Военные воспоминания - Петр Андреев

Километра через два я уже проклинал себя за то, что съел свинину. В животе поднялась такая буря, что лошадь стала шарахаться в стороны. Надо бы остановиться, но как? Если на тебе все мокрое, под ногами грязь по колено, а сверху поливает холодный осенний дождь. Свернул с дороги и только поднял ногу, чтобы перенести ее через круп лошади, как фонтан пробил до голенищ сапог. Читателю остается только представить мое ужасное состояние. Пришлось в такой обстановке разуться, раздеться, и снова одеться, выбросив часть казенной одежды. Но ничего другого мне не оставалось.

Догнал свою команду, а через несколько минут въехали на узкую улицу, застроенную одноэтажными домами, какие обычно стоят на окраинах провинциальных городов. Надо было выяснить, Одоев это или другой какой-нибудь населенный пункт, есть ли здесь немцы и, если это Одоев, то как найти пекарню?

Проехали до перекрестка. Остановились. Нас окружала мертвая тишина. Город казался вымершим. Ни одного огонька или звука. Даже собаки не лаяли. Подъехал к дому и осторожно постучал в ставню окна. Тишина. Постучал погромче. Результат тот же. Решил, что в доме никто не живет. Подъехал к другому дому. На стук никто не ответил, но было слышно, как к окну кто-то осторожно подошел. На просьбу, открыть окно, ответа не последовало. Только после настойчивого требования и угрозы применения оружия, окно открылось и владелец мужского голоса ответил, что это Одоев, что немцы в город еще не вошли, что военных в городе нет и объяснил, как проехать к пекарне.

Пекарня, как я увидел, представляла собой приземистый сарай кирпичной кладки. Во дворе встретили запахи ржаного хлеба. Переступив порог, я оказался в «царстве небесном». Тепло, сухо и чисто. В центре комнаты топилась внушительных размеров печь. А по левой от входа стене стояли стеллажи с буханками ржаного хлеба. Рабочие - двое мужчин, рассказали, что город переживает тревожные часы. С часу на час, а скорее всего утром, должны войти немцы. На вопрос, почему и для кого они пекут хлеб, ответили, что хлеб они пекут для населения города и работают потому, что они не получили команду погасить печь. Никаких препятствий нам не оказали, даже больше, попросили забрать все, что выпечено и помогли погрузить. Пока шла погрузка, одну буханку разломили на четыре части и съели. Нас было четверо. Оставив расписку за реквизированное, тронулись в обратный путь. К утру хлеб был доставлен в штаб полка. Теперь я уже не помню, по сколько выдали солдатам и выдали ли, но хорошо помню, что кроме съеденной в пекарне буханки теплого хлеба, ездовые и солдат из хоз. взвода полка, не посмели отщипнуть от буханок даже крошки.

В районе Одоева стояли около суток, и опять марш на северо-восток. Сильно подморозило. Замерзшая земляная корка пушки выдерживала - они были на резиновых колесах. А гаубицы прорезали мерзлоту узкими деревянными колесами, и приходилось прикладывать невероятные усилия, чтобы их выкатить.

Форсированным маршем переправились через реку Упу и вышли из окружения. Марш по немецким тылам закончился. Батареи сразу же заняли огневые позиции. К вечеру выпало довольно много снега. Ночь провели в деревне, а утром узнали, что реку удалось пересечь не всем. Тылы дивизии не смогли оторваться от немецкой колонны и на подходе к реке были разбиты.

Оборона Тулы

Шла последняя декада октября, а у нас уже вступила в свои права настоящая зима. Морозы доходили до 30 градусов. К нашему счастью, всю зиму держался глубокий снежный покров. Думаю, что снег в ту морозную зиму спас многие тысячи солдат. Особенно жестоко страдали от холода мы, окруженцы. За полгода пребывания на фронте порядком обносились. Немалую роль играло и истощение. В районе Брянска закопали ломы, кирки и лопаты, а малые лопаты бросили еще раньше. И теперь, когда стали в оборону, нечем было окопаться. Да, и промерзшая земля была прочнее гранита.

Оборону держали по реке Упа, в районе населенных пунктов Порогва, Новое Павшино и станции Бродихино. Установилась ясная, морозная погода. Начались ежедневные налеты немецкой авиации. Наши самолеты не появлялись, зато немцы летали, где хотели, как хотели и когда хотели.

Еще до выпадения снега получили приказ провести разведку с целью захвата языка. Нас от противника отделяла река Упа. Не широкая, но течение сильное, а поэтому, несмотря на морозы, лед еще не стал.

Группа разведчиков - восемь человек, подбиралась из добровольцев. Подготовки к операции не было. Даже о лодке не позаботились. Кроме оружия у нас была одна веревка. Трудно сказать, для каких целей ее брали, может быть, чтобы вязать пленного, но она сослужила большую службу при переправе.

