Декамертон - Маргарита Полякова

Чем мне Лешка понравился? Спросите чего полегче. Я понятия не имею. Поначалу, наверное, своей неуловимой схожестью с Толиком. И характер, кстати, недалеко ушел: переменчивый, как ветер. То нормальный, а то на драной козе не подъедешь. Но зависла я тогда на этом Леше капитально. С ума сходила просто-напросто. Вообще больше ни о чем думать не могла. Потом немного успокоилась, но нежные чувства остались. Я пыталась дать Леше определение, но это было сложно. Он был разным. Романтичным и циничным, нежным и колючим, милым и резким.

После того как закончился первый курс, и мы с ним расстались на время каникул, летом, уже в августе, я почувствовала, что соскучилась по Леше дальше некуда и написала ему письмо – целую "простыню". А когда я получила от него ответ, то долго и упорно радовалась.

Наши отношения с Лешкой не просто не были ровными. Они постоянно перемешивались с другими событиями, менялись от нежности до равнодушия, но далеко уйти друг от друга мы не могли. Попеременно то в мою, то в его жизнь врывались какие-то случайности, неожиданные встречи и прошлое, которое вообще имеет обыкновение выползать не в самый подходящий момент. Именно поэтому не получалось какой-то общей канвы наших взаимоотношений. Именно поэтому Лешка был единственным человеком из всех моих друзей, с которым я постоянно ссорилась. Наверное, дело было еще и в том, что ни с кем другим я не находилась в подобной непосредственной близости так много времени. Я думаю, если бы мы встречались с ним только иногда – подобного бы не произошло. 5 лет, изо дня в день, за одной партой (а потом еще посиделки за пивом и дружеские провожания)! Да кто угодно с катушек съедет! Я сама – живой тому пример. Потому что иногда Лешка меня видел такой мерзкой, какой никогда не видели меня мои друзья. Невозможно долго ходить на цыпочках – быть всегда в порядке, всегда сдерживаться… Иногда мне казалось, что Лешка лучше других постиг мою внутреннюю сущность, и меня это пугало. Немудрено, что отношения между нами были сложные, и иногда доходили до того, что нам хотелось друг друга поубивать. Мы любили друг над другом поиздеваться и ранились иногда больнее, чем это нами задумывалось.

Первого сентября я шла с единственной мыслью – увидеть Лешку. Я соскучилась по нему – дальше некуда. Я вспоминала его обаятельную улыбку, любимый жест – при волнении, или желании собраться потирать пальцем переносицу, его нервное "Ольга, перестань!", когда он терял терпение, и его нежно-колючую недотрогость, которая вдохновляла меня писать стихи и обижала закрытостью.

Третий год нашего совместного обучения начался с того, что Леша меня очень крупно обидел, и я не разговаривала с ним около месяца. Не буду разбирать, кто из нас и в чем был виноват, но злилась я на него долго. Это было время, когда Леша начал вести себя настолько мерзопакостно, что я начала задавать себе вопрос – а на фига мне все это надо. Есть ли вообще наши отношения? Но только я захотела на это плюнуть, как наступил день рождения одной нашей общей подруги. Весь вечер Леша был исключительно мил, а потом пошел провожать меня до остановки. Показался автобус, и Леша бросил фразу о том, что хотел бы поцеловать меня отнюдь не как друг. Я настолько офонарела, что не успела ответить, и уехала без поцелуя. Какими словами я крыла себя после всего этого! Это же была моя идея фикс – выяснить, как Леша целуется, раз большего не дано. Это ведь я хотела сдвинуть наши отношения с дружеских – и на тебе! Не воспользовалась моментом.

Последним светлым воспоминанием третьего года обучения было распивание пива в сквере под анекдоты Майка. Мы пошли провожаться, и Леша был настолько мил и нежен, что я чуть не растаяла как ванильное мороженое летом на пляже. У меня такая реакция на него была… о-е! Все-таки Лешка мне очень нравился.

