Друзья мои мальчишки - Эсфирь Цюрупа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наверное, у них были какие-то свои, взрослые неприятности.
Сели пить чай с оладьями, и пришёл Николай Иванович.
Мама ему тоже налила стакан чая и стала угощать оладьями. А потом мама села вышивать подушку разноцветными крестиками, а папа и Николай Иванович стали разговаривать про всякие стройки, где они работали.
— Да, — сказал Николай Иванович, — наше поколение славно поработало и славно защищало Родину. Хорошо бы, наши дети были похожи на нас.
— Я в наших детей верю, — коротко сказал папа.
— Не зна-аю… — недовольно протянул Николай Иванович. — Мне мой племянник Валерий, например, не нравится ничуть. Одно озорство на уме. Отметки плохие, неспособный…
— Нет, способный! — громко сказал Олешек в кружку, и чай в ней забурлил пузырьками. — Он мой старый будильник на все-все колёсики, на самые маленькие винтики развинтил. Я бы никогда ни за что так не смог. А теперь он подручный у мамы! Вот он кто!
— Ты бы уж лучше помолчал, — сказала мама сердито.
— А третьего дня знаете какой номер выкинул мой племянничек? — продолжал Николай Иванович, отпивая из стакана. — Я ему новые калоши купил. Так он в этих калошах среди ночи вздумал путешествовать по дому отдыха!
Тут у Олешка из рук выпала ложка, и он полез под стол её доставать.
— И как он туда проник? И кто его туда звал? — возмущался Николай Иванович.
— Это ещё вилами по воде писано, ваш ли там Валерка был. Может, и не Валерка вовсе! — вдруг сердито сказал папа, встал и вышел в кухню за горячим чайником.
— Не Валерка? — возмутился Николай Иванович, притопнул лохматым сапогом под столом и наступил на ложку. — Не он? Да знаете, сколько он там бед натворил?! Пылесос испортил, кран открыл — помещение затопил. Мы бы и не дознались, кто виновник, так ведь он топал в новеньких калошах, оставил следы пупырями по всему дому! А потом и калоши там бросил. То ли его кто спугнул и он струсил…
— Не трус он, не трус! Он может даже на самую высокую ёлку залезть! — сказал под столом Олешек и попытался вытащить из-под сапога ложку.
— А ты меня не толкай, защитник! — сердито откликнулся Николай Иванович. — Нет, довольно с меня, хватит! Отправлю племянничка обратно домой. Пусть с ним там мать как хочет справляется.
Тогда заговорила мама.
Олешек сразу понял, что мама не спокойна, её голос звенел и вздрагивал:
— Неверно вы делаете, Николай Иванович! Нельзя Валерку домой отсылать. Вы же сами говорили: отец умер, у матери на руках ещё четверо ребятишек. Тяжело ей всех обуть, одеть, выучить. Я вот тоже сыну всё время говорила: «Не водись с Валеркой!» А сын мне правильно, как настоящий человек, ответил: «Ему ж одному без всех плохо!»
Тут Николай Иванович как расхохочется, даже посуда на столе звякнула.
— Это который же настоящий человек? Который под столом сидит?
— Да, — твёрдо сказала мама. — И нужно нам с вами всем вместе Валерке помочь!
И тогда, расталкивая толстые, лохматые сапоги Николая Ивановича, Олешек вылез наружу. В руке он сжимал ложку.
— Это я открыл кран! — громко сказал Олешек прямо в лицо Николаю Ивановичу. — Я сам сломал пылесос. Сам ходил в Валеркиных калошах, а он их просто там забыл. И я один наследил пупырышками.
Вернулся с чайником папа. Он не слышал слов Олешка и продолжал начатый разговор. Он сказал Николаю Ивановичу:
— Валерий ваш ни при чём, можете мне поверить! Виноват тут другой. А не объявится виновник, так мы его разыщем и вытащим за ушко да на солнышко! Хуже нет тех людей, которые свою вину перекладывают на других. Не хотел бы я с таким человеком работать или в разведку ходить. — И он посмотрел на Олешка совсем чужими, незнакомыми глазами.
Но мама крепко прижала к себе стриженый круглый затылок сына и ответила папе:
— Можешь идти с ним в разведку, отец. Он всё рассказал.
Папа сразу подошёл к Олешку и сильной ласковой рукой поднял к себе его лицо.
— Зачем ты попал туда? — спросил папа.
— Я маме твою записку носил.
— Сынок, — ахнула мама, — да ведь я-то сторожила не дом, а детский сад, где работа идёт!
— Тебе, верно, страшно было одному ночью? — спросил папа.
Олешек молча кивнул.
— Но я всё-таки сперва не удрал! — сказал он.
И тогда папа посадил Олешка к себе на колено.
Но Николай Иванович не успокоился. Он стал весь красный — даже уши, даже лысина — и закричал тонким голосом:
— А где доказательства? Может, он просто товарища выгораживает?
— Вот доказательства, — ответила мама и достала с комода записку, а из Олешкиного кармана — рукавицу. — Их вынули из пылесоса и отдали мне.
Олешек соскочил с отцовского колена.
