Oбнажись для убийства - Ричард Пратер

— Ты прав. Спасибо.

— Не мог бы ты выяснить, как появился материал в «Кларион»?

— Да, я поговорю с кем надо. Позвони мне позже. — И он повесил трубку.

Я тщательно выбирал место, куда встать, когда подошел к телу миссис Редстоун, наклонился над ним и перечитал первую часть статьи в «Кларион». Она была написана в разухабистом, сенсационном стиле и содержала намеки на якобы имевшие место грязные оргии.

Имя Сидни Лорел Редстоун стояло в первой строке первого абзаца, однако название лагеря в статье не упоминалось.

Я спустился на первый этаж и закурил, ожидая появления машин из полиции и морга. Мои мысли вращались вокруг Пупелла, Веры, Эда Нормана и, конечно, Лорел.

Подъехала патрульная машина, и тут же в черном «крайслере» прибыли два детектива с лейтенантом Джеймсом Хансеном из отдела расследования убийств.

Пока детективы и команда экспертов из лаборатории начали заниматься своими делами, Хансен пригласил меня в верхнюю гостиную и спросил:

— Ты работал на нее, Скотт?

— Да. — И я рассказал ему все, что, с моей точки зрения, имело значение.

Он помрачнел и спросил:

— И ее дочь обретается в лагере нудистов?

— Место называется Фэйрвью, в нескольких милях от города.

Он пожал плечами.

— Мне представляется, что старая леди узрела статью и не перенесла позора. Она же большая шишка в высшем свете, ты это знаешь. А такой материал в обществе никогда не забывается. Почему ты не согласен с версией самоубийства, Скотт?

— Я же уже сказал тебе, Хансен, миссис Редстоун знала, где ее дочь. Кроме того, она была не тот человек, чтобы из-за этого потерять самообладание.

Он опять пожал плечами и похотливо ухмыльнулся.

— Без дураков, Скотт? Ее юная доченька живет в нудистском лагере? Бегает голенькой?

— Да, без дураков.

Я не сердился на Хансена за то, что мысль о нудистском лагере приводила его в некоторое возбуждение. Он был честный, грамотный полицейский, который работал почти ежедневно по четырнадцать часов и видел больше покойников обоего пола, чем я увижу за всю жизнь. Когда кто-то умирал, для него он превращался лишь в еще один труп, в новую работу.

Но поведение Хансена показывало, какой могла бы быть реакция остальных.

Он был отличный полицейский, видевший много убийств, в том числе и убийств, выдаваемых за самоубийства. Тем не менее он не считал, что сейчас имеет дело с инсценировкой добровольного ухода из жизни. Его беспокоило слегка, что затронуты высшие сферы, и забавляли сопутствующие обстоятельства. Я вспомнил свои мысли после вчерашнего выстрела там, в Фэйрвью: если бы меня шлепнули, все повторяли бы не слово «убийство», а «лагерь нудистов». Впервые мне показалось, что я могу оказаться в одиночестве, поддерживая версию об убийстве миссис Редстоун.

— Все-таки вы проведите парафиновую пробу, — предложил я.

— Будь уверен. В шести точках, начиная с центра. Ты на самом деле настаиваешь на том, что она приняла смерть не от своей руки? — После паузы он добавил: — Конечно, ты работал на леди... Впрочем, какое это имеет значение после ее смерти. Ты теперь можешь...

— Я ничего не могу. Просто наложи на ее руку парафиновую перчатку и выясни, сама ли она стреляла.

Он согласно кивнул.

— Ладно. Поговорим-ка лучше о дочери.

Он был прав. Лорел пока ничего не знает. Так же как и Вера. Кроме меня и полиции, о смерти знал, вероятно, лишь убийца.

— Хансен, разреши мне самому сказать ей.

Он насупился, немного помолчал и сказал:

— Ладно, это не принесет вреда. Действуй. Только не выпаливай все одним махом.

— Я лишь скажу, что у меня скверные новости.

Тело миссис Редстоун отнесли вниз, поместили в фургон, и мы прошли в спальню.

Лейтенант Хансен спросил седоголового заместителя коронера:

— Когда это произошло?

— Думаю, около полуночи. Приблизительно, весьма приблизительно. Позже я скажу тебе больше, Джим.

Мы остались вдвоем.

Пока я набирал номер комнаты Совета в Фэйрвью, Хансен стоял рядом. Мне ответил мужской голос.

— С кем я говорю? — поинтересовался я.

— Боб Браун. Кто звонит?

— Скотт. Дон Скотт.

— А, наш энергичный директор. Чем могу вам помочь?

— Пригласите, пожалуйста, к телефону Лорел Редстоун.

Несколько минут в трубке царило молчание, затем послышался мягкий голос Лорел:

— Мистер Скотт?

