Теотль Сухоруков (СИ) - Кленин Василий

Я несся по узким низеньким коридорчикам, почему-то вниз и вниз. Натыкался на стены во время резких поворотов. В один момент пребольно треснулся пальцами левой ноги о камень. Боль вспышкой прояснила сознание — и я кубарем влетел в маленькое замусоренное помещение. На полной скорости наткнулся на большой широкий камень с плоской вершиной. От боли заскулил и, обессилев, рухнул прямо на него.

«Тише, тише, — раздался вдруг совсем рядом голос. — Не надо бояться. Ты нашел меня. Всё будет хорошо».

Голос, который я так хорошо знал. И который так давно не слышал.

Утробный папановский голос волка из «Ну, погоди!»

Голос Золотого Змея Земли. Моего личного бога.

Волна неистребимого покоя и счастья окутала меня теплом. Я разревелся, как девочка, и обнял камень, на котором лежал. Мне нужно было что-то обнять.

Часть II

Бог это я

Разговоры в тени 2

— Благочинный, но Ичтакауэка обещал! Обещал нам храм — и до сих пор его не строит.

— Тлакотль, ну, ты же у меня такой умный. Ты же видишь, как всё непросто в городе. Астеки грабят всех подряд, среди чололтеков опять бродят бунтарские настроения… Сейчас не лучшее время, чтобы собирать сотни и тысячи людей для такой стройки.

— Ну, хотя бы начать он мог. Разметить площадку для стройки, начать добывать камень, толочь известняк.

— Куда ты так спешишь, мой юный друг? Посмотри на меня: я старая развалина, мне осталось совсем недолго (ты наверняка уже мысленно примеряешь на себя оплечье верховного жреца) — но и то я не спешу.

— Но почему, господин мой? — Человек с мольбой смотрел прямо в глаза старику. — Почему ты так равнодушен?! У нас появилась такая уникальная возможность вернуть величие нашему храму. Разве не ты должен быть первым, кто ратует за скорейшее строительство?

— Мне не зря дали имя Ждущий Слово. Я умею ждать, — Тлатольчи широко улыбнулся и хихикнул, радуясь своей шутке. — А зачем спешить? Тлакатль, ты ведь не хуже меня знаешь нашу историю. Что изменит храм, если нашего Бога в нем нет? Скажи мне честно, чего ты хочешь? Просто пускать пыль в глаза наивным мирянам или служить истинной мудрости? Приобщиться к божественной милости?

— Конечно, приобщиться, — потупил взор молодой жрец.

— Тогда и говорить не о чем. Нет никакой разницы между большой пирамидой с новым алтарем и нашим маленьким храмом со старым течкатлем. Они одинаково пусты без бога. Ты ведь знаешь, когда и почему это случилось?

— Знаю, благочинный. Пришли чололтеки…

— Э, парень! Кабы так всё было просто! Если бы всё можно было свалить на каких-то людей! Пришли злобные чололтеки, — старый жрец заговорил нарочито злобным, но карикатурным голосом. — В старого бога верить запретили, великую пирамиду по камушку разобрали, а оставшееся землей засыпали.

— Но ведь так и было…

— Так, да не совсем. Ни один народ на сможет уничтожить храм, когда в нем бог. В нем и в сердцах людских. Только Бога не стало.

— Я думал, что старый Бог стал Укрывшимся именно после того, как храм разрушили. А мы как раз и храним в груди… тлеющий огонек. Надо лишь обрести новую почву для этого семени — новый храм — и Бог вернется…

— Какие мысли у тебя интересные, Человек, — прищурился верховный жрец. — И многие ли еще из наших так думают? Думают, что люди первичнее Бога. А?

Тлакатль смущенно молчал.

— Конечно, всё наоборот. Бог превыше всего! Бог причина всего! Взрастить Бога из себя… из человека — это, конечно… забавно… Нет, мальчик мой. Не так всё просто. И тогда было иначе. Об этом не принято говорить, и мой наставник об этом не рассказывал. Но запись сохранилась. А я — в молодые и буйные годы — нашел ее и прочел. Когда пришли чололтеки, жрецов Старого Бога было множество. Но с Богом говорил верховный жрец, опорой которого был его мудрый помощник… Прямо как мы с тобой, Тлакатль! — снова хихикнул старик. — Когда над храмом нависла угроза, эти двое разошлись в своих убеждениях. Верховный жрец выбрал бога, а его помощник — выбрал паству. Потому ночью первый бежал из Чололлана и забрал с собой бога. Куда он ушел — неведомо. А его опора остался в городе, чтобы поддерживать перепуганных горожан, заботиться о них от имени Бога, которого у него уже не было.

