Птицы - Тарьей Весос

Оставив за спиной болото, они углубились в лес, здесь трава уже не росла, лишь бурая хвоя да островки зеленого моха покрывали голую землю.

— Давай постоим, — попросила Хеге, ощутив царившую тут тишину.

Маттис наконец остановился. И тоже сразу ощутил эту изумительную тишину.

— Где мы? — в растерянности спросил он.

— Недалеко от дома, — терпеливо сказала Хеге. — В нашем лесу. Неужели ты не узнаешь это место?

Он даже не смотрел.

— Мне больно, — сказал он вместо этого. — Я очень раскаиваюсь в одной вещи.

— Маттис, ты слышал, что я сказала? Все в порядке. И покончим на этом.

— Да, но…

— Ни слова больше, я же тебе сказала, что все в порядке.

— Но это не так, — упорствовал Маттис.

— Садись сюда на кочку! — вдруг сказала Хеге, она была в растерянности. Они как раз остановились возле круглой мшистой кочки.

Маттис покорно плюхнулся на нее. Раз Хеге так хочет — сила и власть на ее стороне.

— Ты меня совсем загнал, — сказала она, садясь рядом и тяжело переводя дыхание.

Маттис не ответил, он как-то притих. Они сидели на небольшой мшистой кочке. В лесу не слышно было ни звука, и их громко стучащие сердца постепенно успокоились. Маттис молчал, потому что здесь, на кочке, в голову ему пришли новые мысли, куда приятнее тех, что привели его сюда.

— Вот бы ты была девушкой, — вырвалось у него, но он тут же оборвал себя. — Глупости! Ты и есть девушка. Я подумал: другой девушкой.

— Хватит уже, — одернула его Хеге. — Что с, тобой сегодня творится? Успокойся.

Ей показалось, что Маттис уже оправился от своих терзаний, и она невольно вернулась к своему обычному немного ворчливому и наставительному тону. Но Маттис пресек это.

— Ты так испугалась, что не смела даже взглянуть на меня, — сказал он, чтобы прогнать мысли о девушке.

— Испугалась? Тебя? Да я тебя боюсь не больше, чем кошку. И ты это прекрасно знаешь. Давай посидим здесь и забудем о всяких угрызениях.

Хеге была строгая и властная. Она прибавила:

— Тебе решительно не в чем раскаиваться, Маттис. Пусть раскаиваются другие.

Маттис почувствовал облегчение во всем теле. Вот уж кого действительно можно назвать умной, так это Хеге. Никто не умеет, как она, снять с человека тяжесть. Он сказал с благодарностью:

— Как хорошо, Хеге. — И прибавил: — Здесь, на кочке.

У Хеге был такой вид, словно она тоже считала, что все прекрасно.

— Мы еще придем сюда, — сказал Маттис.

Но кочка была уже не нужна, и потому строгая Хеге сказала:

— Ну, пошли.

Однако повела она себя необычно: вместо того чтобы поспешить домой к своей кофте, она предложила:

— Надо немного отдохнуть после этого. Мы с тобой оба порядком измучились.

Маттис просиял — это было так неожиданно с ее стороны.

— Верно, — согласился он. — Но ты справилась и с этим. Хочешь пройтись по лесу?

Земля в лесу была словно покрыта ковром. Они шли по этому ковру и молчали. Однако лес был небольшой, и вскоре они вышли на берег озера. Большого озера, где плавали Ингер и Анна.

Оно было гладкое как зеркало.

— Вон там мы плавали весь день, — сказал Маттис.

Хеге не спросила, когда это было — для Маттиса существовал только один день.

И, стоя там, Хеге случайно придумала Маттису прекрасное дело. Она спросила, не хочет ли он заняться перевозом людей через озеро. Ему бы это пошло на пользу.

Маттис подхватил ее мысль, словно мяч на лету.

— Правильно! Вот это я могу!

— Будешь перевозить девушек через озеро, — сказала Хеге.

Он бросил на нее подозрительный взгляд.

— Ты думаешь?

Но, к сожалению, ей пришлось разочаровать его:

— Нет, из этого ничего не получится. На том берегу никто не живет, там только лес да пустоши, так что перевозить некого. Вот если бы там кто-нибудь жил, ты мог бы стать настоящим перевозчиком.

Эта мысль запала в него. Ее слов о том, что там никто не живет, он не слышал.

— Правильно, — сказал он самому себе.

Сам бы он до этого никогда не додумался. Если Хеге хотела порадовать его, она попала в точку. От захлестнувших его мыслей он сделался молчаливым и ушел в себя, не видел, куда ступает, спотыкался о ветки. Хеге пыталась завязать разговор, но Маттис отвечал невпопад.

