Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она «научилась» - Лина Данэм

Мы не общались ни разу, но я видела ее совсем близко, когда наши классы пошли в поход с ночевкой. Я наблюдала, как она встряхивает дождевую флейту или изучает совиные погадки. Родители рано забрали меня домой (я наблевала) и отправили на выходные к бабушке; там я лежала в гостевой комнате и мечтала, как мы с Ан секретничаем в оранжевых сумерках чужого дома.

С тех пор я не увлекалась женщинами, если не считать неоднозначного отношения к Шейн из «Секса в другом городе»[59]. Быть с женщиной никогда не хотелось мне так сильно, как быть ею. Одни женщины восхищают меня своими карьерными достижениями, другие впечатляют красноречием, третьи раздражают и завораживают искусством светской болтовни. Я не испытываю обычной зависти из-за их любовников, детей или счета в банке — я жажду испробовать их стиль жизни.

Два типа женщин вызывают у меня особую зависть. Первые обладают кипучей энергией, не дают себе ни минуты покоя, умеют получать удовольствие от ланчей в большой компании и спонтанных поездок в Картахену с кучей подружек, радостно придумывают подарки знакомым, ожидающим малыша. Такие не мучаются экзистенциальными вопросами, спокойно чистят духовку и никогда не скажут себе: «В чем смысл? Она все равно станет грязной, а потом мы умрем. Сунуть туда голову и все…»

К первому типу относится моя бабушка Дотти. В свои девяносто пять лет она дважды в неделю укладывает волосы, всегда вооружена тюбиком коралловой помады и охотно дает советы жертвам безответной любви («Верь в лучшее, и пусть твои глаза говорят за тебя»). Всю жизнь она была маленькой и тоненькой. В конце 30-х годов один солдат сказал ей на военном балу: «Ты мелкая, как горошина» — бабушка сочла это огромным комплиментом.

Более современное воплощение этого типа — моя подруга Деб. Она все время ходит на разные занятия в спортзал и может работать над своими текстами каждый день по четыре часа в одном и том же кафе, что нисколько не противоречит понятию творческого процесса. Пока Деб жила одна, она постоянно устраивала ужины для друзей. Потом влюбилась, вышла замуж и ни разу не упрекнула мужа в том, что он «не понимает, каково ей». На выходные Деб регулярно планирует вылазки в «классные, потрясающие места» типа Палм-Спрингс или Тулума, и ей нет равных в организации праздничных ужинов или походов к врачу. Похоже, она вовсе не беспокоится о том, нет ли у нее рака или волчанки. Я легко могла бы из зависти приписать Деб легкомыслие, отсутствие глубины и интереса к происходящему в реальном мире. Но Деб умна, и, как уже сказано, я ей завидую.

Второй тип женщин, которым я безумно завидую, — депрессивные красавицы. Я знаю, что негоже рекламировать депрессию, но в данном случае речь идет о более-менее легком варианте меланхолии. Насколько это качество бесит в кассире супермаркета, настолько оно идет долговязым, длинноволосым одухотворенным девицам, похожим то ли на поэтесс, то ли на актрис. Однажды в воскресенье я вышла за рисовым пудингом и наткнулась на девушку своего близкого друга, которая трусила по Бруклину в старомодных беговых шортах, выбрасывая молочно-белые ноги на милю перед собой.

— Как дела, Линн? — спросила я.

Она посмотрела на меня сонно и произнесла с викторианским вздохом:

— Хреново.

Я была потрясена! Никто не отвечает честно на этот вопрос. Допустим, я иду покупать пистолет, чтобы из него застрелиться, и случайно встречаю знакомого пиарщика из H&M.

ЗНАКОМЫЙ: Привет, что поделываешь?

ЛИНА: Да так, собираюсь купить одну странную штуку.

ЗНАКОМЫЙ: Давно не виделись. Как живешь-то?

ЛИНА: Ну так, así así[60]. Знаешь, жизнь СТРАННАЯ штука. Просто выносит мозг. В общем, давай как-нибудь выпьем кофе. Я свободна фактически в любое время.

Линн медленно потрусила домой, а я глядела ей вслед и думала: как эффектна бывает рутина! Линн прекрасна в своей печали. Ее бойфренд годами будет гулять с ней по ночам, в надежде увидеть ее улыбку. Я всегда полагала, что ребятам нравятся веселые, контактные и остроумные девушки. Но, как правило, куда действеннее мрачно смотреть фильм о дикой природе и заставлять мужчину гадать, о чем ты думаешь после секса.