Тлакатль потрясенно молчал.

— Благочинный, — неуверенно заговорил он наконец. — А кто же тогда, по-твоему, прав?

— А никто, мой мальчик, — развел руками старик и виновато улыбнулся. — В жизни нечасто бывает так, что кто-то однозначно прав. Или неправ. Верховный жрец не мог жить без Бога, не мог от него отказаться. И решил так его спасти. А второй… он спас храм. И мы с тобой есть только благодаря второму. Мы есть, и с нами есть надежда на возвращение Умолкшего Бога. Надежда важна, а храм…

— Калека с ума сошел! — юный послушник Шихтли высунулся из тайного хода, буквально, выбив головой доски. Глаза его навыкате сейчас выпучились еще сильнее.

— За языком следи, — недовольно сморщился Тлакатль.

— Простите! — перепугался служка. — Хуакумитла — наш гость Хуакумитла — сошел с ума!

— Не голоси! — махнул рукой Человек. — Просто расскажи, что там было.

— Я утром понес еду и питье в священный храм. Этот… Наш гость спал. Он теперь в любое время дня и ночи спать может. Ну, я подумал: раз спит, то на свет ругаться не станет. Зажег несколько лучин и принялся заниматься повседневными делами… Тихо занимался! — испуганно уточнил он. — И вдруг Хуакумитла, как заголосит. Умолкшим клянусь, я чуть не помер на месте от ужаса! А тот орет и орет… Что-то загрохотало, разбилось, и тут Хуакумитла в центральный зал выскочил. Глаза открыты, а ничего не видит! Прямо в стену врезался, закричал, заскулил. «Нет! Нет! Не трогай!» Отмахивается, отбивается от чего-то. Если бы я не знал, то решил, что он отвара из кореньев лати упился. Упился, и душа его бродит по иному миру, а тело, словно, кукла слепо носится по подземелью.

— Ты рассказывай, а не рассуждай! — зло оборвал Шихтли Тлакатль.

— Простите… Но потом совсем страшно стало. Хуакумитла бегал по залу зигзагами, наконец, наткнулся на запретный проход — и давай расшвыривать камни, которыми проход завален! В нем такая сила проснулась! Я от испуга в стену вжался — камни только во все стороны летели. А тот ведь орать продолжает, не останавливаясь! Только дырка в завале появилась — этот… гость наш туда сразу и юркнул!

— Что же ты его не остановил! Не успокоил, — заволновался верховный жрец.

— Я?! Остановить его? — Шихтли провел пальцами по лицу сверху вниз, отгоняя дурное. — Разве ж я смог бы… Я сразу к вам.

— Так он ушел в запретное? — уточнил Тлакатль и, получив в ответ быстрые кивки перепуганного служки, заявил. — Я иду вниз. Надо вернуть несчастного.

— Мы вместе пойдем, — спокойно, но твердо заявил Тлатольчи.

— Но благочинный…

— Не перечь! Я нужен там. Ты-то сам бывал в запретном?

— Нет, конечно…

— А я бывал.

— Как? Когда?

— Когда совсем юным был. Дерзким и нетерпеливым. Так что я пригожусь.

Жрецы спешно семенили вниз по узким коридорам, даже Тлатольчи не отставал, несмотря на мучившую его одышку. В центральном зале старого святилища три непогасшие лучины явили им сцену полнейшего разгрома. Всё, что можно разбросать — было разбросано, повсюду валялись камни. Некоторые такого размера, что любой из жрецов мог бы их только катить. И двумя руками, а не одной, как у Хуакумитлы.

— Вон туда ушел! — ткнул пальцем Человек, приметив разворошенный завал камней, которые ранее многие двадцатилетия закрывали проход в запретное. Жрец быстро запалил от лучины заготовленные факелы и устремился к чернеющему провалу.

— Я… С тобой… — задыхаясь, бросил вдогон Тлатольчи.

— Но, благочинный, ты не пролезешь, — Человек и сам был не очень худ, однако, туша верховного жреца туда точно не протиснется.

— И верно, — расстроился старик. — Разберите побольше… Я хоть отдышусь пока.