С наступлением темноты подошли к реке. У берега тянулась узкая, сантиметров 30-40 полоска хрупкого льда. А в черной как тушь воде плыли отдельные некрупные льдины. По приказу командира разведки старшего сержанта Дрегляйнова нарубили сушняка и связали плотик. Красноармеец Саранин первый разделся и переплыл на противоположный берег реки, перетащив один конец веревки, а затем и плотик с уложенной на него одеждой. Переплыв реку, быстро оделись и двинулись в путь. Озноб прошел. Немалую роль видно сыграло нервное напряжение. Шли по территории занятой противником. Мы уже знали, что немцы ночью не воюют, что они спят по хатам с жарко натопленными печами, что деревни охраняются только на въездах и выездах и все-таки напряжение не покидало ни на минуту.

К деревне подошли без происшествий, в двухстах метрах от ее западной окраины, где вдоль ручья тянулся низкорослый лиственный лесок. Незамеченными, от леса по огороду подошли к плетню. Залегли. Прислушались. В деревне ни звука. Затем где-то несколько раз тявкнула собака и снова тишина. Решили, что шесть человек, по одному, подходят к сараю, а двое остаются в засаде. Затем трое, подобравшись к дому, должны в него пробраться и действовать по обстановке. Все шло по плану. Уже двое находились у стены сарая, как под ногой Галкина, третьим пробиравшегося к сараю, треснул прут от плетня. И почти в тот же миг от крыльца дома простучала автоматная очередь. Все бросились к речке. К первому автомату присоединилось еще несколько, но преследовать нас не стали. Опять вплавь переправившись через Упу, вернулись все - благополучно, но безрезультатно.

В окружении оказалась только часть нашей дивизии. Через Брянск успели пройти эшелоны с 405 стрелковым полком, одним батальоном 470-го полка, двумя дивизионами 299 артиллерийского полка, противотанковый и зенитный дивизионы. Остальные подразделения, в связи с тем, что Брянск и Сухиничи немцы уже взяли, разгрузились на станции Хатынь (407 ст. п., батальон связи и тылы 405 ст. п.) и в районе Калуги (616 ст. п., дивизион 299 артполка и тылы дивизии). В районе города Белев к нам присоединилась группа подразделений, разгрузившихся на станции Хатынь. Но дивизия была не полная. Пополнение не получали, и поэтому все время с первого дня боев шли переформирования внутри дивизии и в ее подразделениях. У нас в дивизионе, поскольку все приборы и планшеты были закопаны в брянских лесах, был расформирован взвод топоразведки. Одного красноармейца из запасников командир дивизиона взял личным поваром, а остальные были направлены во взвод разведки. Меня, не знаю из каких соображений, назначили помощником старшины управления дивизионом. Началась несвойственная моему характеру служба по снабжению подразделения питанием.

В то время это было совсем не просто. Дивизию поставили на продовольственное и вещевое снабжение 50-й армии. Но склады, видно, были пусты. Нам выдавали только соль, крупу, редко муку. Рожь хоз. взвод полка брал в деревнях и отдавал молоть, а затем ее отдавали для выпечки хлеба по домам в деревнях. Старшина управления - сверхсрочник Шевцов, до войны заведовавший продовольственным складом полка и, видно, испорченный вниманием командования еще до войны, хозяйством совершенно не занимался. Все снабжение легло на мои плечи.

Приходилось очень много ездить. Когда стояла ненастная погода, ездил днем, а в летную погоду - только ночью. Тогда не было четкой линии обороны и война шла за деревни. Деревни иногда переходили из рук в руки в одну ночь почти или совсем без боя. Сил у обеих сторон было очень мало. Дивизия держала оборону, а иногда даже отбивала деревни, расположенные на расстоянии десяти и более километров. Причем надо учесть, что мы по существу держали круговую оборону. На юго-запад и восток. После выхода к Кашире, немцы повели наступление на запад. Если это можно было назвать наступлением. Я думаю, что на этом участке вообще наших войск не было.

Так вот, ездить приходилось с большим риском. Едешь по лесу. В санях двое - ты и ездовой. На двоих две винтовки. Вокруг лес. Тихо, ни души. Знаешь, что за лесом справа или слева деревня занятая немцами и, что между тобой и деревней нет ни одного нашего солдата, что немецкая разведка может беспрепятственно пройти в наши тылы на любую глубину. Что они и делали и языков брали. И наша разведка тоже ходила (позже и я ходил) и тоже брала языков. Но едешь. Знаешь, что надо. На каждую веточку, выглядывающую из под снега гадаешь, что это - елка, пень или залегший у дороги немец. Страха большого не было, но все время присутствовала тревога.