Однако тех дней, когда Лешка был злым, мерзким и недотрожным, было гораздо больше. Я привыкла к его характеру. И иногда он позволял себе в отношении меня слишком много. Его капризы и смены настроения так меня доставали, что хотелось кинуть в него чем-нибудь тяжелым. Правда я его, зачастую, бесила не меньше. Он иногда тоже доходил до такого состояния, что готов был меня убить.

Я могу признаться честно, что я его ревновала. Ревновала сильно и по любому поводу. Собственно, он мог говорить что хотел, но я знала, что он ревновал меня тоже. Может, не до зеленого цвета, но 50% всех наших ссор (если не больше) происходили из-за этого. Наверное, мы слишком долго находились рядом и сильно друг к другу привязались. Именно из-за Лешкиной ревности мы не слишком тепло окончили третий курс. А лето у меня было вообще сумасшедшим. Произошло столько всего интересного, что хватило бы на целый год. Но письмо Лешке отправить я не забыла. Мало того, приготовилась к трехлетию нашего знакомства.

"Пока был июль, и не так много времени прошло с момента нашего с Лешей расставания, я была относительно спокойна. К концу августа я начала по нему скучать, написала ему письмо и уснула в уверенности, что он опять не захочет воспринять его всерьез. Сейчас я могу думать только о том, что перед летним расставанием мы с Лешкой так и не простились. Я пожелала ему успешно сдать последний за эту сессию экзамен, поцеловала его в щеку, а он… он даже не удосужился сказать мне "до свидания". Кажется, Леша просто был не в настроении. Можно подумать, мне от этого легче. Когда-нибудь, (а этот день обязательно наступит, при моем-то гнусном характере), в ответ на его очередную резкость я просто отвернусь и уйду. Может быть, в этот раз он даже не попросит прощения. И мне придется приучаться жить без него. И делать вид, что меня это совершенно не трогает.

Но о будущем я подумаю потом. Когда-нибудь. На недельке. В настоящий момент моих нежных чувств к Лешке хватит, чтобы заполнить один небольшой океан. К сентябрю, я думаю, хватит даже на два. Чуть попозже я начну писать ему стихи и неотправленные письма. Впрочем, в отношениях с Лешкой я настолько откровенна, что вряд ли эти письма долго останутся непрочитанны. Подчас я думаю, что я даже излишне откровенна. Наверное потому, что мне всегда нравилось его поражать или бесить. Я знаю, Лешка хотел бы знать обо мне поменьше. Потому что я не нравлюсь ему такой, какой он меня знает. И что самое интересное – я сама виновата, что Лешка так обо мне думает. Нет, я не жалею об этом. Мне это интересно: врать друг другу, ждать встреч и иногда поддаваться порывам нежности. Я без спросу вошла в его жизнь и в его память. Вполне вероятно, что мне нечего там делать, но лично я так не думаю. Мне нравится этот человек. И как друг, и как мужчина".

Я привыкла к Лешке так, как мне это делать не следовало. Может быть, сказывалось то, что я вложила в него очень много себя. Наверное, это не стоило называть дружбой. Не смотря на то, что Лешка был очень близок мне духовно. Он мне нравился. Сильно. Возможно, я даже была в него влюблена. Во всяком случае, его отношение ко мне никогда не было мне безразлично. Я многое могла сделать ради него. И не только могла, но и делала. Я нашла в нем умение, доступное немногим. Умение не только слушать, но и слышать. Это заставляло меня еще больше ему симпатизировать. Но все это не стоило того, чтобы называть наши отношения дружбой. Друзей не используют и считаются с их мнением. Им не причиняют душевную боль и не ищут, как их побольнее укусить и обидеть. Друзьям не врут, и уж тем более, друзей нельзя предавать. Мы пренебрегли всеми этими старыми правилами. Мало того, мы даже не придумали новых. Мое отношение к Лешке было слишком личным для дружбы. А его – слишком обезличенным.