Тайны Ракушечного пляжа - Мари Хермансон

Чайка раскрыла клюв, задрала голову и снова крикнула. Этот крик заставил меня приподняться, отъединиться от нашего общего сиропообразного тела, и я как будто бы со стороны взглянула на парочку в спальном мешке. Парочка показалась мне нелепой, и я почувствовала, что не хочу иметь с ней ничего общего.

— В чем дело? — Губы Йенса находились где-то у моей шеи. — Опять птицы?

В спальнике сразу сделалось чересчур жарко и тесно. Мое тело вновь стало моим. Я расстегнула молнию и выбралась наружу. Оголенный низ живота обдало прохладным ночным воздухом, и я поспешно натянула трусы и джинсы.

Чайка вспорхнула и отлетела на несколько метров.

Я села на скалу и посмотрела на море.

— Уже светает, — сказала я.

От палаток с другой стороны острова не доносилось ни звука. И только тут я осознала, что всю ночь оттуда слышался смех, крики и музыка транзистора. А теперь смолкли и птицы.

Рассветало, и я сидела, наблюдая, как мир постепенно меняет краски. Он становился не из темного светлым, а из черно-белого цветным, из матового сверкающим. Море снова заблестело, скалы опять окрасились в розовый и абрикосовый. Клювы чаек, маленькой взъерошенной стайкой сидящих на воде, стали кроваво-красными, теперь, наконец, птицы закрыли рты и молчали.

Йенс уснул. Я заползла к нему в спальник, плотно прижалась к его спине, обхватила рукой за талию и заснула, а мир продолжал впитывать из воздуха краски.

Меня разбудили смех и крики. Внизу, под нашей горой, несколько девочек купались нагишом. Вода расходилась от их тел кругами, образуя на гладкой поверхности моря подобие мишеней. Я сонно наблюдала за ними, а потом, должно быть, снова уснула, поскольку девчонки исчезли и стало намного теплее. Место, где мы лежали, купалось в лучах солнца, и наши тела слиплись от пота.

По лагерю бродил сонный народ с явными признаками похмелья. Мортен с тем парнем, на которого напала птица, сидели перед палаткой Йенса, пили открытую еще накануне кока-колу и ели ванильные вафли. Йенс уселся возле них и присоединился к их отвратному завтраку.

Я отправилась на поиски Анн-Мари и обнаружила ее в нашей палатке, спящей в лучах красного света. Она лежала, свернувшись на боку, в одних трусах. Соски ее малюсеньких грудей напоминали бутончики роз из марципана. Волосы у нее были всклокочены. Вся палатка провоняла пивом, потом и несвежим дыханием.

Я стала задом выползать наружу, но зацепилась за полог, палатка дернулась, и Анн-Мари проснулась.

— Куда ты исчезла? — спросила она, чуть приоткрыв глаза.

— Я спала на воздухе. На внешней стороне острова, у самого моря. Майя уже встала?

— Не знаю. Похоже, что да. — Анн-Мари натянула майку и выбралась наружу.

Стефан стоял на коленях перед своей палаткой и кипятил на примусе воду для чая. Лис, увидев нас, положила в пластмассовые чашки по пакетику с чаем и протянула нам. Она казалась бодрой и отдохнувшей, ее густые каштановые волосы были собраны на затылке в аккуратный хвост. Стефан тоже казался свежим. Они уже больше не пьянствовали так безрассудно, как тинейджеры. С тех пор, как они обрели друг друга, они пили как взрослые: по две-три бутылки некрепкого пива за вечер, не больше.

— Вода сейчас закипит, — сообщила Лис. — Можете будить Майю. У меня специально для нее у берега охлаждается лишний апельсин.

— А она еще спит?

Анн-Мари приоткрыла вход в палатку Лис и Стефана и заглянула внутрь.

— Ее там нет, — констатировала она. — Уже убежала.

Лис обернулась, держа прихваткой алюминиевый котелок с водой. Она посмотрела на Анн-Мари, задумчиво прищурившись. У нее был странный цвет глаз — зеленовато-коричневый, как водоросли. После некоторой паузы она спросила:

— А почему ты ищешь ее в нашей палатке? Она ведь спала у вас?

Снова возникла пауза. От кипятка шел пар. Внезапно почувствовав, что прихватка слишком нагрелась, Лис быстро поставила котелок на землю. Анн-Мари переводила взгляд с одного из нас на другого, словно ища помощи.

— Нет, — сказала она наконец. — Нет, в нашей палатке ее не было.

— Йенс, — крикнула Лис. — Майя спала в вашей палатке?

Йенс пожал плечами, у него был полный рот печенья.

— Разве она у нас спала? — спросил он, повернувшись к Мортену.

— Насколько я знаю, нет, — ответил Мортен. — Бьёрн, ты видел такую маленькую темную девочку?