— Пора домой, — сказала она наконец. — Отдых кончен, по крайней мере для меня.

Молча они шли вдоль берега. Маттис направился прямиком к своему лодочному сараю.

— Ты здесь останешься?

— Да, а ты можешь идти, — ответил он, погруженный в свои мысли. — Мне теперь надо возиться с лодкой.

Хеге ушла. Когда она уже поднялась по склону, Маттис окликнул ее, он словно очнулся:

— Почему же ты раньше мне этого не предложила?

Вместо ответа Хеге махнула ему рукой, Вскоре она скрылась из глаз. Как же она раньше не сказала ему про это? Умная она или нет? Так или иначе, но сегодняшний разговор закончился замечательно: теперь его ждет работа, которая ему по душе.

Больше мы не будем говорить про эту молнию, обещал он себе. Нас она не касается, ни Хеге, ни меня. А завтра я, может быть, перевезу кого-нибудь через озеро.

Теперь же следовало привести в порядок лодку, сделать все, что только можно, не тратя на это денег.

Маттис работал до темноты. Был конец июля, вечера стали темные. Плотничал Маттис так же плохо, как делал все остальное, но на этот раз он любовно чинил свою лодку, пользуясь теми нехитрыми инструментами, что были в его распоряжении. Поинтересовавшись, как у него дела, Хеге узнала, что он начнет уже завтра утром.

— Что начнешь?

— Ну то, о чем ты говорила! Перевозить людей через озеро. Так здорово, что ты это придумала!

Хеге пришлось выложить ему правду:

— Неужели ты не понимаешь, что я пошутила? Тут некого перевозить.

— Зачем ты так говоришь? — сердито спросил он, ей не удалось поколебать его. — Хочешь обмануть меня?

— Я сказала, что здесь никто не ездит. — Но, одумавшись, Хеге быстро добавила: — Впрочем, начни, пожалуй. Попробовать не мешает. По крайней мере у тебя будет занятие.

Маттис слушал эти слова, точно назойливое постороннее жужжание. Хеге даже не понимала, как растревожила его. В его жизни происходил решающий поворот: вот он, выход.

Маттис перестал работать лишь когда изо всей силы хватил себя молотком по пальцу — в темноте он уже не видел, где гвоздь, а где — палец.

Поднимаясь по склону, он подумал, что, хотя вальдшнеп и лежит под камнем, это лето все-таки неплохое.

Часть третья

С сегодняшнего дня он перевозчик. Для Маттиса это была отрадная мысль.

Озеро лежало гладкое как зеркало и ждало его.

Видно, Хеге уже давно придумала, чтобы он стал перевозчиком, но только теперь неожиданно сказала ему об этом. В глубине души Маттис знал, почему она это придумала: ей надоело видеть, как он целыми днями шатается без дела. Хотелось хоть на время избавиться от него, вот и все. Но Маттис был так благодарен ей за это предложение, что причины его не трогали.

Она намазала маслом и завернула в бумагу несколько кусков хлеба.

— Это все мне?

— Да. Ведь ты уходишь на целый день? Или думаешь скоро вернуться?

— Нет, нет! — Он как будто что-то обещал ей.

Хеге рассказала ему, что делают настоящие перевозчики:

— Если даже никто сразу не кликнет его с другого берега, перевозчик должен долго и терпеливо ждать.

Маттис посмотрел на нее, и она вдруг покраснела. Все-таки это было ей не по душе.

— Можно я буду перевозить в самом узком месте? — спросил Маттис, уже готовый в путь.

— По-моему, можно.

— А если нет узкого места, что тогда?

— Тогда плавай на лодке, где хочешь, — ответила Хеге, и это ему понравилось. Он сказал напоследок, как и принято говорить в таких случаях:

— Вернусь вечером.

Хеге кивнула.

Все было правильно.

Маттис сел в лодку и приготовил весла, теперь ему оставалось только ждать.

На этом берегу не было никого, кто хотел бы переправиться на ту сторону. Но ему нужно было следить за обоими берегами, поэтому вскоре он поплыл через озеро. Определенного времени для перевоза не существовало, но Маттису хотелось испытать лодку после починки. Ну разве не здорово, что у него вдруг появилась постоянная работа! Конец унижениям в чужих усадьбах, конец непосильному труду вместе с умными и ловкими. Вот работа по мне, думал он, откидываясь назад и делая длинные взмахи веслами. Когда я заработаю на новую лодку, я смогу бросить эту старую галошу. Чем лучше будет у меня лодка, тем больше людей захотят ездить со мной. Тогда, может быть, придут и те, кого мне особенно хотелось бы перевозить.

Он греб точно по прямой. Мысли были на месте. Я, верно, рожден, чтобы плавать на лодках, думал он. Сколько же времени я убил бог знает на что.