— Да. У тебя все нормально?

— Конечно. Ты как-то странно говоришь.

— Надень... другой костюм и встречай меня у калитки примерно через двадцать минут.

Хансен негромко хрюкнул, когда я произнес «другой костюм».

— Хорошо, — сказала она медленно, — что случилось?

— У меня для тебя плохая весть. Отвратительная.

— Что именно?

— Скажу, когда встретимся. Я еду с несколькими полицейскими. Возможно, им тоже захочется с тобой поговорить.

— Полиция? Что случилось? Что случилось?

— Не могу сейчас сказать, Лорел. Скоро увидимся.

Она сказала: «Хорошо», — и повесила трубку.

— Пошли, — бросил Хансен.

Когда Хансен, сержант-детектив и я подъехали на полицейской машине к калитке, Лорел была уже там. Она выглядела свежей и здоровой, словно весеннее утро, в белом простом платье, единственным украшением которого служил коричневый пояс. В руках у нее была коричневая сумочка, на ногах туфли на низком каблуке и на лице выражение беспокойства.

Когда машина остановилась, я вылез из нее и направился к Лорел, Хансен последовал за мной. Она дотронулась до моей руки, глядя на Хансена.

— Шелл, что случилось? Твой голос по телефону звучал так зловеще.

Хотя с момента нашего разговора прошло достаточно времени и Лорел была готова воспринять любое известие, я все же не решился сообщить ей ужасную новость. Вместо этого я сказал:

— Лорел, познакомься. Этот джентльмен — лейтенант Хансен из отдела расследования убийств.

— Убийств? С какой стати он...

С трудом я выдавил:

— Лорел, твоя мама умерла.

Она взглянула на меня без всякого выражения и медленно улыбнулась.

— Кончай, Шелл. Это довольно скверная шутка.

— Это совсем не шутка. Все выглядит как самоубийство, но... в любом случае она скончалась от выстрела. Она мертва, Лорел. Я обнаружил ее тело.

Ее лицо по-прежнему оставалось спокойным.

— Не верю. И не поверю... пока не увижу ее собственными глазами.

Хансен шагнул вперед и заговорил с Лорел. Предупредив ее, что это стандартная процедура, он поинтересовался, провела ли она в лагере ночь целиком. Она ответила утвердительно и добавила, что сможет это доказать. По крайней мере, большую часть ночи. При этом она взглянула на меня. Лорел подтвердила тот факт, что она сама и ее сестра Вера унаследуют все состояние матери. Но она все еще не верила нам, когда садилась в полицейскую машину, чтобы ехать в город.

В пути я показал Лорел экземпляр «Кларион», который прихватил Хансен. Но до нее ничего не доходило. После того как я кончил читать статью, в машине воцарилось молчание.

Окружной морг Лос-Анджелеса расположен в центре города во Дворце правосудия. Мы запарковались на Спринг-стрит и втроем, оставив сержанта за рулем автомобиля, вошли в здание. Там мы свернули направо, миновали дверь, на которой значилось «Коронер», и прошли в конец коридора.

Слева была комната 106 — наша первая остановка, и, прежде чем мы вошли в нее, я успел посмотреть направо, на дверь с надписью «Зал идентификации». Тело миссис Редстоун должно было находиться там, за этой дверью.

Потребовалась минута или две на выполнение формальностей, и мы направились к залу идентификации, к нам присоединился один из сотрудников коронера. Я молчал и поддерживал Лорел под руку. Ее мышцы под моими пальцами напряглись, лицо превратилось в неподвижную, почти мертвенную маску.

На процедуру опознания ушло всего несколько секунд, которые показались годом мне и вечностью Лорел. Мы ступили в небольшую комнату, и я направил Лорел влево. За толстым стеклом на высокой каталке покоилось, покрытое простыней, тело миссис Редстоун. Простыня оставляла открытой лишь мертвое лицо. Хансен тихо спросил:

— Это ваша матушка, мисс Редстоун?

Хотя его голос звучал мягко и тихо, здесь, в маленькой комнате, с безжизненным телом в ярде от нас, слова эти казались жестокими и беспощадными, словно удары молотка, вгоняющего гвозди в крышку гроба.

— Да, конечно, — ответила Лорел. — Да!

Она посмотрела на меня пустыми глазами.

— Это мама, Шелл.

Ни слез, ни истерики. Лорел повернулась и направилась к выходу. Она шагала медленно на негнущихся ногах, переставляя их с преувеличенной осторожностью, словно больная, проведшая недели в постели. Я был рядом, поддерживая ее за руку.

Когда мы подошли к машине, Хансен взглянул на часы.

— Мы вам больше не нужны? — спросил я.