Я завидую некоторым мужским свойствам, если не самим мужчинам. С какой легкостью они пробиваются к своей цели в профессии: никогда не извиняются и не обернутся проверить, не доставляют ли окружающим неудобств. Эта мужская свобода от инстинктивного желания быть людям приятными казалась мне проклятием моего женского существования. Мужчины заказывают ужин, паршивое вино и еще хлеба с таким самоуверенным видом, какой лично мне в жизни бы не удался, а я смотрю на них и думаю: какое же это преимущество! Что не мешает мне считать принадлежность к женскому полу чудесным даром, священной радостью, и глубину этих чувств трудно выразить словами. Особенная удача и благо — родиться в том теле, в котором хотел, постигать суть своего пола, даже признавая его недостатки. Даже если есть желание что-то изменить по отношению к нему.

Я знаю, что, оглянувшись назад перед смертью, буду сожалеть о ссорах с женщинами, о попытках произвести впечатление на женщин, понять их, о тех женщинах, которые меня мучили. О женщинах, которых хотела бы увидеть снова, полюбоваться их улыбками, услышать смех и сказать: «Все прошло так, как и должно было».

В восьмом классе нас отправили на экскурсию в Вашингтон. Туда традиционно едут восьмиклассники со всей страны. Предполагается, что вы увидите исторические памятники, узнаете, как устроено правительство, и проведете заслуженный досуг в «Джонни Рокетс»[61]. В действительности день — лишь способ дожить до ночи, когда цирк шапито зажигает огни и начинается такое дебоширство, что учителя благоразумно предпочитают «проспать» этот этап. Дав полную волю своим внутренним дикарям, школьники носятся по всему «Марриотту» из номера в номер, их вопли перекрывают и звуки из телевизоров, и рэп, и шум невыключенного душа. Кто-то приносит выпивку во флаконе из-под шампуня. Кто-то целуется в ванной.

На вторую ночь поездки мы смотрели фильм с Дрю Берримор по бесплатному каналу и всем номером — Джессика, Мэгги и даже Стефани, у которой был НАСТОЯЩИЙ БОЙФРЕНД, — решили стать стопроцентными лесбиянками. Сначала немножко целовались на кровати, потом Джессика разделась до пояса и принялась трясти грудями, сжимать себе соски и немилосердно тыкать ими в лицо остальным.

От страха я дрожала как цуцик. Не потому, что не хотела участвовать. Собственно, я поучаствовала. Ну а если бы мне понравилось? Если бы я начала и не смогла остановиться? Как вернуться назад? Ничего против лесбиянок я не имела, просто не хотела быть одной из них. В четырнадцать лет я еще ничем не хотела быть.

Я свернулась калачиком и притворилась спящей, как наш учитель математики в соседнем номере.

Нелли — потрясающий драматург, британка, на два месяца младше меня. Знакомый актер, сыгравший в единственной нью-йоркской постановке по пьесе Нелли, сказал, что она похожа на фею Динь-Динь или на Аннабель Ли — или на Патти Бойд того периода, когда она писала кипятком из-за Джорджа Харрисона. Интеллектуалка, обожающая глубокие эмоциональные связи, пьяные танцы и носить винтажные пальто на одном плече.

Поиск в интернете выдал фотографии бледного заморыша с копной обесцвеченных волос, одетого, как современная Жанна д’Арк, — лоскутья тусклых оттенков и андрогинного кроя.

Поиск в Гугле на имя Нелли дал мало результатов. У нее не было ни аккаунта в Твиттере, ни блога, ни какой-либо другой сетевой формы публичности. Сегодня такое скромное присутствие в интернете — редкость, что само по себе притягательно. Нелли избрала старинный способ рассказать о себе — театр.

Несколько месяцев я изображала ищейку, пока Нелли не объявилась сама на фестивале журнала «Нью-Йоркер», где мне организовали встречу со зрителями. Народ пришел строгий, не расположенный шутить, с серьезным видом задавал вопросы о моей позиции в отношении рас и полов, я недостаточно хорошо подготовилась, устала и отвечала неуверенно. Мы с Нелли встретились позже, в фойе. Я пожала ее хрупкую руку и поразилась глубине ее голоса: можно было подумать, что говорит престарелый англичанин. Нелли смотрела из-под полуприкрытых век, а воротничок застегивала на последнюю пуговицу. Она выглядела как Китс, Эди Седжвик или еще кто-нибудь из давно умерших знаменитостей.

— Я ваша большая поклонница, — сообщила я Нелли, хотя дальше поиска фотографий в Гугле дело не зашло. Ни единой строчки из произведений Нелли я не читала, но, глядя на ее лицо в форме сердца, желала только одного: произвести на нее впечатление. «Привет, я Лина, — телепатировала я, — обожаю театр, посиделки и вечеринки, на которых люди плачут».