Бьёрном был тот парень, которого клюнули в голову. Он пожал плечами. Он явно еще не до конца проснулся и, похоже, вообще не понимал, о чем речь.

— Но где же она тогда спала? Куда она подевалась? — спросила Лис и кинулась обходить палатки и ближайшие пригорки.

— Анн-Мари, — спокойно сказал Стефан. — Подумай. Ведь Майя наверняка спала с тобой?

— По-моему, нет. — В слабом голосе Анн-Мари чувствовалось напряжение, словно она вообще не привыкла разговаривать.

— Ульрика! Она ведь спала в вашей палатке? Правда?

— Не знаю, — ответила я. — Я сама в ней не спала. Я спала на берегу.

Вернулась запыхавшаяся Лис, без Майи.

— О'кей, — сказала Лис. — Надо срочно заняться поисками. Где ее видели в последний раз?

— Она бегала тут, вокруг палаток, — ответил Стефан.

— Кто-нибудь видел ее где-нибудь еще? — спросила Лис.

Никто не видел.

— Я надела на нее вельветовый комбинезон. Тогда было уже довольно поздно, — вспомнила Анн-Мари. — Мы залезли в палатку, я одела ее в комбинезон, и она снова убежала.

— Надо проверить все палатки. Пошли. Спрашивайте у всех, где они видели ее в последний раз, — велела Лис.

За несколько минут палаточный лагерь преобразился: вялое похмелье сменилось бурной активностью.

Мы быстро установили, что ни в одной палатке Майи нет. Все припоминали, что среди палаток бегала маленькая девочка. Но никто не знал, когда она исчезла. Похоже, Майя была здесь всю ночь, пока остальные бодрствовали. Но никто не мог сказать, в какой палатке она улеглась спать.

Лис собрала всех на берегу и стала раздавать инструкции:

— Мы разойдемся по всему острову и будем искать. Заглядывайте во все расселины. Главное, не ждите, что она откликнется. Майя никогда не отвечает на зов.

Около тридцати молодых людей прочесывали остров вдоль и поперек. Утро было жарким и безветренным. Мы искали во всех расселинах, под каждым кустом, за каждым камнем.

Постепенно все засуетились. Неизвестность сделалась невыносимой, и чтобы все поскорее разрешилось, мы ускорили поиски. Все забегали. Мы метались по острову, который жара и паника немилосердно расцветили какими-то безумными красками. Солнце трепетало в накаленном добела жарком воздухе, небо горело синевой, как газовое пламя, вороница светилась ядовито-зеленым цветом, армерия — кричаще-лиловым, как на картине Инге Шёлера.[5] С нас лил пот. Мы на ходу глотали теплого лимонада из бутылок, добегали до моря, ополаскивали лицо, чтобы немного остыть, и продолжали поиски.

Мы искали несколько часов, но пришло время посмотреть правде в глаза. Мы прочесали весь островок, и не один раз, а десять или двадцать. Никаких потайных мест больше не оставалось. Майи на острове не было.

Один за другим мы стали опускаться на землю возле лежащих на берегу лодок. Все смотрели на море. Хотя никто и словом на это не намекнул, все понимали, что Майя должна быть именно там.

Ночью она в какой-то момент убежала от палаток. Возможно, поскользнулась на камне и упала в воду. Или пошла на берег купаться и забралась слишком далеко. Возможно ли, что она кричала? Майя никогда не звала на помощь. Она кричала только от злости и лишь несколько раз от боли. Никто никогда не слышал, чтобы она кричала от страха. Майя обычно стискивала зубы и боролась беззвучно. Было ли так и на этот раз? А если она и кричала, разве кто-нибудь мог ее услышать? Пьяная, горланящая молодежь, музыка транзисторов, крики птиц. Нет, мы бы ничего не услышали.

Она ведь никому из нас не дочь. Будь она здесь с матерью, та, невзирая на пьяный угар, сладострастие, горе или злобу, все время бы думала о малышке и следила бы за ней. Материнский инстинкт, как ищущая антенна радара, реагировал бы на малейшее передвижение ребенка. Теперь, когда у меня самой есть дети, я отлично знаю, что это именно так и происходит. Они всегда со мной: в уголке глаза, в мыслях, во сне. Когда собираешься отдохнуть, зная, что дети находятся под чьим-то надежным крылом, радар все равно не снижает оборотов. Отключить его невозможно. Именно его проклятое вращение лишает тебя ощущения свободы.

Но тогда мы были еще бездетны и свободны. Заняты исключительно собой, как и вся молодежь. Наш мир был заполнен влюбленностями и разочарованиями, новым опытом, любимой музыкой, собственными пышными бедрами, размером груди, прыщами и жировыми прослойками.

Был полный штиль. На море стояли яхты с поникшими парусами, абсолютно неподвижные, словно вмерзли в лед. Море загадочно блестело, тая от нас, что скрыто под его сверкающей поверхностью.