Хазары, или Таинственный след в русской истории - Вячеслав Геннадьевич Манягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оказалось, Геля в своей задумчивости пропустил мимо ушей мою инструкцию. Вместо того чтобы вернуться, не увидев камней, он отправился разыскивать стену и удалился от места стоянки. О своих переживаниях под водой он рассказал так: «Когда я опустился на дно, то сразу понял, что мы бросили якорь слишком далеко от берега. Подо мной был голый грунт и камней видно не было. Мне подумалось, что край стены все же должен быть близко, и я поплыл над самым дном по направлению к берегу. Я плыл и плыл, с силой работая ластами, и удивлялся тому, что плиты все не показываются. При ширине развала 70 м уклониться настолько, чтобы плыть параллельно стене, было нереально. Так грубо ошибиться в выборе места стоянки нашей шлюпки мы тоже, казалось, не могли. Загадка заинтриговала меня. Мой манометр показывал, что воздух в баллонах использован лишь на одну треть, и я решил плыть вперед, пока не увижу камней и не пойму, в чем тут дело. Наверху крепчал ветер и усиливалось волнение — это было видно по тому, что вода все больше и больше мутнела. Но стена-то должна быть где-то рядом! Камни показались неожиданно близко и с неожиданной стороны: не спереди, а слева. Довольно ровная линия обреза стены приближалась ко мне слева и сзади и уходила в путь вперед и направо. Удивление мое возросло: мне показалось, что линия эта — не прямая, а дуга, пологая дуга. Я вынырнул на секунду на бурлящую поверхность проверить, не ошибся ли я в направлении. Ошибки нет: край стены шел не под прямым углом к берегу. Проплыв некоторое расстояние вдоль этого края, я убедился, что стена изгибалась: ее обрез теперь стал параллелен берегу, и дальше вправо он снова плавно изгибался в сторону глубины. Я находился внутри огромной башни, имеющей со стороны моря проем, «ворота», в которые я и проплыл. Этим все объяснилось. Сделав это открытие, я всплыл и помахал рукой сидящим в лодке, чтобы они завизировали точку моего нахождения. К моему удивлению, лодка оказалась гораздо дальше от меня, чем я предполагал. Небольшой щепочкой прыгала она на волнах, и я не знал, заметили ли меня Лев Николаевич или Андрей.
Стрелка манометра приблизилась к 30 атмосферам; это означало, что я должен немедленно возвращаться. Погрузившись, я быстро поплыл к лодке. Скоро, однако, на половине вздоха прекратилась подача воздуха из баллонов. Стрелка манометра по-прежнему стояла около цифры 30. Несколько раз я пробовал высосать причитающийся мне воздух, но тщетно. От бесплодных вздохов только пережгло спазмой бронхи. Я всплыл, сделал судорожный вдох, причем гребешок волны залил мне рот, и в раздумье погрузился. Акваланг меня притапливал — так удобней при работе на дне, но теперь, при волнующемся море и когда предательски кончился воздух, этот небольшой лишний вес отнимал много сил. Несколько раз я всплывал, махал рукой сидящим в лодке — до нее было метров 40, и я видел, что они меня заметили, — чтобы они подплыли ко мне. Некоторое время я погружался и всплывал, пока не заметил, что ветром и волнами меня сносит на юг, а они и не собираются поднимать якорь. Тогда я сорвал маску, отстегнул и сбросил тяжелый акваланг, манометр которого по-прежнему показывал «30», и, ругаясь, поплыл к лодке сам». (Вот когда зимние тренировки в бассейне спасли жизнь человека и научные результаты экспедиции.)
Какое счастье, что я не дал Андрею поднять якорь! Вдвоем мы не успели бы направить лодку к тонущему товарищу. Нас пронесло бы мимо него со скоростью поезда, а о том, чтобы вернуться против ветра, не могло быть и речи. До берега было не меньше 300 м, и усталому человеку проплыть такое расстояние было бы не по силам. Погибли бы оба аквалангиста, и вряд ли бы выбрались и мы.
Но теперь, когда на руле сидел опытный Василий Васильевич и мы выгребали при попутном ветре, опасность, казалось, миновала.
Зеленые валы легко перебрасывали лодку через прибрежные подводные камни, и только у самого берега, когда киль начал тереться о дно, я соскочил в мелкую воду и хотел подтолкнуть лодку. В это мгновение теплая волна мягко подняла меня и положила боком на скалистое дно, а тяжелая лодка с тремя гребцами с такой же легкостью обрушилась на меня. Если бы лодка не села килем на камни, от моих ног осталась бы кровавая каша. Но она не дошла до них сантиметров на десять. Удар был так силен, что гребцы попадали, а фотоаппарат Андрея ударился о борт и разбился.
Однако это было на сегодня последнее испытание. С берега подбежали спасатели, подхватили лодку и вытащили ее на сухой песок. В этот день мы больше не работали. А шторм разыгрался так, что даже купанье у берега было запрещено.
Седьмой день в Дербенте (пятница, 11 августа). Циклон продолжал свирепствовать, но на следующий день должен был уняться. Мы снова пошли в крепость, откуда просматривались стена и море. На этот раз мы увидели их новыми глазами.
Арабские географы X века не то чтобы ошиблись, а слишком многое домыслили. По-видимому, им не приходилось нырять в море в штормовую погоду, а тихие дни на дербентском рейде — исключение из обычного состояния. Персидским инженерам совершенно незачем было строить башню, замыкавшую стену на большой глубине.
Для целей обороны было достаточно, если вокруг нее была глубина 1–1,2 м. Ведь на башне были стрелки, которые не позволили бы противнику пробираться под самыми стенами башни. Затем тюркский всадник на неподкованном коне был бы сразу же сбит с ног прибоем и имел больше шансов утонуть, чем мы в предыдущий день.
Поэтому стало
