говори, ничего не поделаешь.

— У Никона Сергеевича на тебя тоже свои планы имеются.

— А я ему не подчиненный, — невольно проронил Сергей.

Манефа Семеновна со стуком положила ложку на стол.

— Даже слушать отворотно, когда ты начинаешь произносить вот такие богопротивные слова. У него на каждого единоверца есть свое право.

Затем старуха повела разговор о том, что по причине войны в поселке появилось много несчастных людей, особенно вдов и стариков. И никто тем бездольным не помогает. Вот Никон Сергеевич и решил доброе дело сделать чем можно, помочь таким вдовам и старикам. А доброе дело бесследно не проходит, восчувствуют люди благодарность, может, их сердца к богу потянутся. Старец Никон хочет и Сережку попросить потрудиться для бога. Ведь человек живет на земле недолго, тут он словно гость, готовится к вечной жизни на небе: что заслужит на земле, то и получит на небе. И Сергею не надо отказываться от предложения старца Никона, за такие добрые дела господь воздаст сторицею.

— А что делать?

— Может, кому огород прополоть, крышу где-то починить, ворота наладить. Словом, работы — было бы прилежание. Ну, ты как, согласный?

— Не знаю.

— Тут и знать нечего. Зато отец с матерью увидят твои добрые дела и возрадуются. И опять же не забывай, у нас свой огород есть…

— Значит, мне отказываться? — допытывался Сергей.

— Или тебе самому хочется горб гнуть на колхоз? — пристально глядя на него, спросила Манефа Семеновна.

— Неловко вроде. Все для фронта работают. Даже третьеклассники в этом году вышли на прополку.

— Война — дело не людское, а божеское. Помнишь, на днях Библию читали? Как там говорится: «И нашлет господь на землю войны и мор». Господь нашлет! Вот он и наслал. На то его святая воля.

— Меня за это всю зиму шпынять будут.

— А чего шпынять? Не мог, и все.

— Тогда я так и скажу, что вы не пускаете.

Манефа Семеновна отложила вилку в сторону. Задумалась.

— Нет уж, Сережа, так лучше не говори. Беды бы не нажить.

В голосе старухи Сергей услышал тревогу.

— Почему? — спросил он.

— Мало ли что… С Семибратовой только свяжись. Чего доброго, в сельсовет потянет. Ты вроде еще не совершеннолетний, с тебя и спрос такой. А на меня могут всякую чепуху нацепить.

Сухое, выцветшее лицо Манефы Семеновны чуть порозовело. Она в волнении так сильно заломила руки, что хрустнули в суставах пальцы.

— Ну, что ты так уставился? — вдруг рассердилась она, заметив пристальный взгляд Сергея. — У меня на лбу ничего не написано. Все за тебя думай да подсказывай. Самому пора начинать мозгой шевелить. Не маленький.

Сергей промолчал. Старуха снова взялась за ложку.

— Может, сказать, что будешь подготовляться? — не совсем уверенно спросила она.

— Меня, должно быть, переведут в седьмой. Без подготовки.

— А если не переведут?

— Все говорят, — заверил Сергей.

— Вот еще грех навязался, — недовольно пробурчала она и снова нахмурилась.

В подобных случаях Сергей не торопился продолжать разговор, зная, что Манефа Семеновна может ни за что ни про что изругать, а раньше, когда он был еще поменьше, могла «под горячую руку» и шлепнуть… Не любила, когда ей перечат.

Заметив, что старуха начинает злиться, Сергей усердно заработал ложкой.

— А ты-то сам как думаешь?

— Не знаю, — не отрывая взгляда от ложки, тихо сказал Сергей.

— Может, накопытился пойти на работу, да только помалкиваешь?

— Не я один, на пионерском сборе так решили.

— Не велика важность ваш пионерский сбор. Хватит уже тебе в пионерах ходить. Не маленький.

— И дирекция школы тоже решила, учительский педсовет, — несмело добавил Сергей.

— «Дирекция! Педсовет»! — недовольно протянула Манефа Семеновна и до конца ужина не проронила ни слова.

Сергей был рад, что старуха так быстро успокоилась, значит, можно будет еще выйти за калитку, постоять немного или даже сбегать на речку. Но все же очень плохо, что нет ясности насчет колхоза. Завтра обязательно нужно дать ответ. А какой? Как же трудно жить на белом свете человеку, если он не знает, на что ему решиться, как поступить…

Сергей смахнул со стола на ладонь крошки, стряхнул их в рот и, как было давно заведено Манефой Семеновной, повернувшись к переднему углу, трижды перекрестился.

— Ты что это размахался руками! — вдруг набросилась на него старуха. — Мух гоняешь или крестишься? Так только безбожники в насмешку озорничают. Сотвори крестное знамение как положено.

Сергей снова перекрестился, на этот раз уже не спеша, более старательно.

— Никуда я тебя не отпущу, — решительно заявила старуха. — При моих глазах живешь и то не успеваю следить, нет у тебя старания, чтоб к богу поближе. Забываешь, из-за чего жив остался! А уедешь в поле, среди безбожников и сам таким станешь. А он-то все видит и терпит до поры, но ничего не прощает. Вон какая война идет, в каждом дому слезы льются. И холод на нас, и голод на нас. И все за грехи наши. Прогневили бога, позабыли его, умными чересчур стали, теперь и расхлебываем.

— Война-то в другую сторону повернулась, — не выдержал Сергей, скоро этому зверю Гитлеру капут будет.

— Дай бог. Но ты не пророчествуй. Еще ничего не известно, кому что уготовано. А в колхоз не ходи. Сиди дома, и все. Не хочу на том свете отвечать за тебя. Когда вырастешь — мое дело будет сторона, а теперь хочешь не хочешь, а делай, как велю.

— А я так и делаю, все по-вашему, — опять подал голос Сергей, скажете — поеду, не велите — пожалуйста, могу дома остаться. Только перед людьми стыдно.

Старуха замолчала и не спеша принялась убирать со стола. Послушность Сергея всегда действовала на нее успокаивающе.

Убедившись, что Манефа Семеновна высказалась и дальше продолжать разговор не собирается, Сергей взялся за кепку.

— Ты куда? — почти у самого порога остановила его Манефа Семеновна.

— Просто так. Может, на реку сбегаю.

— А что там? День к вечеру, — подозрительно взглянув, поинтересовалась старуха.

— Погляжу своих ребят, может, рыбачат.

Манефа Семеновна отвернулась и взялась за веник, словно совсем позабыв о Сергее. А Сергей стоял в нерешительности, перебирая в руках кепку. Как быть в таком случае? Молча уйти? Или еще раз спросить разрешения? Уйти молча — чего доброго, обидится бабка Манефа, возьмет да и совсем не пустит. Заговорить с ней — тоже рискованно. Она же не сказала, чтобы Сергей сидел дома…