— Сейчас! — крикнул он. — Сейчас принесу! — и помчался на кухню.
Там он выковырял карандашом из потайной щёлки слипшийся синий лоскуток. Маленький этот комочек выскользнул из его пальцев и упал прямо в угол, на луковицу, которая одиноко сидела в темноте за плитой, рядом с сачком для мальков и деревянной лаптой.
Олешек наклонился поднять его и увидел: луковица проросла! Здесь, в тепле, она выставила наружу светло-зелёный росток, остренький, как клюв.
— Тюльпан! Ты всё-таки вырос! — сказал Олешек и засмеялся от радости.
Он бережно сунул луковицу с зелёным клювиком к себе на грудь, за клетчатую рубашонку. Тюльпан ведь растение южное, ему нужно тепло!
Когда Олешек вошёл в комнату, мама и папа увидали, что и ясные глаза его, и остренькие белые зубы, и наморщенный от смеха нос светятся радостью.
— Вот! — счастливо сказал Олешек и протянул Николаю Ивановичу смятый лоскуток с серебряным цветком. — Только я его мамиными кривыми ножницами вырезал, потому он немножко неровный…
— Теперь всё понятно, — сказала мама. — А я-то голову ломала, как он умудрился такую дырку выдрать на лыжных штанах?
Глава 12. Если человек захочет…
Поезд шёл через реки и горы, по лесам и степям — к морю. Он двинулся в путь от московского вокзала в морозный денёк. Но чем дальше к югу, тем жарче согревало солнце крыши вагонов, и скоро пассажиры стали открывать окна, и тёплый душистый ветер залетал в них с весенних просторов земли.
В купе ехал седой лётчик. А перед ним, повернувшись зелёным клювиком к летящему за окнами свету и ветру, сидела на столике обыкновенная луковица.
Кроме лётчика, в купе ехали ещё разные пассажиры. Один из них распаковал чемодан, достал всякую еду, раскрыл складной нож и вдруг спросил:
— А что, товарищ лётчик, не разрежем ли мы вашу луковицу, а? Хороша была бы закуска.
Тогда седой лётчик тоже открыл чемодан и тоже достал всякую еду.
— Вот, — сказал он, — кушайте, пожалуйста, что хотите! А луковицу не отдам. Ни за что. Её мне один человек подарил. Из неё вырастет тюльпан.
Все пассажиры засмеялись:
— Что вы, товарищ лётчик! Вы, наверное, в цветах плохо разбираетесь! Это ж обыкновенная луковица.
— В цветах я разбираюсь, — сказал лётчик. — И в людях научился разбираться. И знаю: если настоящий человек захочет, так тюльпаны будут расти из простых луковиц.
Улица Зелёная
Глава 1. Отдельный мальчик
— Не-а, — сказал Матвей.
— Не хочу, — сказал Матвей.
— Не буду, — сказал Матвей.
Он отодвинул простоквашу и стал выкарабкиваться из-за стола. Прабабушка поскорей сунула ему в карман печенье: всегда ей казалось, что он бегает голодный. В никелированном чайнике он встретил своё отражение, оно расползалось и строило рожи. Матвей показал ему язык. Пёс Гамбринус, приметив, что свисавшие со стула мальчишеские ноги уходят, встал на свои четыре короткие лапы и отправился вслед.
Прабабушка сказала решительно:
— Нет! Пусть приезжают родители или дед с бабкой и воспитывают его. А то они все где-то порхают, а я тут мучайся с ним. Я всего только прабабка — четвёртое поколение!.. И плюшку он не съел! — трагически; провозгласила она и, выпустив прямо в абажур клубы дыма, ткнула сигарету в пепельницу.
Схватив полотенце, она стала вытирать клеёнку такими решительными кругами, что прадед предпочёл забрать свою газету и перебраться в качалку.
— Подбери свои длинные ноги, я спотыкаюсь о них, — ворчала прабабушка. — Тебе хорошо, ты целый день сидишь наверху в своей светёлке со своими ископаемыми шмучками, а я тут с ним… Вылезешь ты наконец из газеты? — раскипятилась она.
— Во-первых, что за шмучки? — Прадед невозмутимо опустил газетный лист на свои острые колени. — Вечно ты употребляешь слова, которых не существует. Во-вторых, перестань дымить, как паровоз, не отравляй окружающую среду и своё сердце. В-третьих, ты же отлично знаешь, его родители не порхают, а работают. У нас, у археологов, летом самый полевой сезон. Ты же помнишь, я всегда уезжал летом, зимой раскопки не ведутся. В-четвёртых, нашим с тобой детям — его дедушке и бабушке — тоже надо когда-нибудь отдохнуть от своего внука. И хорошо, что они поехали в санаторий, им же нужно возвратиться в Ленинград, выйти на работу. В-пятых, — сказал он вдруг особенно громко, — не хватайся за чайник, он тяжёлый! — Прадед выкарабкался из качалки и сам отнёс чайник на кухню. — В-шестых, — сказал он, вернувшись, — я не вижу катастрофы: не съел простоквашу сейчас, съест через час. — И прадед опять уткнулся в газету.